— Ладно, Алешенька. Как видишь, мы люди не злые, внимательные. Если все правда и завтра мы всех наших друзей скопом увидим, будет и тебе от меня личная большая благодарность. Если же наврал…
— Правду, правду сказал, — вклинился Скосарев.
— Так вот: если наврал, — продолжал Паша, не обращая внимания на его слова, — лучше тебе было бы на свет не рождаться. Пойдем, проводишь нас до дверей.
Они вернулись в прихожую, дождались, пока Алексей дрожащими руками отпер все замки и начал открывать дверь. Тогда Паша вновь повернулся к таможеннику и сказал:
— Да, а что б помнил нас хорошенько, оставь-ка, Толь, ему память.
Дважды повторять Толику было не нужно. Почти одновременно он нанес Скосареву два удара: один, левой рукой, в грудину, в область сердца, второй — правым кулаком в пах. Таможенник беззвучно рухнул, как подкошенный.
— Не скучай, — сказал уже еле дышащему Алексею Павел, и они с подручным покинули квартиру.
— Ну, что, Толян, — говорил Паша своему подручному уже в машине, — вроде все правильно. Хозяин наш с тобой — хитрый дока, все верно рассчитал. Если завтра за хибо этих двух гавриков захватим, будет нам с тобой премия.
— А много? — с надеждой спросил жадный Толик.
— Хватит тебе на месячишко где-нибудь в Турции позагорать. Но вот что там менты могут объявиться, похоже, этот пидер не наврал. Так что будь готов.
— Да я что: мне что менты, что солдатики — все едино, — беспечно улыбнулся Толик. — Была бы команда, а валить хоть бабку, семечками торгующую, хоть тебя, — неожиданно сказал Толик, обернувшись к Паше, — я все по команде.
— Знаю, знаю, дисциплинированный, — ответил Павел несколько злее обыкновенного. — Ты вот что: сейчас я тебя в центре куда-нибудь сброшу, поезжай домой, отдохни, а завтра в полдесятого — в офисе. Усек?
— Лады, — беспечно ответил Толик. — Тогда здесь стопани. Вон, ресторан какой-то, а мне так жрать охота. Пойду погуляю.
— Смотри, что б завтра был как штык.
— Да не волнуйся ты, Паш, все путем будет.
И, грузно выбравшись из «Фольксвагена», Толик, пошаркивая ногами, поспешил в сторону ресторана. А Павел, не глядя на своего подручного, мгновенно набрал скорость и ввинтился в поток быстро несущихся машин.
Выслушав доклад Павла о посещении Скосарева, Геннадий Андреевич около минуты сидел молча, потом начал инструктировать Пашу.
— Понимаешь, — говорил он, покручивая в руках дорогую паркеровскую ручку, — что-то тут не так. Место, которое Токарев Сорину назначил, уж больно аккуратное.
— Это в каком смысле, Геннадий Андреевич?
— А вот в каком: оно за бульваром, а не заметно, ходов и выходов туда как минимум три, щели всякие между домами, и народу там много не бывает. Следовательно, заранее расставить там своих людей нам будет ой как трудно. Знаешь, Паш, уж больно профессионально это все продумано. Токарев этот, насколько мне ясно, просто лох испуганный, о мальчишке я и вовсе не говорю. Значит, как этот таможенник и предупредил, похоже это на ментовскую подставу. Аккуратненькая такая ловушечка. Вопрос только в том, для кого: для ребятишек этих, для Сорина или для нас с тобой, высоколобых.
— Да не, Геннадий Андреевич, вряд ли на нас-то с вами. Откуда им знать?
— Правильно понимаешь. Мне тоже так кажется. Но вот что занятно, Паша: дело-то на этого Сорина давным-давно прекращено, нет его, понимаешь. А ежели его нет, зачем ментам все эти хлопоты затевать?
— Да, может, просто случайно?
— Не бывает в нашей жизни случайностей, Паша, запомни это. Ну, ладно, сейчас мы с тобой все равно ничего путного не придумаем. Ты вот что: когда туда поедешь, возьми с собой троих, не меньше. Приезжай пораньше, часикам к десяти, осмотрись хорошенько, без дел стволы не показывай. И вообще, поменьше шуму, постарайся: нам это сейчас совсем некстати. Получится — крути этого Сорина и кидай в машину.
— А Токарева? — поинтересовался Павел.
— Токарева… А на хрена он нам с тобой нужен? Пусть живет безмятежно, мы с ним потом побеседуем. Но ежели что увидишь подозрительное, сам в драку не вступай. Постарайся осторожненько проследить, куда они потом после встречи поедут. Больше всего меня этот журналист интересует. Надеюсь, больше повторять не надо?
— Понимаю, понимаю, Геннадий Андреевич.
— Головорезам своим втолкуй, чтобы действовали поинтеллигентнее, не привлекая внимания и без того перепуганных российских граждан.
— Втолкую, — убежденно сказал Паша.
— Ну и славно. Значит, завтра в девять жду тебя у себя. А я по своим источникам попытаюсь выяснить: есть ли там менты, нет ли, и почему они вновь моим журналистом так заинтересовались.
Когда Паша ушел, Геннадий Андреевич сделал еще несколько важных звонков, перебрал кое-какие документы, потом подошел к сейфу, достал из него часы, предназначенные для генерала, столовый набор для Ариадны Михайловны, аккуратно сложил все это в замшевый кейс и поехал в гости к своему высокопоставленному другу. О встрече с генералом он договорился сразу по приезде в Москву и теперь очень радовался, что во время этого визита вежливости сможет решить несколько очень важных для себя вопросов и таким образом подстраховаться на случай завтрашних непредвиденных обстоятельств. Он купил букет роскошных роз и уже в половине восьмого нажал массивную латунную кнопку звонка генеральской квартиры.
Встреча началась как всегда: восторженные ахи и охи Ариадны Михайловны, благодарности за розы и подарки, по-отечески теплый, но суровый голос генерала, сделавшего шутливый выговор Ермилову за слишком серьезные траты, легкие дружеские пикировки мужчин, хлопотливое хлебосольство хозяйки, водочка на калгановом корне из запотевшего графинчика, вареная картошка с укропом и маслом, свиные отбивные, пирог с яблоками — в общем, все то, что повторялось из раза в раз в тех случаях, когда Ермилов приходил в гости к Полозкову.
Приговорив пол-литровый графинчик, мужчины переместились в кабинет, Ариадна Михайловна принялась собирать чай.
— Ну, что Лондон? — спросил Сергей Сергеевич у Ермилова.
— А что ему будет, — отвечал в тон Геннадий Андреевич, — стоит, и Биг Бен не падает.
— Ишь ты, — произнес Полозков, — значит, все-таки еще живут капиталисты.
— И хорошо живут, Сергей Сергеевич, нам бы так.
— А вот тут эту шушеру демократическую поразгоняем и тоже заживем. Тебе небось и не вспомнить, как это раньше-то было.
— Да по мне, Сергей Сергеевич, при любом режиме хорошо, когда вокруг люди добрые и порядочные.
— Таковых теперь днем с огнем… — вздохнул генерал.
— Это правда, Сергей Сергеевич: найти таких все сложнее, все время какая-то пакость под ноги попадается.
— Дисциплина, дисциплина у людей отсутствует, — завел любимую тему Полозков.
— Вот это вы в самую точку. Но в вашем-то департаменте, наверное, все по струнке?
— Да уж надеюсь: у меня не забалуешь, — произнес генерал.
— Хотя, конечно, в семье не без урода, — продолжил тему Ермилов.
— Это ты на что намекаешь? — насупился Полозов.
— Да ни на что, так… В любом крупном заведении наверняка паршивые овцы найдутся.
— Мы таких поганой метлой выгоняем, — повысил тон генерал. — Наши ряды всегда чистыми должны быть, иначе как законность соблюдать?
— Да нет, я так, вы не сердитесь, Сергей Сергеевич. А, кстати, по поводу дисциплины: как ваш подчиненный мою просьбочку-то выполнит?
— А, вот ты о чем. Да уж конечно, если я чего обещал — всегда выполняю. На, смотри. — И он протянул Ермилову папку, в которой лежало аккуратно составленное Трегубцом досье на Токарева.
Быстро и тщательно Ермилов пробежал листы глазами и отложил их в сторону.
— Занятно, — сказал он.
— Что занятно? — спросил Геннадия Андреевича Полозков.
— Да вот что: не полная справочка-то.
— Объяснись.
— Да дело в том, что у Токарева этого дружок один был. Уж не знаю, как они там закорешились, но то, что знают друг друга отлично — за это поручусь.
— Кого имеешь в виду?
— А некого Сорина. Помните, говорил я вам о нем однажды? У вас еще им занимался этот — как его? — Трегубец.
— А, так вот он же и справочку составлял. Ты про журналиста этого?
— Да-да, про него.
— Так дело-то давно закрыто. Трегубец, как не справившийся, понижен в должности.
— Любопытно это, любопытно. Вот, посмотрите, Сергей Сергеевич: справку он составлял, но фамилию эту не упомянул. К чему бы это? Я же говорю, что дисциплина в вашем ведомстве страдает.
— Имеешь в виду, что нарочно скрыл? — занервничал Полозков.
— Все может быть. Может, по неопытности…
— Но Василий Семенович человек опытный.
— Тогда, видно, по злому умыслу. Он там у вас в министерстве частную лавочку, случайно, не открыл?
— В каком смысле?
