"Единственно, что может напугать ее, это неожиданная встреча с Василием Петровичем. Она его боится, и это, пожалуй, хорошо. Если бы только я сумел его найти!"
Когда такси остановилось возле дома номер 341, он еще не знал, что скажет Алине.
Очень интересно, как примет его мадемуазель Солини, если вообще примет.
Когда она вышла к нему в гостиную с протянутой рукой и улыбкой на губах, он склонился над ее рукой, но не улыбнулся в ответ. Алина удивилась визиту, но, не подавая виду, проводила его к креслу и села сама.
- Мы с вами давно не виделись, - начала она приветливо. - Хотя, сказать по правде, у нас была весомая причина ждать вас.
Но Науманн нынче не был расположен к куртуазности. Глядя прямо в ее глаза, он резко сказал:
- Я пришел не как друг, мадам, и вы это знаете.
- А! - тихо ответила Алина, и глаза ее загорелись. - Вы меня восхищаете, месье Науманн. Откровенность - это я люблю. Так зачем вы пришли?
- Я не знаю.
Воистину веселая улыбка появилась на губах мадемуазель Солини.
- Вы не знаете?
- Нет. То есть я знаю, но сам удивлен зачем. Я пришел предупредить вас.
- Предупредить меня? - Алина подняла брови.
- Да.
- Вас так заботит мое благополучие?
Молодой дипломат нетерпеливо отмахнулся.
- В конце концов, я здесь не для того, чтобы играть словами, - сказал он, - давайте не притворяться, мадам. Вы очень хорошо знаете, что мне известно и зачем я пришел. Будем откровенны.
- Ну что ж, откровенно говоря, я вас не понимаю.
Вы полагаете, будто я знаю, что вам известно. Что?
Не отводя от нее взгляда, Науманн ответил:
- Я знаю, например, что вы повинны в смерти месье Шаво. Нет... никакого удивления и возмущения... вы это очень хорошо умеете делать, но сейчас это просто бесполезно. Я не скажу вам, как я догадался об этом, но я это знаю. Повторяю, именно вы отравили шпагу Жюля Шаво.
Он еще не договорил, а выражение лица мадемуазель Солини внезапно изменилось. Оно изменилось так, будто она опустила какой-то занавес перед своими глазами, возвращая Науманну такой же пристальный взгляд, но с откровенной насмешкой. И сказала, пожалуй, даже с веселым вызовом:
- Допустим это так, месье, - я не собираюсь вам противоречить, - что тогда?
На какое-то мгновение Науманн смешался, потом взял себя в руки и тихо произнес:
- Я этого ожидал. Я знал, что вы способны на такое.
Возможно, вы правы, чувствуя себя в безопасности, поскольку, вероятно, не удалось бы доказать, что это конкретное преступление лежит на вашей совести, хотя так оно и есть. Но это еще не все, что я знаю. Мне известно еще, что вы являетесь женой Василия Петровича, что вы изменяли ему и пытались его убить.
- Что ж, в качестве аргумента я допущу и это. Ну и что? - Алина ласково рассмеялась.
- Так вот, вас ищут, вы в опасности. А сейчас я расскажу вам, почему я пришел. Я пришел ради мадемуазель Жанвур. Такая дурная и развращенная женщина, как вы, - откровенность за откровенность, мадам, - не может не знать, что чем дольше она находится рядом с вами, тем ближе к гибели. Я хочу забрать ее от вас. Я стану ее опекуном; я гарантирую ее благополучие и счастье. У меня нет скрытых мотивов, мадам; вы так хорошо разбираетесь в людях, что и сами это видите. Я не... - Он поколебался мгновение, потом продолжил: - Не буду притворяться, что люблю, но я жалею ее. Вот и все.
Повисла долгая тишина, Алина пристально глядела в глаза молодого человека, ее собственный взгляд не выражал ничего. Затем она вдруг поднялась, подошла к дверям и нажала кнопку на стене. В тот же миг появился слуга.
- Попросите мадемуазель Жанвур спуститься в гостиную, - велела она.
И вернулась в кресло. Они стали ждать. Услышали тяжелые шаги слуги по лестнице и вскоре торопливый топот маленьких ножек Виви.
Когда девушка вошла в комнату, Науманн встал и поклонился.
Виви довольно оживленно приветствовала их, но остановилась, увидев, как серьезны их лица.
Алина резко сказала:
- Виви, я послала за тобой, чтобы задать тебе вопрос. Месье Науманн и я говорили о тебе. Нет нужды повторять то, что он говорил обо мне прежде, тем более что ты слышала это из его собственных уст... и в мое отсутствие... Так вот, он считает, что я не достойна заботиться о тебе... что я дурная и развратная... что он хочет найти для тебя место на своей родине... он хочет, чтобы ты покинула меня. Добавлю: он не притворяется, будто любит, но заявляет, что жалеет тебя.
Я послала за тобой, чтобы ты все решила сама.
Виви внезапно побледнела, посмотрела сначала на Науманна, потом на Алину. Ее губы шевелились, как будто она что-то хотела сказать, но не могла найти слов, по глазам видно было, что в ней идет отчаянная борьба.
Что касается Науманна, то он тоже обнаружил, что у него нет слов, которые, как он чувствовал, сейчас нужны ему больше всего. "Он не притворяется, что любит тебя..." - это прозвучало как-то грубо и фальшиво.
Выходит, он любит ее? Но прежде чем успел осознать эту мысль, он услышал голос Виви:
- Месье, у вас нет причин жалеть меня. - Голос Дрожал и был очень тихим. - Вы знаете, что я люблю Мадемуазель Солини; вы ошибаетесь, когда говорите такие вещи о ней. Но я... я уверяю вас... я высоко ценю вашу доброту... вашу заинтересованность...
Внезапно голос ее дрогнул, и она замолчала, потом закрыла лицо руками, повернулась и бросилась вон из комнаты.
Опять наступила тишина. Потом Науманн повернулся к Алине, и голос его еще вздрагивал, когда он говорил ей:
- Мадам, вы перехитрили меня. Когда-нибудь вы будете жалеть об этом. Вы не подождали, пока я скажу вам все, что знаю; что ж, я скажу вам остальное. Сегодня утром я получил письмо от Василия Петровича и отвечу ему завтра. Я надеюсь получить от вас известия раньше, чем от него.
После чего, оставив мадемуазель Солини, впервые в жизни лишившуюся дара речи, неподвижно стоять посреди комнаты, молодой дипломат, не сказав больше ни слова, вышел в холл, забрал пальто и шляпу и покинул дом.
Алина целую минуту стояла там, где он ее оставил.
Потом медленно двинулась к дверям и через холл в библиотеку, где села в любимое кресло перед горящим камином.
Она оставалась так долгое время, погруженная в свои мысли, потом взглянула на часы и направилась в свою комнату переодеться к обеду.
- Решительно этот месье Науманн - опасный человек, - пробормотала она вслух и начала подниматься по лестнице.
Глава 13
ГЕНЕРАЛ НА ПОСЫЛКАХ
Если бы любого из жителей Маризи спросили, какая из комнат во дворце их принца самая интересная, то ответ был бы: "Одна из задних комнат на третьем этаже по главному коридору налево". А если бы его еще спросили почему, то он ответил бы: "Потому что еще никому не разрешалось войти в нее".
Утром того дня, о событиях которого было рассказано в предыдущей главе, принц сидел в одиночестве в этой комнате, в которую никого не допускал. По сути дела, в ней не было ничего такого, что вызывало бы особый интерес. Три ее стены закрывали книги, выше висели картины и гравюры, расположенные в каком-то непонятном порядке. На четвертой стороне располагались три двойных окна, выходивших на улицу, и камин.
В центре стоял огромный стол, заваленный книгами и бумагами.
Для принца, обнаружившего, что он открыт публике более, чем сам того хотел бы, это логово просто служило укрытием от назойливых субъектов и подхалимов.
Принц полусидел-полулежал в огромном мягком кресле, поставленном между столом и камином. Его глаза были закрыты, а грудь мерно вздымалась, так что можно было подумать, что он спит.
Но молодой де Майд, его секретарь, сразу заметил две небольшие морщины, пересекавшие высокий белый лоб принца, и, конечно, понял, что его хозяин занят глубокими размышлениями о чем-то весьма важном.
Неожиданно принц открыл глаза, сел прямо, потом встал с коротким смешком - де Майд догадался, что решение найдено. Принц покинул комнату, прошел по коридору в дальний его конец, повернул налево и поднялся на один пролет лестницы. В верхнем коридоре он остановился перед дверью посередине его и решительно постучал. Голос ответил:
- Войдите.
Принц вошел.
При его появлении генерал Нирзанн вскочил с кресла, в котором сидел возле окна, и низко поклонился.
- О, ваше высочество, какая честь!
- Обычно вы ее достойны, - сухо заметил принц, - как, например, вчера вечером.
Генерал почти обиженно запротестовал:
- Решение оставалось за вами, ваше высочество.
- Знаю, но вы уже решили за меня.
- Разве это возможно? Умоляю ваше высочество о прощении; я только предложил.
- Да, и в результате обижен бедный старый Дюшесне, которого вы ненавидите, но который тем не менее любит меня, как и вы.
Лицо маленького генерала покраснело от негодования.
- Вы должны простить меня, ваше высочество, - вскричал он, - но эта свинья Дюшесне никогда...
Принц прервал его:
- Хватит, Нирзанн. Кроме того, именно вы виноваты в том, что я действительно поверил в правоту молодого Науманна. Впрочем, я пришел обсуждать не это; про это давайте забудем.
