– этакое ведь животное! – и знаете что? Кламеран испугался и притих.
– О чем же они говорили?
– Вот в том-то и дело! – жалостно отвечал Жозеф. – Канальи разговаривали по-английски, и я ровно ничего не понял. Кажется, они говорили о деньгах.
– А почему же ты узнал это?
– На Всемирной выставке, когда надо было уплачивать за купленные предметы, приходилось слово «деньги» говорить сразу на всех европейских языках… Ну-с, так вот, когда мои негодяи успокоились, они стали продолжать разговор уже по-французски. Но, увы! Они коснулись только самых незначительных вопросов, о каком-то костюмированном вечере, который будет завтра у какого-то банкира. Только, провожая мальца, мой хозяин сказал ему: «Так как эта сцена неизбежна, а она непременно сегодня произойдет, оставайся вечером у себя дома в Везине». Рауль отвечал: «Хорошо».
Стемнело. Кабачок стал наполняться посетителями. Взобравшись на табуретки, половые зажгли газовые рожки.
– Пора тебе уходить, – обратился Вердюре к Жозефу. – Хозяин может хватиться тебя, да к тому же и мне некогда: надо поговорить еще с другим. Итак, до завтра!
Этим другим был Кавальон. Он был взволнован и дрожал так, как никогда. Беспокойно оглядываясь по сторонам, он чувствовал себя жуликом, который попал в сети, расставленные тайной полицией. Он не подсел к столику Вердюре, а украдкой подал руку Просперу и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, рискнул передать что-то Вердюре.
– Только это она и нашла в шкафу, – сказал он.
Это был молитвенник в роскошном переплете. Вердюре стал его быстро перелистывать и скоро отыскал те страницы, из которых были вырезаны буквы, приклеенные ко вчерашнему письму, полученному Проспером.
– Вот материальное доказательство, – обратился Вердюре к Просперу. – Только оно одно и может вас спасти.
Увидав молитвенник, Проспер побледнел. Он узнал его. Эту книжку он сам подарил Мадлене в обмен на ее амулет. Этого мало: на первой странице ее было написано рукою Мадлены: «На память о 17 января 1866 г.».
– Эта книжка Мадлены! – воскликнул он. Вердюре не отвечал.
В это время в кабачок входил молодой человек, одетый так, как одеваются обыкновенно сидельцы в винных погребках, и Вердюре поднялся к нему навстречу. Едва только глаза его пробежали по той записке, которую вручил ему этот молодой человек, как в сильном возбуждении он тотчас же вернулся к своему столу.
– Они от нас не уйдут! – воскликнул он.
И, бросив на стол пятифранковую монету и не сказав ни слова на прощание Кавальону, он потащил за собою Проспера.
– Какая случайность! – сказал он ему, когда они бежали уже по тротуару. – Как бы нам их не упустить! На поезд уже опоздали!
– Но для чего это надо? – спросил его Проспер.
– Идите, идите, поговорим после, по дороге!
Добежав до площади Пале-Рояль, Вердюре выбрал из всех биржевых извозчиков того, у которого были самые лучшие лошади, и спросил его:
– Сколько ты возьмешь до Везине?
– Я не знаю туда дороги… – отвечал извозчик.
При слове «Везине» Проспер понял все.
– Я укажу тебе дорогу… – сказал он.
– В такую погоду да в этакое время… Что ж? Двадцать пять франков!
– А если хорошо поедешь?
– Сколько пожалуете, добрый господин… Что ж? Тридцать пять франков…
– Я дам тебе сто, если ты догонишь карету, которая поехала туда же за полчаса перед нами.
– Ах, чтоб ей пусто было! – воскликнул, просияв, извозчик. – Да влезайте же скорее! Пропала одна минута зря!
И, нахлестав своих лошадей, он пустил их во весь дух по улице Валуа.
Извозчик заработал свои сто франков. Лошади его еле держались на ногах, но зато Проспер и Вердюре увидали-таки перед собою слабый свет от фонарей такой же точно кареты, как и их, скакавшей во весь дух по направлению к Везине.
Не доезжая с полверсты до этого села, Вердюре остановил извозчика, вышел из кареты и протянул ему стофранковый билет.
– Вот тебе обещанное! – сказал он ему. – Отправляйся в первый попавшийся трактир, по правой руке, как войдешь в деревню. Если в час ночи мы не придем к тебе, то ты можешь возвращаться обратно.
Извозчик рассыпался в благодарностях, но ни Проспер, ни Вердюре его не слыхали. Они бросились бежать по дороге.
Погода стала еще хуже, чем была, когда они договаривались с извозчиком. Дождь лил ручьями, и сильный ветер неистово дул в ветвях деревьев, которые как-то похоронно гудели. Темнота была непроницаемая, и только вдалеке, на станции железной дороги, мерцали огни, которые чуть не гасли от порывов ветра.
Они бежали с пять минут, усталые, залепленные грязью, то и дело попадая в лужи. Наконец кассир остановился.
– Вот здесь… – сказал он. – Это дом Рауля.
У железной решетки дома-особняка стояла та самая карета, которую видели перед собою Вердюре и его спутник.
Сгорбившись на козлах и укутавшись от ветра и дождя в свой капюшон, извозчик дремал в ожидании тех, кого привез.
Вердюре подошел к карете и дернул его за капюшон.
– Послушай-ка! Любезный!
Спросонья извозчик потянул за вожжи и забормотал:
– Пожалуйте, сударь, пожалуйте!
Но, увидав при свете своих фонарей таких грязных людей, он испугался за свой кошелек и даже за свою жизнь и в страхе замахал своим бичом.
– Я занят… – заговорил он. – Я занят.
– Да я знаю это, болван! – крикнул на него Вердюре. – Я хочу предложить тебе сто су за то, чтобы ты сообщил мне, не даму ли ты сюда привез?
Казалось, что пять франков прельстят его, но он грубо отвечал:
– Идите своей дорогой, а не то закричу!
Вердюре живо отошел от него.
– Уйдемте, – сказал он на ухо Просперу. – Он и впрямь кликнет полицию, и тогда прощай наш план! Надо перелезть где-нибудь в другом месте, а не через решетку.
И они стали разыскивать, где бы им можно было перелезть поудобнее, но в темноте трудно было отыскать подходящее место, тем более что решетка сменилась стеной, которая была десять или двенадцать футов вышиной. К счастью, Вердюре был очень ловок. Он отошел от стены, разбежался, вспрыгнул, ухватился за край ее руками и, взобравшись, сел на нее верхом. Затем он помог взобраться и слезть с нее Просперу.
Очутившись в саду, Вердюре стал исследовать место.
Дом Лагора находился в саду и представлял собой узкое, несоразмерно высокое здание в два этажа, кроме подвального.
Было освещено только одно окошко во втором этаже.
– Вы двадцать раз бывали в этом доме, – обратился к Просперу Вердюре. – Не можете ли вы мне сказать, в какой это комнате горит огонь?
– Это спальня Рауля.
– Отлично. А что в подвальном этаже?
– Кухня, буфет, бильярдная и
