не могу отвести взгляд. Может быть, даже, задумавшись, издаю какой-то звук. Она хихикает.
– Можешь доесть. – Она бросает шоколадку на скатерть в красную клетку, которой накрыт прилавок, и бежит догонять маму.
Какое-то время я смотрю на нее, не в силах поверить в свою удачу. Вероника, моя любимая Сестра, у которой щербинка между зубами, говорит, что однажды ей удалось попробовать шоколад. Ее угостила покупательница, как и меня сейчас. На вкус это рай, говорит Вероника, окутанный любовью.
Я сую половину шоколадного батончика в карман фартука, прежде чем маленькая девочка передумает и вернется. Мне кажется, женщина, которая выбирает тыкву, это заметила и посмотрела на меня с жалостью, но мне все равно.
У меня есть шоколадный батончик.
Когда Фрэнк забирает меня в конце дня, он не говорит ни слова. Мы складываем стол и скатерть, собираем тыкву и кукол из кукурузной шелухи, которых не удалось продать, и возвращаемся на ферму. Думаю, он почувствовал запах шоколада или моей вины, но мне каким-то чудом удается добраться до общежития незаметно для него. Там я кладу шоколадный батончик (он называется «Сникерс», и разве это не самое волшебное название?) под подушку.
Мне удается пережить ужин, мытье посуды, подготовку ко сну и за несколько минут до отбоя торжественно и молча вынуть шоколадный батончик из-под подушки, чтобы поделиться им с Сестрами, дав каждой по кусочку. Последний кусочек я оставляю себе, позволив ему таять на языке.
Это слаще, чем рай.
Но еще прекраснее вкуса – улыбки на лицах моих Сестер, когда они несут в свой сон аромат шоколада. Я верю, пока сворачиваю обертку что мне тоже будут сниться сладкие сны.
Я намерена встать пораньше, бросить фантик в костер и завалить бревнами, чтобы Фрэнк никогда не узнал о моем преступлении.
Но я совершила ужасную ошибку.
Я была так взволнована «Сникерсом», так хотела узнать, не уступает ли запаху его вкус, так рада поделиться с Сестрами моим сокровищем, что забыла об одном из самых грязных трюков Фрэнка: шпионить за нами.
С тех пор как Корделия пыталась сбежать, иногда он прячется в нашей спальне, чтобы услышать, говорим ли мы о нем, прячется за мешками с мукой в кладовке, чтобы застать нас врасплох, когда мы съедаем больше, чем нам положено, задерживается за окном ванной, чтобы прислушаться, не проводим ли мы слишком много времени обнаженными.
Если он кого-то поймает, наказание будет страшным.
И этой ночью он под моей кроватью.
Я с ужасом наблюдаю, как его рука выскальзывает из-под моего длинного одеяла, как только я кладу обертку на пол. Чувствую, как расслабляются мои кишки, когда его лицо багровеет от ярости.
– Ты смеешь загрязнять чистоту этого пространства?! – ревет он, выпрямляясь во весь рост, страшный великан. За один только мусор можно было бы отделаться голым наказанием, может быть, изгнанием, но тут он нюхает обертку и читает, что на ней написано. Его глаза начинают сверкать. Он хватает меня за воротник и с криками выгоняет пинками из общежития. Я поднимаю такой шум, что Матушки выбегают из своего дома, Братья – из своего. Кажется, я слышу, как Сестры кричат ему, чтобы он остановился.
Я хочу верить, что они кричат.
Чем отчаяннее я дерусь, тем крепче меня держит Фрэнк. Я чувствую такую ярость, что не сразу осознаю, куда он идет – а идет он к загону для лошадей, к корыту с водой, в котором он нас крестит. Иначе говоря, держит детей и Матушек под водой, пока они не умрут.
При виде корыта я обмякаю.
Умоляю, чтобы он сохранил мне жизнь.
Клянусь, я сделаю все.
Я буду носить черное всю оставшуюся жизнь, больше никогда не переступлю черту, только, пожалуйста, не крести меня.
Фрэнк молчит, держа меня под полной луной за воротник рубашки. Его молчание страшнее всего, что он может сказать.
Наконец он бросает меня в грязь и уходит в лес.
Я не знаю, что меня спасло, а это значит, что я никогда не смогу быть в безопасности.
Ван
Я стала видеть осознанные сны примерно через год после моего несостоявшегося крещения. Поначалу я думала, что это просто кошмары. Ужасные, душераздирающие кошмары, мучившие меня так сильно, что я всерьез думала покончить с собой, лишь бы они прекратились. Но спустя несколько месяцев после того, как Фрэнка арестовали и нас всех выгнали с фермы, я, не то пьяная, не то под кайфом – тогда я постоянно была либо в том, либо в другом состоянии, либо и в том и в другом, – покупала пачку сигарет, когда мое внимание привлекло лицо в телевизоре, висевшем у меня над головой.
Это был человек, о котором мне снились кошмары уже несколько недель. Его арестовали за торговлю людьми в целях сексуальной эксплуатации. То, что он с ними делал, я видела в своих сновидениях.
Глядя, как его уводят в наручниках, я разрыдалась от облегчения прямо посреди заправки. У меня не было галлюцинаций. Пока я спала, я была свидетелем того, как реальные люди совершали реальные преступления.
Это означало, что монстров можно остановить.
Я в рекордно короткие сроки сдала экзамены и подала заявление на программу криминологии Университета Миннесоты.
Именно там я узнала, что окружающая среда становится историей. История становится расследованием. Наша преподавательница, доктор Макферсон, в первый же день рассказала нам о детективе, который записывал все, что видел, слышал и чувствовал, подъезжая к месту преступления. Запах цветущей вишни. Лай собаки. Капли росы на лужайке перед бунгало, в котором находились два тела: мужчине были нанесены семнадцать ножевых ранений, женщине – двадцать четыре.
Осматривая дом, детектив тоже записывал все увиденное. Ключи в фиолетовой ключнице в виде шлема викингов, лежавшей на металлической тарелке рядом с входной дверью. Опрокинутый столик со стеклянной столешницей, журналы под ним. Приторно-сладкий запах крови. По словам доктора Макферсон, следователь, впервые прибывший на место происшествия, должен выступить в качестве наблюдателя. Это единственное, что нужно сделать, и тот человек отметил все детали, независимо от того, насколько несущественными они могли показаться.
Дело раскрыла деталь, связанная с росой. Главный подозреваемый утверждал, что пришел в бунгало рано утром, чтобы снять показания счетчика, пробрался по траве, услышал шум внутри и вызвал полицию. Но детектив не заметил покрытых росой следов.
Этого было достаточно. Подозреваемый раскололся. У него был роман с этой женщиной, и в приступе ревности он убил их с мужем.
Окружающая среда становится историей. История становится расследованием.
Стоя
