— Спасибо вам. Только… — Девушка опустила глаза. — Я не хочу быть замешанной во все это, понимаете? Пожалуйста… Словом, давать показания я не буду.
Вот всегда они так, эти важные свидетели: начинают «за здравие», а кончают — «за упокой»…
— Я понимаю, Таня. И все равно спасибо тебе!
На улице я развернула бумажку и прочитала фамилию абонента самарской ГТС: Олехновская М. В. Неужели и в самом деле ее сестра? Помнится, мой клиент упоминал, что у «бедной Яночки» на всем свете не осталось ни одной родной души… Фамилия Яны — Звонарева, но ведь это еще ни о чем не говорит! Сестра скорее всего носит фамилию мужа; да, может, она и не родная сестра, а двоюродная…
Огненная макушка солнца на моих глазах скользнула за голубую вершину горы. Вместе с ним мы прощались с курортным местечком по имени Райский Уголок: солнце — до утра, а я… скорее всего навсегда.
Автобус на «большую землю» отправлялся через десять минут.
Когда-нибудь мне удастся наконец отоспаться в собственной постели?!
Вот опять: треть ночи в аэропорту, треть — в самолете, и снова аэропорт… И так — уже третья ночь подряд! И не последняя, судя по всему… Дорого же мне обходятся собственные принципы.
В Самаре я приземлилась в четыре тридцать. А в семь утра уже стояла перед двухэтажным кирпичным домиком на три подъезда — где-то почти на окраине города. Подумалось: в таким домах все друг друга знают, вот бы отхватить какую-нибудь старушку, спешащую по холодку за молоком…
Будто в ответ на мои мысли из крайнего подъезда появился желанный объект. Правда, не старушка, а бодрого вида пенсионер из отставников, в спортивном трико и майке. И не с бидоном, а с молодым жизнерадостным эрдельтерьером. Натянув поводок, пес рванулся ко мне, улыбаясь от уха до уха. Чтобы завязать разговор, я потрепала его по плюшевой голове.
— Какой красавец!
— Красавица. Это у нас девочка. Умница моя… Эльза, фу! Глупая собака!
— Ничего страшного. Скажите, пожалуйста, в этом доме живет Олехновская?
— А-а, Маргарита Викторовна? Так точно: второй подъезд, квартира десять.
Какая досада, что я не догадалась в свое время поинтересоваться отчеством Яны Звонаревой!
Собачий хозяин прищурился:
— А вы, извиняюсь, не родственница ей будете?
— Нет, даже не знакомая. Я к ней по делу.
— А-а, ну-ну. До Маргариты Викторовны многие дело имеют. Такая у нее служба деловая, хе-хе… Милиция — это, брат, не шутка!
Батюшки, этого мне только не хватало!
— Вот потому-то я к ней и заявилась пораньше, чтоб дома застать: служебного телефона не знаю. Не разбужу ее в этот час, как вы думаете?
— Ну нет! Маргарита Викторовна — ранняя пташка. Она уж давно на ногах, звоните смело. Вот разве только на службу собирается…
— А семья у нее большая? А то неудобно как-то…
— И-их — «семья»! — Отставник даже присвистнул. — Одна она мается. И ведь какая женщина… Все при ней: красавица, образованная, культурная… Квартира, опять же, имеется. А какая хозяйка!.. Эх!
Досадливо махнув рукой на такую несправедливость женской судьбы, мой собеседник добавил слегка туманно:
— Была у нее семья, да вся вышла… Пошли, пошли, Эльза! Задергала ты меня… Десятая квартира! — напомнил он уже издали.
Одолеваемая сомнениями, стояла я перед этой самой квартирой. Скромный дом, скромная дверь, да и отзыв соседа, в котором явно сквозила симпатия, — все это давало кое-какие шансы, что хозяйка не выставит меня сразу и бесповоротно. Но профессия Маргариты Викторовны, признаюсь, сильно меня смутила. Самый неискушенный любитель детективов знает, что труднее всего частному сыщику найти общий язык с ближайшими коллегами — профессиональными стражами закона. Что я ей скажу? «Здрасьте, я такая-то. Не поможете ли мне вывести на чистую воду вашу сестрицу-преступницу?» Представляю себе картинку…
Правда, телефонистке в Райском Уголке показалось, что сестры любят друг друга как кошка с собакой. Может, удастся на этом сыграть? А, будь что будет! Вздохнув, я нажала кнопку звонка.
Мягкие шаги за дверью послышались почти тотчас. Хуже всего, если начнет спрашивать, «кто там»: тогда хоть бездарно ври насчет телеграммы… Уф, кажется, пронесло: уже отпирает английский замок…
Дверь с номером «10» приоткрылась — ровно настолько, чтобы за нею в полумраке прихожей обозначился силуэт женщины в домашнем халатике.
Если в ее голосе и было удивление, то лишь самую малость: очевидно, ей и правда не в диковинку незнакомые визитеры.
— Маргарита Викторовна? Здравствуйте.
— Да, это я. Что вам угодно?
Глаза понемногу привыкли к слабому освещению, и… я мгновенно позабыла все свои «домашние заготовки». Вместо этого у меня вырвалось — полувопросом, полуутверждением:
— Вы ее мать?!.
Конечно, эта белокурая стройная женщина не могла быть сестрой Яны. Они были похожи, и в самом деле, как двойняшки, — но между ними лежало расстояние лет в тридцать.
Ответ затянулся всего на несколько секунд. Выражение ее глаз я не могла разглядеть, но голос звучал ровно.
— Боюсь, я не совсем вас понимаю. Могу я узнать, кто вы?
— Конечно, Маргарита Викторовна. Сейчас я вам все объясню. Только на лестничной площадке это не совсем удобно, да и соседям нас слышать ни к чему. Вы не разрешите мне войти? Уверяю вас, я не собираюсь нарушать Уголовный кодекс.
— Можете не уверять. — Она горько усмехнулась. — Брать у меня тут все равно нечего, сами увидите. И потом: я, знаете ли, уже ничего не боюсь. После всего, что со мной в жизни случилось… Пожалуйста, проходите.
Олехновская отступила от двери, пропуская меня внутрь очень небогато убранной, но уютной и опрятной однокомнатной квартирки. Впрочем, бросив беглый взгляд по сторонам, я отметила, что это стремление к уюту скорее является данью привычке, каким-то чисто механическим следованием традиции, чем проявлением гармонии женской души. По-моему, душа этой женщины — насколько я ее успела почувствовать — давно забыла, что такое гармония.
— Сюда, пожалуйста. Присаживайтесь. — Хозяйка указала на кресло, накрытое клетчатым пледом, и сама опустилась в другое. — Только должна предупредить, что времени у меня совсем не много: спешу на работу. Так что постарайтесь, пожалуйста, покороче. Итак?..
— В таком случае я начну без предисловий: мы обе — деловые женщины. Не удивляйтесь, Маргарита Викторовна, но я — частный детектив из Тарасова. Зовут меня Татьяна Иванова, и в Самару я прилетела специально, чтобы встретиться с вами по делу, которое в настоящий момент расследую. Документ, подтверждающий мою личность и род занятий, могу предъявить.
— Секунду! — Хозяйка подняла руку, небрежно лежавшую на подлокотнике кресла. — Документ предъявлять не надо. Я в курсе, что этот бизнес развивается и в нашем Отечестве. Скажите мне только одно: вы представляете интересы моей дочери? Да или нет?
— Врать не буду: я действительно против нее. Если, конечно, мы говорим об одном и том же человеке — Янине Звонаревой. Не скрою, для меня стало полнейшей неожиданностью, что ее мать находится в добром здравии! Ваш адрес я узнала совершенно случайно.
— Меня это не удивляет. — Усмешка опять искривила красиво очерченные губы Маргариты. — Ведь моя дочурка меня заживо похоронила! Но я, как видите, на этом свете зажилась… Хорошо, чего же вы хотите от меня, Татьяна? Думаю, вы уже поняли, что со своей дочерью отношений я не поддерживаю.
— Мне нужна правда, Маргарита Викторовна. Скажу вам честно: ваша дочь замешана в очень серьезных делах. Даже больше: я не сомневаюсь, что она совершила… преступление. — В последний момент я заменила все-таки слово «убийство» на понятие более обобщенное. — Но мотивы ее поступков кроются в ее прошлом, которое мне не известно. И никто не сможет пролить на него свет, кроме вас. Я понимаю: это, наверное, дико, безжалостно, что именно к вам я пришла за такой информацией, и прошу меня простить…
— Не надо…
Глубокий, сочный голос внезапно охрип: он и в самом деле прозвучал будто с того света. Но глаза, глядевшие сквозь меня, были сухи.
— Не надо этих слов, Татьяна. Все это… давно отболело и умерло. Я привыкла к мысли, что произвела на свет нечто чужеродное, не совместимое с понятием «человек». И я ничему уже не удивляюсь — даже тому, что сказали вы только что. Женщина, которую когда-то я звала своей дочерью, способна на что угодно. Я это знаю. Наверное, это моя судьба. Наказание за какие-то грехи…
Хозяйка замолчала, все так же неотрывно глядя в какую-то неведомую точку пространства. А может, времени? Не знаю… Мне показалось, что это молчание длится целую вечность, но я не рискнула нарушить его.
Наконец Маргарита Олехновская ожила. Выпрямилась в кресле. Теперь это была почти та самая, прежняя деловая женщина, и она приняла решение.
