— Жестоко, — только и сказал он, и я не удержалась от вопроса:
— А сидеть с фотоаппаратом в руках и ждать, когда человек свалится с балкона, — не жестоко?
Он медленно кивнул и оправдал эту жестокость:
— Деньги.
— Да, пара сотен все-таки!
Не держу я на него зла. Общечеловеческое в наше время восприятие жестокости — только в отношении самого себя. А когда другие попадают в тяжелый переплет, то и ничего как будто. Нет, умом, конечно, все понятно, поохать можно и языком поцокать, и головой покачать. Посочувствовать. А помочь? Попытаться вытащить человека из передряги или хотя бы предупредить о ней? А если сам на неприятности нарвешься? Много всяких «если» возникает, и заканчивается все простым, как мятый червонец, вопросом: «А почему я?»
— Я мелочен, да? — спросил Виктор, прищурившись, как от яркого света.
— Нормален, — ответила я спокойно, не желая развивать эту тему, но у него подоспел тот редкий момент, когда на своем примере беду другого воспринимаешь острее обыкновенного.
— Вот что, Татьяна, — он подумал и продолжил так устало и безнадежно, что мне стало по-настоящему его жалко: — Одного ты уже посадила только что, вези и меня.
— Ты просишь об одолжении, — рассмеялась я. — Это не мое дело. — Он не понял, пришлось объяснить: — Дмитрия я сдала, чтоб не приходилось вздрагивать и оборачиваться на каждом шагу. Остальные тоже не промах, но его прытью не обладают. Что касается тебя… По-моему, ты упоминал о явке с повинной? С утра и иди. А хочешь, организую, чтоб за тобой приехали?
Он помолчал, кусая губы, и спросил как-то тягостно:
— Сколько дадут?..
— Я не прокурор, — буркнула в ответ, и получилось, что перебила его, вякнула раньше времени.
— Если я следователю все про наших расскажу сам? Все, что знаю?
— Расскажи сначала мне, — посоветовала я ему, — потренируйся. Начни с фотоархива. Где он и как до него добраться?
— Не знаю, — ответил он и, оценив мой взгляд, почти завопил: — Да правда же! У Тима он должен быть. Вернее, Тимофей им заведует, — потом, помолчав, поправился растерянно: — И не у него. И не он один.
Да, тяжело перенес Виктор сегодняшний день. Кажется мне, что шарики в его голове крутятся сейчас вразнобой.
— Понимаешь, — горячо принялся он за дело, — за негативы Тим с Нестором всегда готовы были глотки друг другу перегрызть. А в последнее время и Петр не прочь прибрать их к рукам. Сначала-то их уничтожали, как с клиентами дела заканчивали.
— Подожди. Для чего они вообще требовались? Неужели только для того, чтобы представить отморозкам очередную жертву?
— Не-ет! — возмущенно запротестовал Виктор. — Ты думаешь, что наши только били да калечили? Нет, что ты! Очень многим помогли в их затруднениях. За деньги, конечно.
— Это после того, как Илона увидит в темном зеркале… — я замялась, подбирая слово.
— Удачу, — помог он мне. — Да ты все знаешь, что я тебе объясняю! В общем, как сообразили они, что негативы, это как летопись, что ли…
— Архив, — подсказала я. — Ком-про-мат!
— Да. Именно. Тогда за них настоящая война началась. Кто ими распоряжается, тот держит в руках остальных. Рыло-то у всех в пуху.
— Понятно, — поморщилась я. — Ну и сволочная же банда из вас получилась!
— В конце концов дошло до того, что Нестор с Тимофеем стали следить друг за другом, за каждым шагом. И мне перепадало.
— Где негативы, Виктор? Давай о главном.
— Не знаю, — замотал он головой. — Можешь верить, как на духу говорю.
Выглядел он уставшим сверх всякой меры, и я над ним сжалилась, не стала выпытывать. Решила, что спрошу об этом у самих авгуров. Тем более что необходимость в приватной беседе назрела, и откладывать я ее не собиралась. Утром буду пробовать брать их за голое гузно ежовой рукавицей.
— Нет, Татьяна, — сказал Виктор, завидев, что правлю я не в ту сторону, — ночевать я к тебе не поеду. Не держи меня силой.
Так и не ответил он мне — почему, а я ничего не заподозрила. Тупая была, хоть и считала, что чувствовала себя более-менее сносно. Рассудила, что если хочет человек еще раз рискнуть собственной шкурой, так это его право. А о себе не подумала, к сожалению.
— Ну, ценю твою скромность, — так ответила я на его отказ, поворачивая на перекрестке в сторону его района.
Срок ему светит, это без вариантов. При таких обстоятельствах лишать человека возможности переночевать, может быть, в последний раз дома значит поступить безжалостно. Да и с какой стати я в нем такое участие принимаю? Хоть и не враг он мне, но из того же свинарника.
К его дому подъезжать не стала, остановила машину поодаль, за поворотом и смотрела вослед удаляющемуся Виктору до тех пор, пока он не растворился во тьме.
— Спасай тебя, понимаешь! — проговорила почти машинально и двинула в родную сторону.
К себе добралась в самое глухое время, когда засыпают, наверное, даже ночные хищники и все те, для кого подходит такое название. Так это было здорово, что вернулась живой и почти невредимой. Как это было славно, я прочувствовала, только входя в свой подъезд. Похоже, успею еще и поспать до недалекого рассвета.
Лифт не работал, и на шестой этаж я поднялась своим ходом, чертыхаясь и радуясь остаткам сил.
Помнится, уходя, дверь я запирала как следует, а не на одну защелку, и свет везде выключила.
Осторожность и способность к скрытным действиям на сегодня были исчерпаны всем происшедшим за день и вечер до самого дна, оставалось только возмущение. Возмущенная, и то не до глубины души, очередным нарушением неприкосновенности моей территории, я прошла из прихожей на кухню, где и горел свет, и в приятном удивлении остановилась на пороге: у окна, сидя, положив голову на руки, а руки — на стол, мирно спал Костя. Бинтов на нем уже не было, лоб только залеплен здоровенным куском пластыря, и волосы немного выстрижены над этим местом. Некрасиво!
Я нежно погладила его по изуродованной прическе, он открыл глаза, но не проснулся, потому что даже не взглянул на меня, а спросил вместо этого, с трудом ворочая непослушным языком:
— Чай наливать? — и опять сомкнул веки.
— Наливать, конечно. Можно и не только чай.
Я взъерошила его шевелюру, и он досадно поморщился оттого, что пристали к нему и будят.
— Кто же тебя так изуродовал?
— Танюха, — ответил он и проснулся только теперь, от моего имени. — Танюха! — обрадовался, поднялся и сел прямо, прогнул спину, разведя локти в стороны, и обнял, прижал лицо к моему животу. — Знаешь, откуда я взялся?
— И знать не хочу. Взялся, и спасибо за это.
— Мои орлы диван из душевой выперли, сел я на него и додумался до того, что все разрушение через тебя, красавица, и произошло. Ты же хотела арестанта ко мне привезти, но приехала без него, усталая, будто по горам за ним гонялась. А наутро рвануло. Ох, Таньк, — Костя покачал головой с укоризной, — зря ты ничего не рассказала. Простоял бы я ночь в позе «стекла в часах» и арестовал этого кренделя обязательно…
Пока он говорил, я поставила на огонь чайник, налив его не доверху, чтоб быстрей вскипел, достала банку с кофе, графинчик с коньяком и чашки с минаретами на донышках. В оставшееся время сделала пару моих фирменных бутербродов из батонных половинок с ветчиной, сыром и зеленью, утопавшей в майонезе. Тут и чайник поспел, засвистел паром.
— Я бы этого вражину его взрывчатку сожрать заставил! — свирепо заявил Константин, и по выражению его лица можно было понять, что он это сделал бы обязательно.
С той же свирепостью во взоре он глянул на бутерброд и отхватил от него, сколько во рту поместилось.
Я была настроена менее свирепо, но только не по отношению к своему бутерброду.
— Сэнсэй, разве у тебя самого врагов нет? — попробовала «перевести стрелку», прожевав, проглотив и запив первую часть «блюда» обжигающим кофе, но не тут-то было.
— Брось! — перечеркнул он мои слова твердо и без доказательств. — Эта гнида знала, что ты у меня осталась… Проследил он за тобой, а ты не заметила, и знал, что утром женщина всегда первая к воде идет. Вот я и приехал, не выдержал молчания твоего телефона, а тебя дома нет. Носит мою Татьянку неведомо где.
Я поблагодарила его за тревогу поцелуем, а вторым рассчитывала переключить на что-нибудь более в этот момент приятное для обоих, но он, перестрадав, видно, сильно, принялся за доказательства и предположения по теме.
Все правильно он разобрал и разложил по своим полочкам, но мне скучно было слушать давно для меня ясное как божий день, поэтому предложила ему послушать меня и рассказала все, что имело отношение к моему палачу, под кофе, коньячок и сигареты. Я даже выложила на стол водительские права Дмитрия, чтобы показать Константину, как тот выглядит.
— Но не может же это продолжаться вечно. Он убьет тебя рано или поздно, понимаешь? — втолковывал мне Костя, вертя в руках документы Димана. — Я бы поговорил с ним…
