Но годы делают людей терпимее или, во всяком случае, сдержаннее. Когда они снова случайно встретились на Тринити-роуд в возрасте тридцати двух лет, Стэнли был благожелателен и даже участлив.
– Мне очень жаль, что ты потерял тетушку, Артур. Ведь она была тебе заместо матери, да?
– Да.
– Теперь тебе понадобится новая квартира. Настоящий приют холостяка, а? Не хочешь переехать на верхний этаж 142-го?
– Ну что же, над этим стоит подумать.
Ответ Артура прозвучал чопорно. Он знал, что миссис Каспиан оставила своему сыну много недвижимости в районе Западного Кенборна.
В то время дом больше походил на руины, а верхний этаж был просто ужасен. Однако Артур сразу увидел его потенциал – и всего-то за два фунта десять шиллингов в неделю! Поэтому он принял предложение Стэнли. А через пару дней, когда стал приводить квартиру в порядок, спустился в подвал, чтобы поискать там стремянку.
Она лежала в самой дальней комнате на кипе плотных черных занавесей – затемнения, оставшегося после войны. Она была голой, и ее белая пластиковая кожа выглядела прохладной и блестящей. Артур так никогда и не выяснил, кто притащил ее в подвал и оставил там. Сначала Артур почувствовал себя неудобно, как он чувствовал себя неудобно всякий раз, когда разглядывал обнаженные манекены в витринах магазинов. Но потом, понимая, что он с ней один на один и в подвал никто не войдет, Артур подошел к ней поближе. Так вот как они выглядят в действительности… Со страхом, трепетом и неприязнью он рассматривал две полусферы у нее на груди и слегка выступающий треугольник между ее сжатых ног. Что-то внутри него заставило Артура одеть манекен. В своей жизни он делал так много тайных вещей – почти все, что он делал, или хотел сделать, было тайным, секретным и не предназначенным для чужих глаз, – что он не задумываясь принес из квартиры черное платье, сумку и туфли. Все это когда-то принадлежало тетушке Грейси, и все это он перевез вместе со своими вещами из их старого дома на Магдален-хилл. Кто-то предложил ему передать эти вещи в ближайшую церковь, чтобы их раздали беднякам, но он не мог себе представить, как какая-нибудь грязнуля из Западного Кенборна будет вышагивать в одежде тетушки. У его белой женщины были худые ноги, а ростом она была почти с самого Артура. Платье тетушки Грейси едва доставало ей до колен. У манекена были рыжие нейлоновые волосы, завивавшиеся над скулами. Артур надел туфли и повесил на руку сумку. Для того чтобы лучше видеть, что делает, он ввернул в патрон стоваттную лампочку. Но, опять-таки, что-то внутри него велело ему вывернуть ее. В свете фонаря манекен выглядел как живая женщина, а подвальная комната, с неоштукатуренными кирпичными стенами, выглядела как темная аллея в лабиринте городских улиц. Конечно, одеть ее в одежду тетушки Грейси было святотатством, но именно это святотатство придало всему ощущение реальности и остроты…
Артур задушил ее прежде, чем понял, что делает. Задушил, сжав своими руками ее прохладную гладкую шею. Облегчение, которое он почувствовал, было почти настоящим. Артур опять прислонил ее к стене и вытер ее прекрасное белое лицо. После такого убийства не надо ни бояться, ни прятаться, ни бежать: закон позволяет убивать все, что угодно, если это только не живые люди… Артур оставил ее в подвале и вышел во двор. В то время в той комнате, которая сейчас была комнатой № 2, никто не жил. Да и весь дом был пуст, за исключением его квартиры. А когда комнату № 2 заняли, то первый жилец, как и его последователь, работал в ночную смену и пять дней в неделю уходил из дома в пять часов вечера. Но решение Артур принял уже тогда. Эта женщина его спасет. Она станет для него – как сказали бы те, кто хочет наложить на него свои руки, – его терапией. Женщины, которые ждали в темных аллеях и сами нарывались на неприятности, – они Артура не трогали, их боль и ужас были для него ничем. Однако собственная судьба его очень волновала. И чтобы обеспечить свою судьбу, он убьет в ее лице тысячи женщин – так она спасет его. И тогда уже ничто не будет угрожать ему, если он только не будет выходить после наступления сумерек и не будет пить алкоголь. Со временем Артур даже стал гордиться таким решением. Казалось, что оно камня на камне не оставляло от теорий тех специалистов – а в периоды обострений он их все изучил, – которые утверждали, что у мужчин с его проблемами полностью отсутствуют самодисциплина и самоконтроль над их навязчивой тягой к насилию. Артур всегда знал, что они несут ахинею. Почему у него не может быть ремиссии, как у члена Общества анонимных алкоголиков или пролеченного наркомана?
Но что же будет теперь? Антони Джонсон. Артур, который ставил своей целью знать как можно больше о жизни своих соседей и об их секретах, надеялся, что очень скоро будет знать все о рутинных действиях нового жильца. Ведь наверняка Антони Джонсон будет проводить два или три вечера в неделю вне дома? А как же иначе? Потому что альтернатива в этом случае совсем не радовала Артура Джонсона.
Ему ничего не оставалось делать, как ждать. Сама мысль о том, что белую женщину можно перетащить к себе в квартиру и убивать ее там, пришла ему в голову лишь однажды, и он ее с негодованием отверг. Артуру претило то, что в этом случае его встречи с ней станут похожими на игру. Только давящий потолок подвала, его запущенность и тусклый свет фонаря, его незаметное приближение придавали всей картине необходимую реальность. Нет, подумал он, она обязательно должна оставаться в подвале, а он подождет и посмотрит, что же произойдет в будущем. Артур отвернулся от окна – и одновременно отодвинул от себя все эти мысли. Его совершенно не интересовала ни она, ни кем она в действительности была. Женщина должна оставаться в подвале, забытая и никому не нужная до тех пор, пока у него не появится необходимость в ней. Именно эти мысли промелькнули в голове Артура, когда он замачивал тюлевые занавески.
Забыв о ней, как мужчина забывает об уступчивой и всегда доступной любовнице, Джонсон перешел в гостиную. Всего через шесть месяцев после смерти тетушки Грейси софу и два кресла заново перетянули, но Артур так заботился о них, что материя все еще выглядела как новая. Он аккуратно почистил мебельный плюш платяной щеткой. Кремовые кружевные мебельные накидки тоже можно простирнуть вместе с занавесками. Артур тщательно отполировал овальный стол из красного дерева, высокий комод, ножки и спинки стульев, взбил сине-коричневые подушки и метелкой из перьев смахнул пыль с двух пергаментных абажуров, расписанных вручную, и с телевизора. Затем этой же метелкой он прошелся по фарфору из Челси [5], стоявшему в горке.
Теперь очередь за пылесосом. Конечно, громадный ковер бежевого цвета на весь пол влетел ему в копеечку, но он того стоил. Медленно и старательно Артур пропылесосил каждый сантиметр ковра. Он не торопился, надеясь, что Джонатан Дин сможет полностью насладиться ревом прибора, хотя и сомневался, что до него дойдет этот тонкий намек. Наконец прополоскал занавески и мебельные накидки и развесил их на веревках в ванной. Мыть кухню и ванную не имело смысла. Они мылись каждое утро, и это была рутина, которая никогда не нарушалась. Ванная мылась сразу же после утреннего душа, а кухня – после завтрака. Теперь Артур уселся в кресло перед окном, выходящим на улицу, и, оставив все двери открытыми, внимательно осмотрел сверкающую чистотой квартиру. В квартире стоял запах полироли, мыла, жидкости для чистки серебра и трудового пота. Артур вспомнил, как тетушка Грейси, когда он недостаточно тщательно отполировал окно в своей спальне, дала ему монетку в три пенса и послала в «Винтерс».
– Попроси продавца продать тебе фунтик «седьмого пота», Артур. И давай быстренько, одна нога здесь – другая там.
Продавец в магазине хохотал так, что чуть не свалился со своего стула. Но он так и не объяснил мальчику, почему у него не было «седьмого пота», и Артуру пришлось, вместе с трехпенсовой монеткой – в те времена их называли «детенышами» – вернуться домой.
– Я так и думала, что он расхохочется, – сказала тетушка Грейси. – И надеюсь, что ты запомнишь этот урок. – Она погладила руку Артура через серую фланелевую рубашку. – Вот чем добывают «семь потов» – своими собственными руками. Их нельзя купить, а можно только заработать самому.
Артур не обиделся на тетушку, потому что понимал, что она хочет ему добра. Если бы у него был ребенок, он бы поступил точно так же. Детей надо учить, иногда жестоко, и эта наука наставила его на путь истинный. Была бы тетушка довольна, если бы увидела его, Артура, сейчас? Если бы она могла видеть, как он ухаживает за своей квартирой, следит за своим балансом в банке, как организована его жизнь, как он за почти двадцать лет не пропустил ни одного рабочего дня в «Грейнерс»? Наверное, да. А когда тетушка была жива, она почти никогда не бывала им довольна. Артур никогда не смог достичь тех высот совершенства, которые тетушка определила для него как необходимые для того, чтобы он мог отмыться от грязи своего рождения и происхождения.
