/ в провинцию дальнюю, где больница психическая, / о которой никто ничего не слыхивал. / Так порешив, с плачем и муками / уезжают, чтобы оставить больного / в диких горах, в непролазных чащах. / Да только несчастный уже не ребенок, / никто милосердный его не пригреет! / Станут гонять но деревням, мучить, / морить голодом да держать в черном теле. / Будет питаться только корою, / травой и корнями и даже навозом. / Знают близкие, но оставляют! / Злые демоны, что родных бросили / под сенью деревьев, в местах удаленных. / Те ищут их взглядом и озираются / на фигуры печальные, на следы расставания, / руки сложив в молитвенной просьбе…
Тякапоко, тякапоко…
▼ А-а-а-а! Руки сложив в молитвенной просьбе. / Есть и история стародавняя / про Сэмимару и Сакагами [28] — / принца слепого и сестру сумасшедшую. / Отец-император приказал их оставить / далеко-далеко от Цветочной Столицы. / И потом они встретились на горе Осака. / Скажете, это легенда трагическая? / Но в нашем мире так и бывает. / Неважно, в прошлом или в настоящем. / Неважно, на Востоке или на Западе. / Неважно, богач ты или бедняк, / простолюдин ты или же знатный. / Со всеми, со всеми так обращаются. Тякапоко, тякапоко…
▼ А-а-а-а! Со всеми, со всеми так обращаются. И у подножья гор высоких / толпятся бедные умалишенные. / Но если в больном есть хоть капля разума, / то он сразу же отправляется / к мусорной куче искать пропитание. / А если он целиком выздоравливает, / трудности, горести этого мира / так глубоко к нему проникают / в душу, что он сам не знает, что дальше. / Стыдится себя, в мир не возвращается, / думает: «Ради семьи терпеть буду!» / И слезы текут у него, у бедного. / Выплачет все, и тут начинается / путешествие в мир утех и радостей. / Так появляются известные нищие, / монахи странствующие, кочевники горные, / у храмов которые, у рощ священных, / в маленьких хижинках у подножий мостов / сидят, друг у друга вшей выбирают… / Таких людей толпы по миру ходят, / но общество наше или правительство / об этом совсем знать не желает, / глаза на этих бедняков закрывает, / на смерть их обрекает запросто. / Или смотрит на них с холодным презрением. / И то поглядит на них один или двое / из сотен и тысяч… Тякапоко, тякапоко.
▼ А-а-а-а! Из сотен и тысяч. Что скажете? Слушаю! / Будь это болезнь совершенно обычная, / к пациентам относились бы уважительно: / постели стелили, кормили бы вкусно / и навещали б их разные люди. / Так иногда и о животных заботятся / или о птицах, золотых рыбках. / Но сумасшедшие совершенно иное! / Никто не знает, чем те болеют. / Поэтому на долю их достаются / в желтых домах, в лесах и в горах / невыразимые истязания и неизбежные адские муки. Тякапоко, тякапоко…
▼ А-а-а-а! И неизбежные адские муки. Слушайте, дамы и господа! / До сей поры деревянная рыба / об Аде ужасном вам все вещала, / об Аде в больницах, об Аде в горах. / И это все истина, печатью скрепленная. / Обыкновеннейший Ад умалишенных, / обычнейший Ад больницы психической, / но дальше будет еще кромешнее! / Возвышаю я голос свой непочтительный, / взываю с историей страшной об Аде, / жутчайшей, чудовищной, ужасающей! / Туда попадают люди простые — / мужчины и женщины совершенно обычные, / совершенно безвинные, совершенно нормальные, / свободы своей драгоценной лишаются. / Без малейшей возможности выбраться / сразу туда бывают заперты, / словно явные умалишенные. / Видел таких я страшное множество. / В Китае, в Индии и даже на Западе! / Выстроены для них дома роскошные. Тякапоко, тякапоко…
▼ А-а-а-а! Выстроены для них дома роскошные. / А на стенах блестят вывески металлические. / Объявленья пестрят на страницах газетных. / Такая-то клиника, метод такого-то. / А шрифт-то какой — каллиграфический! / Но слова «ад» нигде не написано! / Полиция, следователи, газетчики разные / знают, что там, но смотреть не желают, / ведь у докторов есть лицензии всякие. / Раз попадешь туда — все, с концами! / Плачь сколько хочешь, кричи сколько хочешь. / Корчись ты в муках — не выйдешь из Ада! / Будто такого места и нету / в Цивилизации двадцатого века, / в эпоху Науки и в мире Знания, / в царстве Морали, Законности, Этики! / Мы все гордимся, да только не знаем: / завтра сами попадем в это место, / прямиком на дно Ада умалишенных! Скарака, тякапоко, тякапоко, тякапоко…
6
▼ Тякапоко, тякапоко, тякарака, тякапоко. А-а-а-а! Есть вещи, в Японии пока что немыслимые: / пистолеты, кинжалы, яды, наркотики, / удавки шелковые, платки носовые, / бесчисленные средства человекоубийства. / Много их в Цивилизованных Странах! / В Первейшей из них, в стране Настоящей, / в одной из столиц, в большом Диво-городе, / я новый способ убийства видел, / утонченный, легкий и высокотехничный, / даже средь белого дня возможный, / если рядом стоит врач или полицейский! / Нет ни следов, ни отпечатков. / И прокуроры, и детективы / расследуют дело в недоумении, / но этот способ нераскрываемый! / Впрочем, он требует значительных денег, / да деньги эти сразу окупятся. / Деньги ведь главный злодей в этом мире… / Тякапоко, тякапоко, тякапоко…
▼ А-а-а-а! Деньги ведь главный злодей в этом мире. / Возьмем, например, вопросы наследства / или политики, войн, дипломатии… / Допустим, есть шанс заработать неплохо, / но нам кое-кто постоянно мешает. / Давайте-ка выследим, узнаем, прощупаем, / куда он втайне один захаживает. / В дом ли разврата, в игорный притон / или на место тайных собраний, / куда он идет, куда собирается. / Определяем его маршруты, / а сами звоним заранее доктору, / который охвачен такой же алчностью, / или же полицейских упрашиваем. / Говорим: «Вот мой друг с недавнего времени / стал проявлять признаки помешательства. / Дома ждут его — не возвращается, / ходит все где-то, бродит, погуливает. / Уж объяснял ему: “Обратись к доктору”, / а он отвечает: “Я в полном порядке!” / Кричать начинает, пистолетом машет! / Выбора нет, остается прибегнуть / к методам самым чрезвычайным. / Знаю я, часто он здесь бывает. / Уж помогите схватить
