— А деньги?
Владимир вздохнул:
— Деньги сейчас. И назад не потребую. У вас и «капуста» останется, и ваш металлолом.
— Но, но! Она еще года два побегает.
— Согласны?
— Нет! Тут какая-то афера! Ты на моей тачке человека собьешь или грабанешь банк, а я отвечай!
— У вас же останется копия доверенности с моими паспортными данными.
— А вдруг паспорт фальшивый.
— Ну, нет так нет! — Фризе с трудом выбрался из «жигулей».
Он решил пойти по второму кругу, с сожалением констатировав: «Физиономист из меня получился плохой, теряю квалификацию». Однако не прошло и пары минут, как его бесцеремонно дернули за рукав: плешивый крепыш заговорщицки подмигнул и жестом пригласил подойти к машине.
— На болтовню времени нет, — отрезал Фризе. — Да или нет?
— Да. Но… — мужик смотрел умоляюще. — Есть несколько вопросов.
— Мое условие — оформить все немедленно.
— Я об этом же. Но за оформление будете платить вы.
— Хорошо. — Владимир улыбнулся, отметив, что продавец впервые обратился к нему на вы. Что ж, и так бывает.
Пришлось и еще помучиться с владельцем: внимательно изучив паспорт, тот потребовал, чтобы Фризе снял ксерокопию. Из этого у плешивого ничего не выгорело. Потом он бегал в пункт обмена валюты — проверял, не вручил ли ему покупатель фальшивые стодолларовые купюры. «Капюры», как он их называл. Поворчал, что они старого образца.
В шестом часу Фризе высадил Ручкина Павла Петровича — так величали продавца — у подъезда его панельного хрущевского дома на Путиловской улице.
— Вы поосторожней с ней! — придирчивым, хозяйским взглядом оглядев в последний раз автомашину, напутствовал Павел Петрович Владимира. Наверное, уже прикидывал, как через месяц повезет ее снова на авторынок. — Движок у лайбы хоть куда! — Он вздохнул. Наверное, какие-то сомнения все же грызли ему душу. — Телефончик у вас есть, адресок тоже. Как справите дела — дайте весточку.
Первые проблески
Корнилов пожалел, что не спросил у Бориса Федоровича, в каком доме он живет, не спросил даже фамилии. Конечно, найти его не составит особого труда — любой житель Батова наверняка укажет, где обитает человек, записывающий голоса птиц. Досадно было другое — он, Корнилов, живет в этих местах уже несколько лет и почти ни с кем не познакомился, не завел дружбы. Какая-то линия отчуждения пролегла между ним и местными жителями. Нет у него хороших знакомых и среди дачников.
Людей можно понять. Всем известно, что на берегу Оредежа поселился отставной генерал. Кто будет набиваться в друзья? Неудобно. Одним деликатность не позволяет. Другим — застарелое недоброжелательство к милиции: «Еще чего! Стану я водиться с ментом!» А пьяниц, которым море по колено, он и сам отвадил, когда зачастили «на огонек». То стрельнуть деньжат, то просто попросить до завтра поллитровку.
Но сам-то он? Почему отгородился от людей?
Своим успехам на службе в уголовном розыске Игорь Васильевич во многом был обязан особым даром общения. Умел располагать к себе людей. Даже уголовников. В молодости, работая участковым оперуполномоченным, не побоялся пойти ночью на Смоленское кладбище на правеж, куда его пригласили однажды воры. И, сумев сказать им свое «петушиное слово», ушел без потерь тогда, когда посчитал нужным.
«Стар я, наверное, стал, — сетовал Корнилов. — Ворчлив и консервативен. Подрастерял свое обаяние. А может, обиделся на весь мир?»
Сейчас, вспомнив встречу с Борисом Федоровичем, он сделал себе выговор за то, что не открылся ему. Не сказал, что пещеры его очень даже интересуют, а стал отнекиваться, придумал какого-то мифического рыбака! Мог бы сказать своему новому знакомому правду. Не об убийстве в «Астории», конечно, а про то, что пропал иностранец, который, возможно, собирался приехать в Рождествено на поиски пещер. Борис Федорович мог бы помочь. Местный, знает здесь каждый пригорок.
Приступ самобичевания пошел Корнилову на пользу: «Если я способен взглянуть на себя со стороны — еще не все потеряно. Может быть, к столетнему юбилею приличный человек из меня и получится!»
Худенький паренек лет двенадцати ловил рыбу на полуразвалившемся пешеходном мостике через Оредеж. У него Корнилов спросил, где живет орнитолог Борис Федорович.
— Дядя Боря? В двадцать первом доме. Квартиру не помню, в первом подъезде.
«Чего они такие бледные, деревенские мальчишки? — думал Корнилов, поднимаясь по заросшей густым кустарником тропинке в гору. — На дачников посмотришь — те все коричневые».
Бориса Федоровича он нашел сразу. Позвонил в первую попавшуюся квартиру — и через несколько мгновений увидел его на пороге.
— Сюрприз! — радостно провозгласил старший сержант запаса. — А я собрался вас проведать. Заходите, заходите, — он пропустил Корнилова в крошечную — двоим в ней трудно было повернуться — прихожую, старательно запер дверь на несколько замков и пригласил гостя в комнату.
Генерал заметил, что квартира однокомнатная, кухня не больше прихожей, а комната настолько заставлена мебелью, что оставался лишь узкий проход к окну. «Наверное, жили в деревенском доме, а когда переезжали, жаль стало расставаться с мебелью».
Его внимание привлекли развешенные по стенам картины. Выжигание по дереву. Главной — и единственной! — героиней художника была природа. Птицы и животные в своей среде обитания: глухарь, токующий на сосне, лиса, мышкующая у стога сена, медведица с медвежонком… Пейзажи. Несколько удачных копий Левитана и Шишкина.
— Ваша работа?
— Да. Балуюсь помаленьку. У пенсионеров времени намного больше, чем денег. — Борис Федорович окинул беглым взглядом стены, завешенные плотными рядами картин — настолько плотными, что не видно было обоев. Добавил: — Персональные выставки устраиваю. В Гатчине, в Сиверской. Один раз даже в Питере выставлялся.
Он усадил гостя на диван, примостился напротив на скрипучем стуле.
— Я после нашего разговора вспомнил кое-что про пещеры. В восемьдесят четвертом году летом — год был засушливый, торфяники горели — в Рождествене, в пещерах, ЧП произошло. Вам это интересно?
— Очень. — Корнилову почудилось, что в прищуренных глазах хозяина блеснули озорные огоньки. — Я вам потом расскажу причину моего любопытства.
— Ладненько. Значит, докладываю: мальчишки нашли у входа в одну из пещер убитого дядьку. Ему голову проломили. Не то ломом, не то топором. Не помню. А второго мужика в пещере засыпало. Его так и не откопали.
— Откуда известно про второго? О том, что его засыпало?
— Да как вам сказать? Человек же пропал? А вещички остались. Второй вещевой мешок. Все можно думать. И у мертвеца в руках был трос. И этот трос уходил в завал. Рождественские мужики помогали милиции раскапывать — метр пройдут, песок снова осыпается. Три дня мучились, так ничего у них и не получилось. Не откопали. С тех пор осталась в Рождествене только одна пещера. Один вход. Да и он наполовину завален. Сколько я говорил начальникам: укрепите пещеру, это же уникальное явление природы. Да кому хочется лишние заботы на себя взваливать?
— Чем же то дело закончилось?
— Да ничем! Как всегда, ничем.
— А что за человека убили у пещеры?
— Иностранец. Итальянец, кажется. Вам, товарищ генерал, выяснить это — раз плюнуть. Затребовали бы дело из архива. Ать-два!
— Я генерал отставной! Ать-два не получится. А история с вашими пещерами непростая. Если откровенно — меня друзья попросили в частном порядке им помочь. Выяснить — есть ли пещеры? Не легенда ли?
— Есть. За это я ручаюсь, — серьезно сказал Борис Федорович. — Что еще?
— Опять у иностранцев пробудился интерес к этим пещерам. Интересно, каким они медом помазаны?
— Наши места знаменитые! Рылеев, Набоков…
— Знаю, знаю. Рукавишников, Шишкин, Фридерикс и Витгенштейн. Интерес туристов понятен. Но если гражданин Германии приезжает сюда с единственной целью — познакомиться с пещерами… С пещерами, которых по сути и не существует.
