красть; вы видите, как они дрожат от волнения…
Он остановился. Трое или четверо зрителей заметили, что с госпожой Фовель дурно, и подскочили к ней на помощь.
Он обернулся назад и увидал перед собою Кламерана и Лагора, бледных как смерть, и с угрозой на него наступавших. Дурнота госпожи Фовель прошла незамеченной. Те, кто видел ее потерявшей сознание, смешались с толпой, приписав это влиянию жары. Тотчас же к ней позвали мужа, и когда он прибежал к ней, то она уже спокойно разговаривала с Мадленой, и ему оставалось только вернуться к своим партнерам.
Кламеран и Рауль еле владели собой.
– Позвольте спросить вас, – обратился к паяцу Кламеран, – с кем я имею честь говорить?
– Вам нужен мой паспорт? – весело отвечал паяц. – И вам тоже, господин фаворит? У меня его нет с собою, он в участке. В нем обозначены мое имя, фамилия, возраст, местожительство и прочее.
Кламеран остановил его грубым жестом.
– Вы позволили себе вероломный поступок, – сказал он.
– Я?
– Да, вы… Что это за ужасная история, которую вы здесь рассказали?
– Ужасная! Вам легко это говорить, а каково мне было ее сочинить!
– Довольно, милостивый государь, довольно! Это низкая инсинуация в адрес госпожи Фовель!
– В чем же тут сходство госпожи Фовель с моей мандариншей?
– Разве вам не известно несчастье, постигшее господина Фовеля?
– Несчастье?… – переспросил паяц.
– Я говорю, милостивый государь, о той краже, жертвой которой стал господин Фовель.
– Ах, знаю… От него удрал кассир, прихватив с собой и триста пятьдесят тысяч франков? Что ж такое! Это самый обыкновенный и повседневный случай.
– Милостивый государь, я требую от вас объяснений!
– Никаких объяснений я вам давать не желаю!
– Что вы сказали?
– Оставьте меня – вот что! Если помимо воли я обидел в чем-нибудь жену господина, которого я уважаю, то смею думать, что только ему одному и принадлежит право судить о том, насколько мои слова касаются его чести. Он старше меня, – скажете вы, – и не пожелает принимать от меня объяснений? Что ж, это очень возможно! Но у него есть сыновья, и один из них даже здесь, я его видел сейчас. Вы меня спрашиваете, кто я такой? В свою очередь обращусь к вам и я с вопросом: кто такие вы и какое право имеете вы заступаться за госпожу Фовель? Что, вы ее родственники, друзья, союзники? По какому праву вы стараетесь бросить на нее тень, выискивая в самой невинной истории то, чего в ней вовсе даже и нет?
– Я друг господина Фовеля, – ответил Кламеран, – и на этом основании должен заботиться о его чести так же, как и о своей собственной. А если и этого вам мало, то прошу вас знать, что его семья скоро станет моей.
– Что вы!
– Да-с, милостивый государь! Через восемь дней будет официально объявлено о моей помолвке с мадемуазель Мадленой!
Эта новость была настолько непредвиденна, что паяц раскрыл от удивления рот. Но это продолжалось всего только одну секунду. Он низко поклонился и громко, чтобы все могли его услышать, воскликнул:
– Честь имею вас поздравить! Не говоря уже о том, что мадемуазель Мадлена сегодня царица бала, за ней еще, говорят, целые полмиллиона приданого! Поздравляю вас!
– У вас очень длинный язык, господин паяц! – прикрикнул на него Рауль, теряя терпение и бросая вокруг себя беспокойные взгляды, из боязни, чтобы кто-нибудь их не услышал.
– Может быть, мой милый фаворит, может быть! Но руки у меня еще длиннее!
Кламеран поспешил положить этому конец.
– Довольно, – топнул он ногой. – Не стоит разговаривать с человеком, который прячется за свой костюм!
– Вы можете легко узнать у хозяина этого дома, кто я такой… если только посмеете это сделать!
– Вы!.. – воскликнул Кламеран. – Вы…
Быстрым жестом Рауль остановил на губах у владельца рудников обидное слово, готовое уже сорваться и дать дорогу событиям, которые бесповоротно повели бы за собой скандал.
Паяц помолчал немного и, не сводя глаз с Кламерана, выразительно произнес:
– Я был лучшим другом вашего покойного брата Гастона. Я был его советником, он поверял мне все свои малейшие надежды. Вот кто я.
Эти простые слова точно громом поразили Кламерана.
Он страшно побледнел, сделал шаг назад и протянул вперед руки, точно там, в глубине залы, видел перед собою призрак.
Он хотел отвечать, протестовать, что-то говорить, но ужас сдавил ему горло.
– Уйдемте! – шепнул ему Лагор, который сохранил еще присутствие духа.
И он с силою увлек Кламерана за руку, поддерживая его по пути, так как тот пошатывался, точно пьяный, и хватался за стену, чтобы не упасть.
«Что же это должно означать? – подумал паяц. – Откуда этот страх? Что это за ужасное воспоминание, которое я разбудил в этой грязной душе?»
И он унесся мыслями далеко от действительной жизни, далеко от этой галереи и от бала у Жандидье. Но легкий удар по плечу призвал его к действительности. Перед ним стоял венецианский граф.
– Довольны вы, господин Вердюре? – спросил он его.
– И да и нет, граф, – отвечал паяц. – Нет – потому что мне не удалось вполне достигнуть того, на что я рассчитывал, когда просил у вас разрешения прийти на этот бал, а да – потому что теперь у меня уже не остается ни малейшего сомнения в том, что это два больших негодяя.
– Значит, вы недовольны?
– Нет, я не жалуюсь, граф. Наоборот, я благословляю случай или Провидение, давшее мне лишний повод убедиться в существовании одной тайны, в которой я не сомневался.
В это время несколько гостей подошли к графу и прервали этот разговор. Граф должен был удалиться, но на прощанье с большою сердечностью пожал руку паяцу. А паяц пошел отыскивать госпожу Фовель, которая уже давно покинула галерею. Он нашел ее в зале разговаривавшей с Мадленой. Обе они были чем-то встревожены.
«Отлично! – подумал паяц. – Они обсуждают то, что произошло. Но куда скрылись Лагор и Кламеран?»
Скоро он и их увидел. Они ходили взад и вперед, протискиваясь сквозь толпу, раскланивались и обращались с вопросами то к тем, то к другим.
– Бьюсь об заклад, – проговорил паяц, – что речь идет обо мне. Эти почтенные негодяи выспрашивают у всех, кто я такой. Выспрашивайте, голубчики, выспрашивайте!
Скоро они стали прощаться. Они были так озабочены, столько им нужно было обдумать и обсудить на свободе, что, не дождавшись даже ужина и бросив госпожу Фовель и ее племянницу на произвол судьбы, они откланялись и уехали.
Паяц проводил их до передней и был свидетелем того, как они оделись, сошли с лестницы и вышли на
