Следствие же очень интересовалось звонком Олейникова и цепочкой.
«Я не знаю, не знал и знать не хочу никакого Олейникова!» — возмутился Сухарев. Узнав, что этот человек, отсидевший несколько лет за грабеж, наблюдал за домом Анжелы Сергеевны всю вторую половину третьего июля, а потом в девять вечера отправился в Комсомольский парк, Михаил пошел пятнами, но ни слова к сказанному не добавил. «Но он же звонил вам в понедельник!» — разозлился следователь. «Я припоминаю, был какой-то дурацкий звонок, вроде, ошиблись номером. Мне даже показалось, что человек специально тянет время, и я подумал: может, разыгрывает кто?» — вот так ответил этот вечно лгущий подозреваемый. «То есть вас специально подставляли?» — со скукой спросил следователь. «Я этого не говорил». Вот и весь разговор!
Беседа о цепочке также оказалась непродуктивной. Все доводы следствия Миша парировал тем, что ему не было необходимости красть цепочку, поскольку он — единственный наследник убитой. «Кажется, на этом строится все ваше обвинение?» — не без ехидства спросил он. «Наше обвинение строится на доказательствах, — ответил следователь. — А именно: на том, что вы были в Лазурном в момент убийства и потом скрыли это, на том, что вы нуждались в деньгах и, видимо, с каждым днем все сильнее, так как играли в карты, на том, что человек, звонивший вам накануне убийства, на следующий день прилетел в Лазурное и наблюдал за домом вашей сестры, находясь почти в том же месте, куда привезла вас маршрутка номер двенадцать. И, конечно, на том, что вы единственный наследник огромного состояния. Какие отношения у вас были с сестрой?» — «Нормальные». — «А я слышал, плохие». Так велся этот допрос, но проблемы цепочки он не прояснил.
Действительно, с деньгами было все понятно: то, что их никто не попытался забрать, свидетельствовало в пользу версии о брате. Другой грабитель попытался бы обокрасть дом: это было очень легко сделать. Михаил Сухарев в этом не нуждался, он и так все унаследовал. Но зачем он взял цепочку?
Решили следующим образом: Сухареву срочно нужны были деньги — хотя бы для возврата карточного долга, ждать вступления в наследство он не мог. Именно поэтому он решил обчистить дом. Но все его планы опрокинула хозяйка, которой заменили день дежурства. На обратный билет денег не хватало! И, убив Марину, Миша захватил цепочку, решив продать ее в аэропорту. В драгоценностях он не разбирался, а Марина любила прихвастнуть.
Неожиданное подтверждение этой версии было получено в аэропорту Адлера. Кассирша вспомнила Мишу, покупавшего билет на Москву. Узнав о том, что страховка на рейс из Адлера выше, чем на рейс из Москвы, парень страшно возмутился и отошел от кассы, не взяв билета. Минут через двадцать он вернулся и расплатился, покрыв разницу металлическими деньгами.
Этого Сухарев не отрицал — он, действительно, набрал двадцать рублей мелочью, но цепочки в глаза не видел. «А может, вы считали ее кулон дорогим? И только в аэропорту, попытавшись продать, поняли, что он не представляет никакой ценности? — предположил следователь. — По крайней мере, на билет не хватит. И тогда вы ее выбросили, решили не рисковать». — «А у вас есть доказательства, что я ее пытался продать?» — затравленно, но с презрением спросил бывший сотрудник пресс-службы Петровки. Доказательств не было. Но и без них все было ясно.
Прохоров с Ивакиным сидели на кухне у последнего и пили пиво с солеными сухариками.
— Возможно, Леонидова и не собиралась приглашать брата к себе, — заметил Ивакин, хрустя на всю квартиру, — а звонила ему с другой целью. Потому и адрес не сказала. Что за цель такая? Он молчит о ней даже под угрозой обвинения в убийстве!
— Так ты не веришь, что он убил? — удивился Прохоров. — Почему? Ты что, продолжаешь копать? Скучно на пенсии?
— В судьбу верю, — пояснил Ивакин. — Пришел ты ко мне однажды, зацепил одной странной историей. Думаешь, это случайно? Нет. Мы оба — орудия судьбы.
Прохоров засмеялся.
— Да уж…
— Еще что-нибудь накопали?
— Проверили любовника ее, художника.
— Намеков на антиквариат не было?
— Антиквариат? — Прохоров удивленно помолчал. — Нет. Этот парень только выдает себя за художника, а сам оформитель, причем дешевый. Но он ничего о ее жизни в последние месяцы не знает, они расстались почти год назад. Тоже о ней гадости рассказывал.
— Какие?
— Ну, что вроде и замуж хотела, и в то же время была ужасно нетерпимая. Сказал: жадная, скандальная. Старые девы все, наверное, такие?
Ивакин пожал плечами.
— Я тоже боюсь таким стать, — признался Прохоров. — Мне в последнее время все в бабах не нравится. Одна толстая, другая худая, третья деловая… Да-а, жениться надо, пока молодой и наивный… Впрочем, подожди. К этому художнику-самозванцу с некоторых пор наши ребята присматриваются. Он вроде как подрабатывает посредничеством в продаже картин, но месяцев пять назад его вызывали в качестве свидетеля по одной краже. Подозревали, что он и краденое перепродает.
— Краденые картины или вообще краденое?
— Не доказали! — Прохоров поднял указательный палец, облепленный солью. — Краденые картины. Но не особенно ценные. Я говорю, дешевка. А чего ты вдруг об антиквариате спросил? Нашел что-то?
— Нет… Ссор между Леонидовой и ее братом в последнее время не было?
— Ссор не было, но и мать Мишина, и этот любовник-художник в один голос утверждают, что она себя с ним безобразно вела. Унижала, дразнила, говорила, якобы в шутку, что если брат будет проявлять к ней уважение, то она вообще замуж не выйдет и тогда он будет единственным наследником. Его это ужасно злило.
— Я вижу, серьезно эта версия прорабатывается.
— А как же! Других ведь, считай, нет. Ну кто бабу будет из-за дешевой цепочки душить? А одна или с незнакомым она бы к морю не спустилась.
— Олейникова допросили?
— Исчез. Не знают, где он. Давно уже не видели. Правда, он всегда в разъездах… И тот мобильный давным-давно не функционирует, номер другому человеку принадлежит.
— Так это Олейникова видели с ней в Комсомольском парке те двое свидетелей? Это он был в светлом костюме?
— Не обязательно. Миша тоже был в светлом костюме.
Ивакин обиженно посмотрел на Прохорова.
— Вот всегда так! Нет бы, один в черном, другой в белом, хватай того, кто в белом, дело в суд передавай!
— Да лето на дворе, Владимир Александрович, какой такой черный костюм? Все в светлом ходят. Юг же.
— Ничего я не понимаю, — признался Ивакин. — Вдруг двойник возник. Зачем? Зачем этот Олейников вообще понадобился? Без него все гораздо логичнее: Миша прилетел, убил, улетел. Все правильно и аккуратно. Зачем за ней следили? И потом, тебе не кажется, что там со временем путаница?
— Почему путаница?
— Ну, Миша, предположим, звонит ей в девять из аэропорта, сообщает, что прилетел. Они договариваются встретиться недалеко от дома Анжелы Сергеевны.
Ясно, что он доберется туда не раньше, чем через полчаса. Зачем она уходит из дома в девять?
— Подышать воздухом.
— Хорошо. Получается, что она полчаса дышит воздухом, гуляя по району, где ее уже хорошо знают, и ее при этом никто не замечает? Нет, похоже, что она сразу уехала в Комсомольский парк.
— А тебе не приходило в голову, что Миша только разыгрывает дурака? Ведь могло быть и так: он позвонил ей из аэропорта, но встречу назначил не у дома Анжелы Сергеевны, а в Комсомольском парке. Туда она и помчалась. А он вначале съездил к дому хозяйки — именно для того, чтобы водитель его запомнил.
— Да мне уже все приходило в голову! — сказал Ивакин. — Но видишь ли, то, что он был на остановке в девять тридцать, не является алиби. Он все равно успевал в Комсомольский парк к десяти.
— Это если будет доказано, что он был на остановке в девять тридцать. А если стоять на том, что было десять, ну или без пяти минут десять, когда еще горели фонари? Все очень хорошо рассчитано.
— Вот, кстати. Он первый раз в Лазурном, а так все хорошо рассчитано, и со временем, и с местом убийства.
— А ты говоришь: зачем Олейников.
— Консультант, что ли? — Ивакин засмеялся.
— Значит, ты думаешь, Миша ни при чем? — обиженно спросил Прохоров.
— Да как же он ни при чем? Он туда прилетел непонятно зачем, но кучу денег унаследовал. Ведь только он-то и выиграл от ее смерти. Правда, если поверить в его странную историю о предсказанном убийстве, можно вытащить на свет божий какие-нибудь другие мотивы. Но он ведь сам от нее отрекся! — почти с отчаяньем повторил Ивакин. — Тем не менее, там много странного. Например, статья о Лапчинской не должна была появиться в газете «Без цензуры», поскольку намекала на то, что убийца — хозяин газеты!
— Ты говоришь, зачем Олейников, — снова сказал Прохоров. — А может, Сухарев его нанял! Где-то они познакомились, Миша наш понял, что Олейников — парень отчаянный, именно такой ему и требовался в помощники. Слушай, а может он с ним цепочкой расплатился?
