Так что же она должна была «провернуть»? Какое такое дело, о котором догадалась Леонидова? И как она о нем догадалась, если и та, и другая появлялись в газете считанные разы и ничего друг о друге не знали? И что делала Леонидова после ссоры в бухгалтерии?
Однако, если путь Лапчинской после этой ссоры был внимательнейшим образом прослежен и запротоколирован, то Маринины среда и четверг остались за рамками интереса. Ее путь в те дни не волновал следователей дела Лапчинской, не волновал и тех, кто вел дело о ее собственном убийстве, поскольку с их точки зрения они не отличались от всех остальных ее дней.
«Мало информации», — сердито подумал Ивакин.
То, что он знал, точнее, во что он верил, позволяло считать поведение Леонидовой очень странным. После ссоры, уже ближе к вечеру, она позвонила брату и попросила узнать, правда ли, что Лапчинскую убили — как будто не с ней Марина ругалась утром. Здесь возникал важный вопрос: когда пришли к Леонидовой материалы об убийстве, до ссоры или после? Знала ли она, что Лапчинская обречена, когда говорила ей «я все знаю», или открыла это позже?
Она позвонила брату и вечером узнала, что материалы врут. Было бы логично на следующий день как-то обнаружить свое удивление, сообщить боссу и благодетелю, например. Она этого не сделала — не сделала самого естественного. Почему? Знала, что он причастен?
А что она, кстати, сделала? Она спокойно написала статью, причем, написала ее примерно в то время, когда Алену убивали, и в четверг вечером или в пятницу утром (надо выяснить) отправила статью в набор. В субботу утром, когда газета поступила в продажу, Марина улетела на море.
В аэропорту Адлера она села в автобус, идущий в Лазурное, доехала до конечной остановки (это место Ивакин подчеркнул дважды) и пошла вниз, к берегу. Возле одного из домов ее окликнула пожилая женщина. «Вы приезжая? — спросила она. — Не хотите у меня комнаты снять?» Марина оглядела домик: он был увит розами и виноградом, вдоль палисадника выстроились мальвы и золотые шары, на плитах дорожек в саду темнели тутовые ягоды. Испуганный Маринин взгляд, отмеченный хозяйкой, просветлел, и она осталась в этом доме.
Здесь Марина провела две недели. Она купалась, загорала, покупала черешню на рынке, пила с хозяйкой чай на веранде, а та угощала ее пенкой с клубничного варенья. У них сложились хорошие отношения, но Марина не говорила хозяйке, откуда приехала. Она никому не звонила и звонков ни от кого не ждала.
Но в понедельник Марина кому-то позвонила с почты, а затем купила телефонную карточку и отправилась к автомату — чтобы телефонистка не смогла прослушать ее разговор с братом. Разговор был долгим — двадцать минут эти троюродные родственники что-то обсуждали (брат утверждает при этом, что она просто попросила его срочно прилететь. Пообещала оплатить дорогу, попросила скрывать поездку и при этом обнаружила, что не знает своего адреса в Лазурном). Они договорились с братом, что по приезде он позвонит.
На следующий день Миша прилетел в Лазурное. Самолет прибыл в восемь тридцать вечера, а в девять Марине позвонили. Она вышла из дома и отправилась на встречу в Комсомольский парк. Там она гуляла с молодым человеком среднего роста, дошла с ним до смотровой площадки и постояла там. А потом они спустились на берег.
На следующее утро убийца объявился в аэропорту Адлера и выбросил Маринину цепочку с топазом в мусорку в мужском туалете. Вполне возможно, что это был Миша.
За спиной Ивакина кто-то тихонько кашлянул. Он оглянулся. «Уже семь», — сказал следователь, имени которого он не запомнил. «Простите, ради бога!» — Ивакин встал, собрал свои бумаги, протянул следователю руку. Тот ответил вялым пожатием, и в его глазах промелькнул смех, смешанный с жалостью.
В то самое время, когда Ивакин листал дело Лапчинской, Михаил Сухарев, брат убитой Леонидовой и главный подозреваемый в этом деле, был арестован в связи с только что открывшимися обстоятельствами.
Во-первых, было установлено, что в день своего отлета в Лазурное, а именно утром во вторник, Михаил пришел на работу, чтобы взять отгул до четверга. Здесь он переговорил с сослуживцем, которому месяц назад проиграл в преферанс десять тысяч рублей. Сухарев пообещал ему, что по возвращении отдаст долг да еще поставит бутылку. И вообще, похвастал Михаил, теперь у него будет много денег. Он даже попросил сослуживца присмотреть ему машину — брат этого парня гонял подержанные автомобили из Калининграда.
Начальник отдела, в котором работал Михаил Сухарев, дал еще более удивительные показания. Он утверждал, что подозреваемый сдал ему дачу в министерском поселке за две тысячи долларов в месяц. Въезжать можно было пятнадцатого июля! «Он сказал, чья это дача? — спросил следователь. — Его личная? Или он посредник? Он просил денег за услугу?» — «Нет, не просил. Он сказал, что эта дача его, — твердо ответил начальник. — Я немного удивился, что он такой богатенький буратино и министерский сынок. Он сказал, что ее давно никому не сдавали. Я спросил: почему? Он ответил, что по поводу этой дачи велась длительная тяжба с родственниками, но теперь все решено в его пользу».
Во-вторых, водитель маршрутного такси номер двенадцать «Адлер — Лазурное» опознал Мишу по фотографии. Водитель утверждал, что этот человек был среди пассажиров, он доехал до конечной остановки и вышел на площадке метрах в пятистах от дома Анжелы Сергеевны. Было это во вторник между девятью и десятью вечера.
Свои показания дал и бывший сослуживец Сухарева Прохоров. Он сообщил следствию о странном интересе, который проявлял брат Леонидовой к различным убийствам, особенно Сухарева интересовали улики, найденные на месте преступления.
Появилась у следствия и версия о сообщнике. Все началось со звонка бывшей квартирной хозяйки убитой: она рассказала о своем разговоре с продавщицей мороженого. Из этого разговора следовало, что некий молодой человек, выдававший себя за старого знакомого Анжелы Сергеевны, следил за домом с пяти часов. Когда Марина вышла из дома, он поймал машину (ее водителя разыскали) и поехал в Комсомольский парк. Один. Оставалось неизвестным, на чем поехала Марина и была она одна или с братом.
Следователи, ведущие дело Марины Леонидовой, были очень благодарны пенсионеру Ивакину, отдыхавшему в Лазурном как раз в то самое время, когда разворачивались основные следственные мероприятия. Дело в том, что именно он обратил внимание на один интересный факт: не только Михаил Сухарев прилетел третьего июля, чтобы провести в Лазурном всего лишь день. Вячеслав Олейников, ранее судимый, сделал то же самое. Его фотографии были предъявлены продавщице мороженого, перед которой парень в светлом костюме выдал себя за старого жильца Анжелы Сергеевны, а также водителю машины, отвозившему парня в светлом костюме в парк. И если продавщица мороженого сказала: «Не знаю. Не помню. Он был в черных очках», то водитель машины выразился более определенно. Он сказал: «Очень похож!», а поскольку был человеком с большим жизненным опытом, добавил: «Мне показалось, что парень блатной. Хотя и старался косить под интеллигента».
Но самое интересное началось дальше. Помог оператор мобильной связи. У Марины Леонидовой мобильного телефона никогда не было, зато у Михаила Сухарева он имелся, и распечатка звонков с этого телефона, а также звонков на него, просто потрясла следствие. Там числилось много номеров, и с ними еще предстояла длительная работа, но звонки второго, третьего и четвертого июля были проверены немедленно. Оказалось, что вечером второго июля, в понедельник, Мише со своего мобильного позвонил Вячеслав Олейников. Их разговор длился не более двух минут, но произошел он, судя по распечатке, уже после того как Марина позвонила брату из Лазурного.
С учетом сообщника дело для Миши приняло совсем плохой оборот. Напуганный, он признался, что действительно побывал недалеко от дома Анжелы Сергеевны в тот злополучный вечер. Марина, не знавшая точного адреса хозяйки, обмолвилась, тем не менее, что найти ее легко: достаточно сесть на автобус определенного маршрута и доехать до конечной остановки. Миша позвонил из аэропорта, как и было условлено, но дома Марины не оказалось. Поскольку он был уверен, что далеко и надолго сестра уйти не может, так как ждет его, он решил, не теряя времени, подъехать на указанную остановку. Сухарев утверждал, что это было не раньше десяти вечера, но, согласно показаниям водителя, фонари еще горели.
О своем дальнейшем пути Миша говорил по-прежнему расплывчато. Следователь недоверчиво качал головой. Насчет просьбы пригнать машину подозреваемый сказал так: прихвастнул. Насчет дачи признался, что это делалось по просьбе Марины, что она давно дала ему такое поручение. Насчет возврата долга пояснил: хотел это сделать, когда получит зарплату. «В середине месяца?» — саркастически спросил следователь. «Он не так понял!» — сказал Михаил. Все остальные неувязки объяснял так же неправдоподобно. Ни слова о предсказанном убийстве он не произнес, а о своем интересе к убийствам последних месяцев сообщил вскользь.
