на таратайке.
Она не была уверена.
А вот сердитое лицо Моти почему-то запомнила отлично.
Завтра обзовет Глафиру плехой или волочайкой. И будет права. Улетела неведомо куда невесть с кем и пропадала до ночи! Прости, Мотенька, я не нарочно!
Утром она встала ни свет ни заря и в ожидании суровой взбучки приплелась в кухню.
Мотя уже заварила чай и налила ей самую большую кружку. Молча.
Глафира выпила ее почти залпом и посмотрела покаянно.
– Если хочешь ругаться – ругайся.
– Да чего ругаться-то. Я, что ли, колотовка какая?
– Я и сама знаю, что виновата.
– Да ни в чем ты не виновата.
Глафира не поверила свои ушам.
– Разве я не понимаю ничего? Молодая душа праздника требует. Что ж тут дурного! Не в монастыре, чай, живем.
– А чего ж ты злилась вчера?
– Да так, – загадочно ответила Мотя.
– Мотенька, ну скажи, пожалуйста! Я ведь изведусь вся.
Мотя кивком указала на подоконник. Глафира отодвинула занавеску.
Цветы. Не три и не пять, а целый букет дивных алых роз в большой вазе. Рядом – красивая коробочка. Конфеты, наверное.
– Откуда?
– От Сергея Ивановича. Битый час сидел. Все ждал тебя.
У Глафиры вдруг заныл зуб.
А безжалостная Мотя добавила:
– Правильный мужик. Не окаемок какой-нибудь. Не фуфлыга. Да и фофаном его не назовешь.
Глафира потрогала розы. Они нежно дрогнули в ответ. «Упустила ты, Глафира, свое счастье. А оно ждало тебя прямо тут».
Почему-то в памяти всплыл жирный загривок Тобика, когда тот припадал к ее руке с поцелуем.
Эх! Баламошка она бестолковая!
На следующий день, когда она пришла на работу, Бартенев вручил ей букет цветов.
– Стасик покупал. Он присоединяется к поздравлениям и пожеланиям, многая лета вам, дивная Глафира Андреевна! К сожалению, был вынужден нас покинуть. Дела, знаете ли. А я, как всегда, у ваших ног!
Профессор поклонился и даже катнулся на месте, изображая расшаркивание. На нем были белая рубашка и малиновый галстук-бабочка. Волосы, обычно торчащие в творческом беспорядке, оказались приглаженными, и, кажется, пахло одеколоном.
Глафира растрогалась.
– А вы, Олег Петрович, оказывается, сердцеед! – улыбаясь, сказала она, принимая подарок.
– Видели бы вы меня в мои лучшие годы! Я был высокого роста, блондин с голубыми глазами! Женщины млели! Не верите?
– Верю! – с готовностью кивнула Глафира.
Целых три дня она ходила под впечатлением от праздника! Все же подруга сумела ее потрясти! Полет на воздушном шаре был просто волшебным! Пикник в белом шатре – прекрасным! Даже толстый Тобик с его сальными улыбками не портил послевкусие! Немного горчило воспоминание о не дождавшемся ее Шведове, но его она постаралась загнать в самый дальний угол с приказом не выглядывать! Все равно ничего уж не исправить!
Утром четвертого дня она пришла на работу раньше обычного, в половине восьмого.
К ее удивлению, в доме Бартенева не спали. Стасик уже проснулся и шуровал по шкафчикам в поисках кофе.
– Погоди, я его, кажется, из пакета достать забыла, – сразу кинулась на подмогу Глафира. – А ты чего так рано? Случилось что? С Олегом Петровичем?
– Да мне сегодня к первой паре. Дядя спит еще.
– А ночью все в порядке было?
– Вроде.
– Вроде?
Глафира взбежала по лестнице и осторожно заглянула в комнату. Бартенев посапывал.
Слава богу.
Стасик шустро собрался и убежал, а Глафира разбудила профессора через час, и все пошло по обычному распорядку. После завтрака профессор заявил, что хочет посмотреть, как будут включать фонтаны на площади перед входом в метро.
– Так рано же еще! – удивилась Глафира.
– Вчера Стасик сказал, что сегодня пробный пуск и именно у нас. Целый день будут работать. Потом снова отключат, если где-то обнаружатся неполадки. Обожаю этот момент! Сегодня солнечно, значит, точно будет радуга!
Глафира слушала, улыбаясь. Мужчины всегда остаются детьми. И неважно, пять им, пятнадцать или семьдесят пять.
Они вышли из дома в начале одиннадцатого и, не торопясь, покатили по дороге через парк.
На площади было малолюдно, видно, о великом событии мало кому известно. Они поездили по кругу, пытаясь понять, где находится волшебный рычажок, который включает фонтанное чудо.
И тут из недр метрополитена появился Стасик. Глафира заметила его первая и окликнула. Стас повертел головой, увидел и нехотя подошел.
– А как же занятия? – поинтересовался Олег Петрович.
– Вчера в группе написали, что коллоквиум отменяется, а я посмотреть забыл. Зря промотался. Лучше бы поспал подольше.
– Оставайся с нами. Потом заедем в кафе, выпьем чайку, – предложил Олег Петрович.
– Ладно, – лениво согласился Стас, – все равно утро коту под хвост.
– Будет красиво, – пообещал обрадованный согласием племянника профессор.
Словно в подтверждение его слов из фонтана брызнула первая струя, потом еще одна, а следом вода поднялась высоко-высоко, вокруг засверкали миллионы маленьких и больших струек, и стало так красиво, нарядно и радостно, что Глафира ахнула.
– Смотрите, радуга! – с детским восторгом вскричал Бартенев и стал тыкать пальцем.
Глафира радостно засмеялась, Стас покосился на ликующего, как ребенка, дядю и снисходительно хмыкнул.
Наверное, звонок они бы так и не услышали, если бы телефон в руке Бартенева не стал дергаться.
– Ну вот! – выслушав звонившего, расстроенно сказал Олег Петрович. – Посиделки в кафе придется отложить. Звонили с кафедры. Нужно срочно отправить скан протокола. Поехали домой, ребята.
Глафира думала, что Стасик сразу же смоется по своим делам, но тот поплелся за ними. Видно, в самом деле утро пошло коту под хвост.
Дома Стас помог пересадить Бартенева в кресло, и тот сразу поднялся в кабинет. Глафира решила заварить свежий чай и уже направилась в кухню, как вдруг наверху раздался крик.
Стасик, который, оказывается, шел следом за ней, рванул первым. Они вбежали на второй этаж и замерли, уставившись на профессора, сидевшего за столом и с ужасом взирающего на открытую дверцу верхнего ящика.
– Что? – крикнули они хором.
Профессор только что-то промычал. Глафира кинулась к нему, лихорадочно пытаясь сообразить, какая помощь нужна, и остановилась, упершись взглядом в ящик – даже не открытый, а выдернутый, с раскуроченным замком.
– Боже! – вырвалось у нее.
– Да что случилось-то?! – крикнул Стас и тоже подошел.
Бартенев молчал, и это напугало Глафиру больше всего. «Надо срочно привести его в чувство», – подумала она и бросилась за коробкой, в которой хранила лекарства.
Хорошо, что Стас был дома. Вдвоем они ловко уложили полубесчувственного профессора на кровать, и Глафира сделала укол. Еще несколько минул они смотрели на его бледное, как смерть, лицо, даже не думая о том, что случилось, а лишь желая,
