изменилась оттого, что ее воспринимали как человека, который обнаружил единственную из трех девочек; интересно, какой была бы жизнь Кэрол Джонсон, если бы несчастье никогда не произошло. Может быть, не стань она свидетельницей последствий трагедии, она прожила бы совсем другую жизнь и ее дом сейчас был бы наполнен теплом, детскими голосами и любовью…
– Спасибо, – сказала я, когда она закончила подводить итоги. В блокноте я написала три слова: «Кэрол Джонсон подтверждает». – Вы хорошо знали Кайндов?
Довольная от осознания хорошо проделанной работы, миссис Джонсон тут же напряглась.
– Они здесь больше не живут.
Я наклонила голову. Она уклонялась от моего вопроса или он просто застал ее врасплох? Я сделала вид, будто листаю свои записи, хотя эту информацию помнила и так.
– Вы с мужем были одними из первых, кто построил здесь дом – насколько мне известно – в семьдесят четвертом. Кайнды въехали в дом по соседству в семьдесят восьмом. Вы хорошо их знали?
Миссис Джонсон потянулась за стаканом, но стакана поблизости не было, так что она просто поправила волосы.
– Они казались милой семьей.
– Вы с ними не общались?
Самые близкие люди наиболее опасны. Это риск человеческих отношений. Если пропала жена, мы допрашиваем мужа, если дети – родителей. Согласно материалам дела, когда девочки пошли в лес, доктор Кайнд находился в операционной. Его алиби было легко подтверждено. Миссис Кайнд сказала, что провела утро на работе, но больше никого в офисе не было. Их поведение на первом допросе соответствовало гендерному выражению. Она была убита горем. Он был замкнут.
Не было зафиксировано ни одного случая, чтобы соседей спрашивали об их семье. Кэрол Джонсон поджала губы и покачала головой.
Теперь напряглась и я. С тех пор как я сюда пришла, миссис Джонсон болтала без умолку, а когда разговор зашел о Ру, еще больше набрала скорость. Нежелание отвечать было примечательно.
– Они общались с другими соседями?
Этот вопрос удостоился кивка.
– Миссис Джонсон, все, что вы сможете вспомнить, важно для следствия. Иногда информация, которая кажется несущественной, позволяет раскрыть дело. В таком случае свидетель называется незнающим.
– Почему сейчас? – спросила она. Настала моя очередь быть застигнутой врасплох. – Я имею в виду, почему вдруг снова всплыл интерес к этому делу? – уточнила она. – Все дело в той женщине, которую заживо похоронили в Миннеаполисе, да? Я читала о ней.
Повсюду внезапно вспыхнули красные флаги.
– Почему вы спрашиваете?
– Раз в несколько лет в годовщину этих ужасных событий сюда приходят репортеры и задают мне вопросы. Я всегда отвечала в надежде, что эта тема вновь всплывет в новостях. Но полиция приходила ко мне лишь один раз, в день, когда это произошло. Видимо, происходит что-то еще, что-то серьезное, иначе вы не приехали бы в Лич-Лейк. Но все, что мне известно – история той бедной женщины.
Ее инстинкты работали как надо.
– Я не могу обсуждать с вами активное дело, миссис Джонсон, но если вы расскажете мне о том, что вы помните о семье Кайнд в период до и сразу после исчезновения их дочери, это может помочь. Я хочу добиться справедливости для этих девочек и их семей и думаю, что вы тоже.
Она задумалась, и ее лицо вдруг покраснело.
– Мы с Эдвардом не общались с Кайндами. Они устраивали вечеринки… ну, понимаете? Вечеринки, которые тогда были очень популярны, но нас с Эдвардом не интересовали.
Я постаралась ничем не выдать своего удивления.
– Свинг-вечеринки? – Если и существует более современный термин для обозначения тусовок, где все меняются партнерами, то я его не знала.
– Да, может быть, они назывались так, но как я уже сказала, мы с Эдвардом не хотели иметь с ними ничего общего.
Я задалась вопросом, не поэтому ли Эрин никогда не разрешали приходить к Кайндам посидеть с Эмбер.
– А другие соседи?
– Несколько машин у них перед домом я узнала.
– Не подскажете, чьих?
Я записала имена, которые она вспомнила. Ничего противозаконного она мне не сказала. Деталь может ничего не значить.
А может раскрыть все дело.
– Вы мне очень помогли, миссис Джонсон. Вы хотите рассказать что-нибудь еще?
Она покачала головой и встала, давая понять, что разговор окончен.
– Уверена, что больше мне сказать нечего.
– Что ж, тогда спасибо, что уделили мне время.
Она проводила меня к выходу, и жара вновь навалилась на меня с такой силой, будто я попала в духовку.
– А все-таки удивительной, – вдруг произнесла она, – бывает детская доброта.
– Что, простите?
– Если бы Эмбер в тот день не позвала Ру купаться и Ру не взяла бы с собой Лили, с девочками Ларсен все было бы в порядке, – пробормотала она, рассеянно улыбаясь. – Детская доброта может быть опасна.
Она закрыла за мной дверь, а я соскользнула с ее крыльца в прошлое и приземлилась на краю фермы Фрэнка.
Сентябрь 2001
Евангелина
– Какие чудесные желе, – говорит женщина с короткой стрижкой.
Я улыбаюсь ей, но не свожу глаз с ее дочери. У нее темные волосы и большие карие глаза. Она, наверное, вдвое младше меня, и в руке у нее шоколадный батончик. Я чувствую запах шоколада, вижу, как длинные золотые нити карамели тянутся от плитки к ее губам, когда она откусывает кусочек. Ферма Фрэнка славится своими желе, но мы их никогда не пробовали.
Он не разрешает нам есть сладости. Он говорит, что они нас развратят.
– Почему ты одета как Лора Ингаллс Уайлдер? [5] – спрашивает девочка.
– Тиффани! – строго одергивает ее мать. – Веди себя прилично.
Я не знаю, кто такая Лора Ингаллс Уайлдер, но, судя по реакции матери, она не очень-то порядочна. Мать переводит взгляд на меня, ее щеки – красные от смущения.
– Я возьму шесть баночек. Это вам поможет, правда?
– Да, мэм, – отвечаю я, хотя и не понимаю, что она имеет в виду. Мы боремся за право торговать желе. Это для нас самая большая радость. Можно не только отдохнуть от тяжелого труда на ферме, но и почувствовать себя продавцом. Иногда даже послушать музыку, когда подъезжают машины.
Я беру у нее деньги и даю сдачу. Она выбрала шесть баночек молотого вишневого желе, которое выглядит красиво, но на вкус напоминает отрыжку. Я не знаю, стоит ли говорить ей об этом или мои слова прозвучат грубо. Но прежде чем я успеваю принять решение, она берет желе и идет к своей машине.
Я смотрю на ее дочь.
Она подмигивает мне. Подносит шоколадку ко рту, чтобы откусить кусочек. Я
