улицу.
– На этот раз довольно, – проговорил паяц. – Теперь уж и мне нечего здесь делать.
И, одевшись в широкую накидку, которая вполне скрывала его костюм, он вышел вслед за ними.
У крыльца стояло много свободных извозчиков, но в воздухе было отлично, морозно, было сухо, и паяц решил отправиться пешком. И он пошел вдоль улицы Сен-Лазар и повернул к Нотр-Дам-Делорет, чтобы попасть поскорее на Монмартр.
Вдруг в ту самую минуту, когда он вступил уже в улицу Оливье, откуда-то из темноты выскочил какой-то человек, бросился на него и, замахнувшись кинжалом, ударил его изо всех сил по руке.
Удар был намечен прямо в грудь, но паяц ловко увернулся, и кинжал сильно поранил ему руку.
– Ах, канальи! – громко воскликнул паяц. И, отскочив назад, он приготовился к защите. Но эта предосторожность оказалась излишней.
Увидав, что дал промах, убийца бросился бежать и скоро скрылся из виду в окрестностях Монмартра.
– Это, несомненно, Лагор, – пробормотал паяц. – Значит, недалеко где-нибудь и Кламеран.
Тем временем рана давала себя чувствовать, хотя и не была особенно тяжелой. Он вытащил из кармана носовой платок и мастерски, точно в госпитале, забинтовал себе руку.
Однако же оставаться на том же самом месте было невозможно, так как было несомненно, что его преследуют. И он не ошибался. Дойдя до Монмартрского бульвара, он пересек улицу и увидал двух человек, которых тотчас же и признал. В тот же самый момент и они пересекли улицу, но несколько повыше его.
– Однако же мне приходится иметь дело с отъявленными негодяями, – проговорил паяц. – Они даже и не стараются скрыть того, что меня преследуют.
И он вошел на бульвар и, не оборачиваясь назад, сознавал, что в каких-нибудь тридцати шагах за ним идут по пятам и его преследователи.
– А все-таки надо отделаться от них во что бы то ни стало, – продолжал паяц. – На их глазах я не могу возвратиться ни к себе домой, ни в номера «Архистратига». Ясно, что они теперь идут за мною по пятам уже не с целью убить меня, а для того, чтобы узнать, кто я такой. И если они узнают, что под этим паяцем скрывается Вердюре, а под Вердюре – сам Лекок, то тогда конец всем моим проектам. Они удерут за границу, так как денег у них на это хватит, – и я останусь ни при чем.
И ему не оставалось больше ничего, как обмануть своих преследователей. Это он и сделал. Дойдя до сквера Искусств и Промышленности, он сразу остановился. Навстречу ему шли двое полицейских, он их остановил и о чем-то спросил.
Этот маневр повлек за собою то, чего он и ожидал. Рауль и Кламеран тоже остановились шагах в двадцати от него, боясь двинуться вперед.
В двадцати шагах!.. Это все, что было нужно для паяца. Разговаривая с полицейскими, он постучался в ворота дома, около которого они стояли, но ворота оказались незапертыми; он раскланялся с блюстителями порядка и быстро шмыгнул в калитку.
Через минуту ушли и городовые. И Кламеран и Лагор в свою очередь подошли к этим же воротам и тоже постучались в калитку.
Им отворил заспанный дворник, которого они спросили, кто этот господин, который вошел сейчас в костюме паяца? Он им ответил, что никого не видал и что никакой паяц сейчас в ворота не входил.
– Разве же я могу всех углядеть! – огрызнулся он. – Двор наш проходной, одни ворота выходят сюда, а другие на улицу Сен-Дени!
– Нас провели! – воскликнул Лагор. – Теперь уж мы никогда не узнаем, кто это такой!
И, полные беспокойства, Рауль и Кламеран отправились восвояси, а тем временем паяц как молния помчался в номера «Архистратига» и прибежал туда, когда уже было три часа утра.
А между тем еще с полночи его с лихорадочным нетерпением поджидал Проспер и, заслышав его шаги, бросился к нему навстречу, спустившись до самой половины лестницы.
– Ну что? – спросил он. – Что вы узнали? Видели Мадлену? Были на балу Рауль с Кламераном?
Но не в правилах Вердюре было разговаривать о таких вещах там, где их могли легко подслушать.
– Прежде всего, – отвечал он, – пойдемте в вашу комнату, и добудьте мне кувшин воды, чтобы обмыть рану, она немилосердно жжет.
– Боже мой! Вы ранены!
– Это ваш друг Рауль оставил мне на память!
И они оба принялись за обмывание раны.
– А теперь, – обратился к Просперу Вердюре, покончив с перевязкой, – давайте поболтаем. Наши враги поняли, в чем дело. Надо ковать железо, пока горячо. До сих пор я обманывался, я стоял на ложном пути. Предположив, что между госпожой Фовель и Раулем существуют преступные отношения, я думал, что у меня в руках уже находится нить, которая приведет нас к истине. Но я не должен был этому доверять. Это так просто, так естественно.
– Значит, вы признаете госпожу Фовель невиновной?
– Нет, не признаю, но она невиновна именно в том смысле, в каком я предполагал. Вот каковы были мои предположения, вот как я представлял себе это дело: увлеченная молодым, обольстительным авантюристом, госпожа Фовель дала ему имя какой-нибудь из своих родственниц и ввела его в дом своего мужа как племянника. Дело велось к тому, чтобы открыть двери для адюльтера. Она стала отдавать ему свои деньги, а когда их не хватило, она доверила ему свои драгоценности, которые он относил потом в ссудную кассу. Наконец, лишившись всего, она помогла ему добраться до кассы своего мужа. Вот каковы были мои предположения.
– При таком объяснении становится понятным все, – отвечал Проспер.
– Нет, не все. И это потому, что я чрезвычайно легкомысленно отнесся к делу. Ну, как вы объясните себе власть Кламерана, если мое первое предположение верно?
– Он просто соучастник Лагора.
– В этом-то вся и ошибка! Я сам думал, что Рауль в этом деле – все, а на деле оказалось, что он в нем – ничто. Вчера они разговаривали между собою, и Кламеран сказал ему: «Не вздумай, любезный, идти против меня, а не то я тебя разобью вдребезги, как стекло». Видите, в чем суть? Фантастический Лагор представляет собой не креатуру госпожи Фовель, а душу, обреченную на власть Кламерану. И если бы наши первые предположения были верны, то как объяснить себе такое безответное повиновение Мадлены? Нет, она повинуется не Лагору, а Кламерану!
Проспер хотел было возражать, но Вердюре нетерпеливо повел плечами. Для того чтобы убедить Проспера, довольно было бы произнести одну только фразу: стоило бы только сообщить, что всего только три часа тому назад сам же Кламеран объявил о
