Флетч дрожал всем телом.
– Я в этом не уверен.
– Иди в душ, – распорядилась Жозефина. – Барбаре не понравится, если весь медовый месяц ты будешь чихать. Хоть это и мотель, здесь есть сушилка для одежды. Только непонятно, зачем она людям, привыкшим жить за ветровым стеклом. Полотенца в ванной.
– Ты знаешь, меня тоже разбирает любопытство, – сказала Жози, когда он передавал ей одежду. – Покажи мне, пожалуйста, что ты получил, как ты думаешь, от своего отца?
Завернувшись в полотенце, Флетч прошел к комоду.
– Билеты до Найроби, это в Кении, деньги и письмо.
– Понятно, – кивнула Жози. – Будь он жив, он, скорее всего, поселился бы в Африке. Так я, во всяком случае, думала. Могу я взглянуть на письмо?
Флетч вытащил из конверта мокрый, посиневший листок и протянул матери.
Жози взяла его обеими руками. Посмотрела на смытые дождем буквы, губы ее дрогнули.
– О, Ирвин. Разве ты не видишь? Тут же ничего не написано.
– Грустно все это, знаешь ли. Проводить день свадьбы с матерью, – Жози покачала головой.
Они сидели за маленьким круглым столиком. Ленч им принесли в номер после звонка Жози в бюро обслуживания. За окном по-прежнему лил дождь.
– Так и хочется сказать: «Видишь, что натворил твой отец?» Первая весточка от него, и ты реагируешь неестественным, но столь типичным для него поступком.
– Это я уже слышал.
Флетч впился зубами в сандвич, и капелька майонеза упала на полотенце, обернутое вокруг его талии.
– Неужели ты не можешь хотя бы позвонить Барбаре?
– Не знаю, где ее искать.
– Ты только что сказал мне, что твой конек – журналистское расследование. Уж ее-то найти ты сможешь, я в этом не сомневаюсь.
– Я попросил Олстона, моего шафера, передать ей, что мы встретимся в аэропорту.
– И что все это означает? – Жози откусила от сандвича такой крохотный кусочек, что у майонеза просто не было возможности пролететь мимо рта.
– Мне нужно подумать.
Ее глаза широко раскрылись.
– Неужели ты действительно собрался в Найроби?
Флетч пожал плечами.
– Другой возможности не представится.
– О, Ирвин! Этот человек не замечал тебя всю твою жизнь. Мы думали, что он мертв. А стоило ему щелкнуть пальцами, как ты готов забыть про свое свадебное путешествие и лететь на другой конец света, чтобы повидаться с ним.
– Это и будет нашим свадебным путешествием. Возможно, Африка понравится Барбаре.
Флетч помнил, что никогда не был «пупом земли» для Жозефины Флетчер. На первом месте всегда стояли ее детективные романы. Он называл их дефективными. Продавались они ни шатко ни валко, а потому ей приходилось писать их один за другим. Над ее романами часто подшучивали. Говорили, что все ее книги – один и тот же многократно переписанный роман. Добавляли, что издатель заставляет раз за разом переписывать его, пока она не принесет удобоваримый вариант. Выдуманные Жози убийства и прочие ужасы оседали в многочисленных библиотеках страны, но обеспечивали вполне сносное существование, крышу над головой и кусок хлеба. За это Флетч не испытывал к матери ничего, кроме благодарности.
Жози Флетчер жила в мире, где вымышленные персонажи обретали реальность, а настоящие люди забывались, расплываясь в туманной дымке. Герои ее романов редко завтракали, обедали и ужинали в один день, не знали, что такое ссадина на локте, «фонарь» под глазом или сломанные пальцы. Они никогда не ходили в магазины, чтобы купить брюки взамен порванных.
В детстве и юности самостоятельности Флетчу хватало с лихвой. Иной раз он мог бы и поступиться немалой ее частью.
И тем не менее в день свадьбы он сидел в номере мотеля со своей матерью, ел сандвич и выслушивал ее удивленные восклицания, вызванные тем, что письмо отца разожгло его любопытство. Никогда ранее она ничего не говорила ему об отце.
Так что интересовали его и сам отец, и их с матерью, отношения. Причем не только в данный момент, но всю сознательную жизнь.
– Почему?
– Что, почему?
– Почему ты никогда не рассказывала мне об отце, о вашей совместной жизни?
– Причиной тому страх и чувство справедливости.
– Страх?
– И твое мужское начало, сынок, с которым я никак не могла свыкнуться. Матери все знают. Ты рвал брюки на заборах с тех пор, как тебе исполнилось девять лет.
Флетч покраснел.
– Мужчины не рождаются девственницами, знаешь ли.
– Ты не родился, это точно.
– Мужчине нечего отдать, кроме своей энергии, – рассмеялся Флетч.
– О, Господи.
– Что же поделаешь, если энергия бьет из меня ключом.
– Вот, значит, как теперь это называется.
– Могу я съесть твою картошку?
– Конечно. Энергию надо подпитывать.
– Я съел пиццу в три часа утра. То ли поужинал, то ли позавтракал.
– Что бы я ни писала в последних главах, не все загадки имеют решения. Как матери объяснить сыну, что она не понимает мужа, отца? Что она попала в непонятную для нее ситуацию?
– Может, начать с первой главы?
– И мне хотелось, чтобы все было по справедливости. Я могла выложить тебе все, что думаю о твоем отце, мое замешательство, боль, изумление, но его-то рядом не было, он не мог высказаться в свою защиту, изложить свою точку зрения на происшедшее. Знаешь, я любила его.
– Ты могла бы сказать, что он бросил тебя, а не умер.
– Я этого не знала, клянусь тебе, – Жози побледнела. – И сегодня ты показал мне всего лишь чистый лист бумаги...
Флетч наблюдал, как пальцы матери разминают остаток сандвича.
– Ты знаешь, что нам пришлось объявить твоего отца умершим по прошествии семи лет с его исчезновения. Иначе я бы никогда не вышла замуж за Чарлза.
– Я его помню.
– Он пробыл с нами недолго, не так ли? Как и Тед.
– Ты оставила себе фамилию Флетчер.
– Я и печаталась под этой фамилией, ее носишь и ты. Ни Чарлз, ни Тед, ни... Никто из них не шел ни в какое сравнение с твоим отцом, – она вытерла глаза бумажным полотенцем. – Именно немыслимость твоего отца я и любила. Если этот чистый листок что-то да значит, если он действительно куда-то уехал, я с радостью уехала бы вместе с ним.
– Но ты говоришь, что не понимала его.
– Да кто может кого понять? Эти идиоты постоянно спрашивают меня, почему я пишу детективы. Возможно, потому, что не могу разгадать загадку собственной жизни. Вот и выдумываю запутанные ситуации и предлагаю для них выдуманные же решения. Как говорится, сублимация в чистом виде.
– Писатели обладают неконтролируемым стремлением контролировать стремление. Где-то я это прочел. И запомнил, стараясь понять тебя.
– Удачи тебе.
Флетч коротко глянул на остатки ее сандвича.
– Глава первая, – напомнил Флетч. – А я пока подумаю, куда нам лететь. В Денвер, штат Колорадо, или в Найроби, Кения?
– Не знаю, что тебе и посоветовать.
– Глава первая, – повторил Флетч.
– Глава первая, – кивнула Жози. – Школа. Штат Монтана. Я была красоткой, отличницей.
– Эту книгу я читал. Несколько раз. А он был местной знаменитостью. Президентом класса, капитаном футбольной команды.
– Совсем и нет. Его едва не вышибли из школы.
– Извини. Значит, не та книжка.
– Он гонял на мотоцикле с форсированным двигателем по грязному двору ранчо своих родителей. Парень, кстати, был умный. Однажды на уроке английской литературы дал блестящий анализ сонету Шекспира. Учитель поставил ему А с двумя плюсами и прилюдно похвалил Уолтера. Уолтер же чуть не лопнул от смеха. Потом рассказал всем, что «шекспировский» сонет написал сам, а затем, соответственно, и проанализировал его. Учителю эта выходка Уолтера едва не стоила работы.
– Ага, – кивнул Флетч. – Значит, папаша писал под Шекспира.
– Когда его за это выгнали...
– Выгнали за это?
– Отстранили от занятий. В то время целью обучения являлось повиновение, а не свободомыслие. Неужели все так изменилось? Короче, Уолтер без разрешения взял самолет на соседнем ранчо...
– Он умел летать еще в школе?
– Никто об этом не подозревал. Первым делом он несколько раз облетел здание школы. Аккурат, когда шли занятия. А потом перешел к бомбометанию. Сбросил на школу книгу, называвшуюся «Избранные пьесы Шекспира». Добился стопроцентного попадания. Разбил световой люк над лестничным колодцем. Книга и стекла пролетели все три этажа, до самого низа.
– И у тебя никогда не возникало желания рассказать мне об этом человеке?
– Неуправляемый тип. Ты вот упомянул футбол. Как-то в субботу во время игры он выехал на поле, стоя на сиденье мотоцикла. Перехватил пас, сел, и с ревом проехал через ворота, зажав мяч под мышкой.
– А в тюрьме ему доводилось сидеть?
– Доводилось. Такой красивый, такой... – Жози пожала плечами, – ...энергичный. С задатками общего любимца, но на самом деле все его ненавидели. Потому что он насмехался над нашими «святыми коровами». Над школой, оставив учителя в дураках со своим «шекспировским» сонетом. Над футболом, сказав: «Если единственная цель – вынести мяч с поля через ворота, лучше сделать это на мотоцикле». Он приходил на школьные танцы выпивши и танцевал столь активно, что остальные расходились по домам.
