Поэтому, вместо того чтобы пройти через проезд Ориэл-мьюз, мимо паба «Водяная лилия », а затем выйти на перекресток, он спустился мимо церкви Всех Святых, где, еще будучи ребенком, тщательно выучив библейский текст, проводил по два часа каждый День Господень [4]. А тетушка Грейси всегда встречала его из церкви ровно в четыре часа. У Артура остались воспоминания, что она всегда ждала его под зонтом. Неужели тогда по воскресеньям всегда шел дождь и терраса на противоположной стороне улицы всегда была в серой дымке? Теперь этой террасы уже не было – место застроено домами с коммунальным жильем.
Джонсон прошел еще какое-то расстояние по пути, по которому они с тетушкой Грейси всегда ходили домой. Сделав предостерегающий знак рукой, пересек Баллиол-стрит по пешеходному переходу. Порадовался, что автобусу маршрута К12 пришлось затормозить перед переходом из-за него одного. Здесь он спустился по Сент-Джонс-роуд, на которой еще сохранились старые дома, построенные каким-то деловым, но не очень прозорливым предпринимателем в конце прошлого века, с фасадами в голландском стиле. Сейчас деревья на улице перед этими домами перемешались с фонарными столбами.
Служащий прачечной поздоровался с Артуром, и тот холодно кивнул ему в ответ. Джонсон всегда использовал только свой собственный стиральный порошок. Та голубая ерунда, которую прачечная предлагала по цене пять пенсов за маленький пакетик, не для него, благодарю покорно. Артур не доверял служителю загружать свое белье в сушилку, а кроме того, всегда с подозрением относился к другим посетителям, как бы они не украли его белье. Поэтому тридцать пять минут он, не шевелясь и ни с кем не общаясь, провел на скамейке перед барабаном, пока не закончился цикл стирки. Особое удовольствие доставил ему тот факт, что его голубые простыни, белоснежные полотенца, нижнее белье и рубашки намного превосходили по качеству безвкусное, купленное на дешевых распродажах белье в соседних машинах. Пока белье сушилось, Артур зашел в мясной магазин, расположенный по соседству, и в зеленную лавку. Он никогда не покупал продукты в супермаркетах, которые управлялись индусами и которых было, к сожалению, очень много в районе Кенборн-вейл. Джонсон тщательнейшим образом отобрал свои бараньи отбивные и выбрал себе кусочек нежной говяжьей вырезки к воскресному обеду. Три хорошо прожаренных кусочка он съест в воскресенье, а остальное тщательно порубит и употребит в картофельной запеканке, которую приготовит на понедельник. Фунт стручковой фасоли, и покрупнее, пожалуйста, мне совершенно не нужен полный рот волокон.
Назад он возвращался уже другим путем. С бельем, которое было так аккуратно сложено, что его совсем не надо было гладить – хотя Артур все равно гладил его, – он прошел вверх по Мертон-стрит. Улица была застроена все теми же муниципальными домами, такими высокими, что казалось, что их крыши упираются прямо в тяжелое, затянутое тучами небо. Артур с удовлетворением заметил, что детям запрещалось играть на лужайках, которые разделяли эти дома. Поэтому дети или играли прямо на улице, или уныло восседали на скульптурах, расставленных вдоль тротуаров. Скульптуры эти Артуру никогда не нравились – они выглядели так, как будто их вырезали из скелетов доисторических животных; да еще и назывались они Весна, Общественный Разумили Мужчина и Женщина, – однако он полагал, что детям не следует на них сидеть или играть прямо на улице. Тетушка Грейси никогда не позволяла ему играть на улице.
Когда он вернулся, «Ягуар» Стэнли Каспиана уже уехал, так же как и потрепанный донельзя «Форд» Котовски. В почтовом ящике, как всегда, оказалась куча купонов, предоставлявших предъявителю трехпенсовую скидку на зубную пасту или пробный кусочек мыла тому, кто купит громадную бутылку шампуня. Артур отобрал те, которые могли пригодиться лично ему, и взобрался по лестнице к двери своей квартиры. На середине первого пролета из десяти ступенек была сделана лестничная площадка, и там на стене висел платный телефон. Еще четыре ступеньки – и Джонсон попал на первый этаж. Дверь квартиры Котовски находилась у него по левую руку, дверь комнаты Джонатана Дина – прямо перед ним, а справа располагалась дверь в общую ванную комнату. Дверь в комнату Дина была открыта, и Пятую симфонию Шостаковича можно было легко услышать еще у здания районной управы. По всей видимости, хозяин хотел сделать такой звук, чтобы музыка еле-еле была слышна в ванной комнате, из которой именно в этот момент и появился сам Дин, высокий мужчина с красным лицом и рыжими волосами. Он был голым, за исключением небольшого полотенца, повязанного на манер набедренной повязки.
– Тело – это только жалкие одежды, скрывающие душу, – заметил он, увидев Артура.
Джонсон слегка покраснел. Он был абсолютно уверен, что Дин сумасшедший, и во многом эта уверенность основывалась на том факте, что Джонатан всегда говорил абсолютно книжными фразами.
– Не будете ли вы так любезны слегка приглушить вашу музыку, мистер Дин? – произнес Артур, повернув голову в направлении распахнутой двери.
Поглаживая свою волосатую и покрытую веснушками грудь, Дин пробормотал что-то о том, что музыка врачует душевные раны. Однако, захлопнув дверь с силой, но без обычной злобы, он таки приглушил звук, и когда Артур поднимался к себе на этаж, до него доносились только отдельные звуки славянских мелодий.
Наконец-то Артур достиг своего собственного, отдельного владения. В этом здании ему принадлежал весь верхний этаж. Поставив сумку с покупками и пакет с чистым бельем около двери, он отпер квартиру и со вздохом облегчения вошел.
Артур приготовил себе ланч, состоявший из двух отбивных на ребрышках, картофеля со сметаной и стручковой фасоли. Благодарю покорно, но ваших замороженных продуктов я не употребляю. Тетушка Грейси научила его получать удовольствие от свежей, хорошо приготовленной пищи. Ланч завершился куском сливового пирога, который Джонсон испек в четверг вечером. После этого он сразу же вымыл грязную посуду. Одна из заповедей тетушки Грейси гласила, что только неряхи копят грязную посуду в раковине. Поэтому Артур всегда мыл посуду сразу же, как только заканчивал есть. Он прошел в спальню. Кровать была разобрана. Артур застелил чистые розовые простыни и надел на подушки такие же розовые наволочки. Он не мог выносить вида грязного постельного белья. Однажды, собирая арендную плату, Артур мельком увидел разобранную кровать Котовски. Ужинать в тот день он уже не смог.
Очень тщательно Джонсон стер пыль с мебели в спальне и протер все серебряные колпачки на хрустальных флаконах тетушки Грейси. Мебель в квартире принадлежала к поздневикторианской эпохе – красивая, но немного тяжеловатая. После тщательной полировки она становилась как новая. Артур все еще чувствовал себя виноватым за то, что отказался от традиционного воска и пользовался теперь всякими полиролями. Тетушка Грейси никогда не одобряла легких путей. Он критически осмотрел тюлевые занавески на окнах. Они были слишком тонкими, чтобы стирать их в прачечной, поэтому он стирал их дома руками, раз в месяц. По идее, до срока оставалась еще целая неделя. Но район был такой грязный, а ничто не собирает на себя грязь лучше, чем белые тюлевые занавески. Артур стал снимать их и во второй раз в день оказался перед видом подвальной двери.
В квартире Котовски не было окна, которое выходило бы на эту сторону. Дверь можно было видеть только из его квартиры и из окна комнаты № 2. Это Артур выяснил уже очень давно, еще в самом начале своей жизни в этом доме. За эти двадцать лет в его жизни во внутреннем дворе почти ничего не изменилось. Дверь в подвал никогда не красили, хотя со временем кирпичные стены потемнели, а бетон во дворе выглядел влажным и был зеленоватого цвета. Никто никогда не видел, как он пересекает этот двор, подумал Артур, аккуратно развешивая занавеси на спинке стула, и никто никогда не видел его входящим в подвал. Он смотрел на дверь, погрузившись в воспоминания.
Со Стэнли Каспианом они вместе ходили в школу – начальную школу на Мертон-стрит, – и уже тогда Стэнли был большим, грубым толстяком. И всегда – задирой.
– Тетушкин сынок! Тетушкин сынок! А где твой папашка, Артур Джонсон? – дразнил он Артура, а потом, с находчивостью, неожиданной для любого, кто хоть раз заглядывал в его школьные тетрадки, вдруг выдавал: – Курица без яйца, у Артура нет отца!
Но годы делают людей терпимее или, во всяком случае, сдержаннее. Когда они снова случайно встретились на Тринити-роуд в возрасте тридцати двух лет, Стэнли был благожелателен и даже участлив.
– Мне очень жаль, что ты потерял тетушку, Артур. Ведь она была тебе заместо матери, да?
– Да.
– Теперь тебе понадобится новая квартира. Настоящий приют холостяка, а? Не хочешь переехать на верхний этаж 142-го?
