в частные владения. Вот и получили по заслугам. Кстати, зачем вы приехали?
— Хотел повидаться с вами. — Я поморщился от жгучей боли в левом боку. — Ох, как я сейчас об этом жалею!..
— Заходите.
Я слишком много страдал, чтобы спорить, и покорно двинулся вслед за Польским. Каждый шаг отдавался жуткой пульсацией в голове. Мы вошли в дом через заднюю дверь. Внутри дом выглядел таким — же неказистым, как и снаружи. Кухня покрывали обои с бежевыми геометрическими рисунками, вышедшим из моды лет тридцать тому назад. Потемневшие от старости листы во многих местах уже отошедшие от стен, свисали, закручиваясь в спирали, и кое-где уже почернели, словно начинающая обугливается бумага. Под потолком в углах виднелась старая паутина с иссохшими трупиками насекомых. На полу серым ковром лежал толстый слой пыли. В ноздри ударил едкий запах кошачьей мочи, и я почувствовал, как к горлу подступил рвотный позыв. Я насчитал в кухне не меньше шести котов — они все спали на стульях и на всех горизонтальных поверхностях. На полу валялись открытые целлофановые пакеты, доверху наполненные пустыми консервными банками из-под кошачьей еды. Оттуда шла просто невыносимая чудовищная вонь.
— Присаживайтесь, угощу вас чаем. — Польский прислонил бейсбольную биту к стенке возле двери. Я поглядывал на неё. Рядом с ним мне было как-то не по себе. — Держите! — Он протянул надтреснутую кружку с чаем.
— В вашем доме есть что-то болеутоляющее?
— Где-то валялся аспирин. Надо посмотреть… Вот, кстати, средство не хуже аспирина! — Роузове помахал бутылкой с виски и плеснул порцию в мою кружку с чаем.
Я немного отхлебнул. Напиток получился горячий, приторный и довольно крепкий. Польский нетерпеливо пил чай и внимательно смотрел мне в глаза. Сразу вспомнился пронизывающий холодный отчужденный взгляд Элисон Бэроонс.
— Ну и как вам она? — наконец заговорил он. И, не дожидаясь моего ответа, продолжил: — Я туда ещё не ездил. Отсюда непросто выбраться. Моя мама болеет, не хочу надолго оставлять её одну.
— Ну понятно. Когда вы последний раз видели Элисон Бэроонс?
— Помню мы с ней общались лет сто тому назад. Я давно позабыл её женский образ тот взгляд, и те глаза в них мне хотелось всматриваться всё больше и больше. Мы с ней уже давно не общались. В последний день нашей встречи я был у неё на свадьбе, потом мы раз пересеклились взглядами… Вот пожалуй, и всё что я помню. Бренд Элисон шагу не давал ступить каждый её преодолимый женский шаг контролировал. Всё что она делала контролировал. После свадьбы она перестала мне звонить. Я ждал её приезда, но каждый раз когда я смотрел в окно снаружи барабанил дождь по крыше моего дома, а её женского силуэта нигде не было видно кроме как на фонарному столбу зажигался свет, и после я перестал надеяться на то, что Элисон ко мне всё-таки приедет я этого не дождался. Если честно, моя мама даже здоровскиобиделась.
Я слушал капли дождя стучавшиеся по крыше молча. В голове словно работал отбойный молоток, и я едва соображал на какое-то мгновение в глазах помутнелось. Но я чувствовал, что кто-то наблюдает за мной.
— Так для чего я тебе так срочно понадобился, дружище? — Польский прищурился как хитрый лис.
— Собирался задать вам несколько вопросов… Об Элисон, о её детских годах, — с трудом выдавил я.
Понимающе кивнув, мой собеседник налил себе в бокал ещё виски. Казалось, он немного расслабился. Виски подействовал и на меня: боль слегка притихла, и в голове несколько прояснилось. Главное, не отходить от главной темы. Не увлекаться лирикой, только фактами! И поскорее вон отсюда.
— Вы росли с Элисон вместе? — задал я первый вопрос.
— Мы с моей мамой переехали сюда, когда мой отец умер. Мне было семь или восемь. Думали, что это ненадолго, а потом мать Элисон погибла в аварии, и тогда моя мама осталась тут, чтобы присматривать за Элисон и дядей Викторсом.
— Вертонсм Раузе — отец Элисон?
— Да.
— Он умер здесь несколько лет назад, верно?
— Да всё верно. — Польский нахмурился. — Покончил с собой. Повесился на чердаке. Я его и обнаружил там.
— Ох, боже ужас то какой…
— Да уж, приятных воспоминаний остаётся мало. Элисон страшно переживала. Полагаю, тогда мы с ней и виделись в последний раз. На похоронах дяди Вертонсма. Она тогда паршиво выглядела… Может ещё виски?
Я попытался отказаться, однако Польский, продолжая рассказ, налил в мою чашку новую порцию виски.
— Между прочим, я не верю, что Элисон грохнула Бренда. По-моему, это полнейший бред.
— Почему вы так считаете?
— Элисон никогда не была такой. В ней никогда не было злобы.
«Зато теперь есть», — подумал я про себя.
— Элисон так и не заговорила? — Польский отхлебнул их кружки.
— Пока что нет.
— Странно. Мне казалось, Элисон…
В этот момент этажом выше, прямо над нами, раздался грохот от падения тяжёлого предмета, и приглушенный женский голос проговорил нечто неразборчивым голосом.
— Я на минутку! — Польский мгновенно очутился на ногах, быстро подскочил к нижним ступеням лестницы и, задрав голову вверх, громко крикнул: — Мам, ты в порядке?
Сверху послышалось невнятное бормотание.
— Что? Ну ладно. Сейчас! — Он хмуро посмотрел на меня. — Мама хочет, чтобы вы поднялись к ней на верх.
Польский громко топал на второй этаж, вздымая со ступеней облака пыли. Я потихоньку шагал вслед за ним. Ноги слушались уже намного лучше, но от ходьбы слегка потемнело в моих глазах.
Наверху возле перил лестницы стояла Лирия Роуз. Я видел её безобразное лицо я увидел в окне второго этажа. По плечам безобразной старухи свисали длинные тонкие седые волосы, напоминающие мне паутину. Лирия весила целую тонну: раздувшаяся шея, мясистые предплечья, распухшие ноги, будто напоминавшие стволы деревьев. Старуха грузно опиралась на палку, которая опасно гнулась, едва с трудом выдерживая её чудовищный вес.
— Кто это такой? — обращалась она к сыну, но не сводила с меня глаз, сварливым голосом громко спросила она. И снова этот жуткий, леденящий за душу взгляд, как и у Элисон.
— Мам, ты только не волнуйся. Это просто лечащий врач Элисон. Он приехал из клиники, чтобы пообщаться со мной, — спокойным тоном ответил Польский.
— Что ему от тебя нужно? Ты что-то натворил?
— Он хочет поговорить об Элисон. Вот и всё что ему нужно.
— Да ведь это журналист, придурок ты этакий! — Голос Лирии сорвался
