вернулись вы незадолго до похорон моей жены.
– Я хотел выразить вам сочувствие, как и вы мне тогда, два года назад. Ведь только ими все и ограничилось.
– Какого черта тебе нужно?
Маркус толкнул Бейтса в дом и сам зашел за ним. Бейтс споткнулся о стул и упал на ковер, подняв над собой небольшой столб пыли.
– Вы работаете не по уставу, сержант, – он снова ухмыльнулся. – Вы же все еще сержант, не так ли? Или вас повысили за отсутствие раскрытых преступлений?
– Какого черта ты приехал?
Маркус пытался вспомнить лицо, стоящее перед ним в тот день, но оно расплывалось, будто в смазанном фотоснимке, ни на секунду не фокусируясь в четкий образ.
– Хотел посмотреть тебе в глаза, – сказал Бейтс, вставая и отряхивая брюки. – Ты же думал, что это я убил свою жену? Можешь не отвечать, я знаю, что думал… Вам бы, копам, только дело закрыть, а кто сядет, не важно… А я говорил, что это маньяк, говорил, но вы мне не верили. Никто мне не верил!
– Ну, извините!
– Извините? – Бейтс ухмыльнулся в третий раз. – Извините?!
«Извините» отдавалось в памяти Маркуса, «извините» проносилось кошмаром в его мозгу.
Он уже не помнил тот голос, но ему вдруг показалось, что это был он. Это он, Маркус, подходил к Бейтсу, точно он; половина его лица задрожала, ее свело нервной судорогой, рука сжалась в белый бескровный кулак.
– Где ты был в четверг вечером? – еле выговорил Хейз. – Отвечай! – Взял его за грудки.
– А что, ты еще не проверил? – Бейтс смотрел Маркусу в глаза, не дрогнув ни мускулом, ни единым нервом своего каменного лица. – Теряешь хватку, сержант.
– Где ты был в день смерти моей жены?!
– Проваливай из моего дома! – процедил тот сквозь зубы. – Если я не ошибаюсь, дело твоей жены ведешь не ты.
* * *
Дверь протяжно скрипнула и отворилась. Хейз обернулся и разжал дрожащие пальцы, которые ничего не схватили, кроме тяжелого воздуха давно не проветриваемой квартиры.
– Не помешал, мистер Хейз? – Дверь заскрипела еще протяжнее, когда в ней показался управляющий домом. Его глаза уставились на Маркуса, возвращая его из прошлого, из себя давнишнего в себя настоящего.
– Вы не один?
– Один, – сказал Маркус, прикрыв рукавом глаза от слепящего летнего солнца.
– Мне послышалось, вы с кем-то общались, – сказал управляющий.
– Вам показалось.
– А то знаете, как бывает – сдаешь квартиру одному, а он подселит к себе соседа, хотя в договоре аренды значится только он один…
– Я никого к себе не подселял.
– Очень на это надеюсь, – сказал мистер Зимерман и прикрыл за собой дверь. Шаги его удалялись по лестнице.
Хейз посмотрел в окно. Зеленые кроны пышных деревьев сначала шептались дубовыми листьями, пропуская сквозь себя полуденный свет, а после замерли в воздухе, побагровели и опали с ветвей; голые ветки медленно покрывались белым инеем, прячась под снегом, а после исчезли совсем, показав безлюдную вечернюю улицу и несколько полицейских машин, припаркованных возле участка. Маркус закрыл жалюзи. В нос ему ударил запах офисного кофе и сигарет. Он закрыл глаза.
* * *
– Итак, – Кристофер расхаживал по кабинету, – по имеющимся у нас данным, Бейтс в день убийства Кэтрин был на работе, после пошел в гипермаркет, а ровно в момент, – он откашлялся, – а ровно в момент…
– В момент убийства, – помог ему Маркус.
– Да, в момент убийства он сидел в кресле стоматолога и вышел от него только через час после случившегося. В город приехал через день после убийства.
– Кто-то ему сообщил…
– Не удивлюсь, если Эванс.
– Чертов подонок.
* * *
В дверь опять постучались. Хейз обернулся, а Крис так и остался стоять посреди кабинета, замерев с сигаретой в руках.
– Можно? – Знакомый голос, будто из прошлого, болезненно резанул по памяти.
– Да-да, – Маркус потер глаза.
На пороге стояла Сара со стаканом воды.
– Я принесла вам лекарство.
– Мне? – переспросил Маркус.
– Нужно сделать перерыв в уколах, пока же перейдем на местное обезболивающее. Как ваше колено?
Полицейский участок растворился в стенах съемной квартиры.
– Уже лучше, спасибо.
Маркус выпил таблетку и посмотрел на Сару. Сегодня она была будто другая – может, волосы убраны как-то иначе…
– Что-то не так? – Она смутилась под его пристальным взглядом.
Маркус подошел чуть ближе и убрал волосы, прикрывающие половину ее лица.
Сара смотрела на Маркуса не отрываясь.
– Мы раньше нигде не встречались? – спросил он.
Сара пожала плечами.
«Кем же ты была? – думал он. – Где же я тебя раньше видел…»
Миссис Хелен Нотбек смотрела на настенные полки с книгами. Когда-то она очень любила читать, но сейчас это только мешало ей. Из-за книг она теряла счет времени. Нехорошо терять ему счет, особенно когда кого-то ждешь. А она ждала каждый божий день. Протирала мебель от пыли – у сына была аллергия на пыль, а еще на шерсть и молоко; казалось, жизнь с рождения его вытесняла, казалось, с рождения он был лишен самой жизни. Сколько раз она подходила к окну? Достаточно, чтобы его помыть, но недостаточно, чтобы дворник за ним принял ее за сумасшедшую. Да, она часто мыла окно, именно поэтому и подходила к нему, а не потому, что кого-то ждала, просто здесь столько пыли… Она опять протерла подоконник и только сейчас посмотрела на тряпку – странно, никогда у нее не было таких тряпок, она всегда брала хоть с каким-то рисунком, а тут однотон… Наверное, случайно купила, подумала Хелен, положила в сумку с продуктами и принесла домой. В последнее время она многое делала случайно, это все от волнения, знала она; когда мозг не здесь, а руки делают, что привыкли, можно и очки под подушку засунуть, и книгу в бельевой шкаф положить. А потом просыпаешься утром – и ищи все опять…
Хелен протяжно вздохнула.
Джереми приходил так редко, что она перестала его узнавать. В последний раз он был совсем худой, почти прозрачный; она знала, что у него проблемы, у него не могло их не быть, такой уж он родился. Миссис Нотбек решила, что люди делятся на два типа – тех, кто решает проблемы, и тех, кто их создает. Вот ее сын был из последних. Но разве в том есть его вина?
Она посмотрела в окно. Вдаль уходила дорога, по ней редко разъезжали машины – узкая, непроезжая. После, уходя вниз по склону, она сливалась с трассой, как ручей впадает в реку, и растворялась в ней. Чья-то дорога ровная и гладкая, размышляла Хелен, и человек так и идет по ней, ровно
