своей помолвке с Мадленой. Но Вердюре не решился сделать это. Он был убежден, что еще достаточно времени впереди, чтобы расстроить этот брак, и потому счел нужным не нарушать спокойствия своего протеже.
– Кламеран, – продолжал он, – только один Кламеран держит в своих руках госпожу Фовель! Но чем он ее держит, что это за таинственное орудие власти? Только пятнадцать месяцев тому назад они встретились, и это в первый раз после их знакомства в ранней молодости, и до этого времени репутация госпожи Фовель была вне сомнений. Значит, секрет этой власти, с одной стороны, и этого подчинения – с другой, надо искать в их далеком прошлом.
– Мы ничего не узнаем, – проговорил Проспер.
– Наоборот, мы узнаем все, когда проникнем в прошлое Кламерана. Ах, когда я сегодня вечером упомянул имя его брата Гастона, он побледнел и попятился так, точно видел перед собою привидение. А я знаю, что Гастон умер скоропостижно после одного из посещений своего брата.
– Вы подозреваете его в убийстве?
– Я могу подозревать людей, которые хотели убить и меня. Милый мой, кража в этом деле составляет собою только второстепенную подробность. Ее легко объяснить, и если бы суть состояла только в ней, то я сам сказал бы вам: «Моя задача окончена, передадим дело судебному следователю». Но, к сожалению, это не так. Я знаю, кто дал вору ключ, и знаю, кто сообщил ему и слово.
– Ключ!.. Вероятно, сам господин Фовель. Но кто же сообщил ему слово?
– Слово? Несчастный… Его сообщили сами вы! Не помните?… К счастью, ваша любовница помнит это лучше, чем вы. Поройтесь-ка в воспоминаниях! За два дня до кражи вы ужинали с Жипси, Лагором и еще с какими-то двоими. Нина была печальна. Под конец ужина она стала плакать, утверждая, что вы ее не любите.
– Да, да… теперь я это припоминаю.
– И знаете вы, что вы ей на это ответили?
Проспер подумал и ответил:
– Нет.
– Бедный малый! Вы ответили Нине следующими словами: «Ты упрекаешь меня в том, что я не думаю о тебе, и ты не права. В эту самую минуту твое имя оберегает кассу моего патрона».
Проспер точно обезумел. Эти слова как громом поразили его.
– Да, – воскликнул он. – Теперь я все припоминаю!
– А остальное понятно, – продолжал Вердюре. – Один из мужчин отправился к госпоже Фовель и силой вынудил ее отдать ключ ему. Затем он нажал на замке пуговицы на слово «Жипси» и взял из кассы триста пятьдесят тысяч франков. И заметьте это – госпожа Фовель повиновалась только благодаря угрозам. На другой день после кражи она чуть не умерла, несчастная, и это именно она прислала вам тогда десять тысяч, рискуя навлечь на себя подозрение.
– Но кто же украл? Рауль? Кламеран? Какое они имеют отношение к госпоже Фовель? При чем тут Мадлена?
– На эти вопросы, дорогой Проспер, пока я ничего вам не отвечу и именно благодаря им считаю еще преждевременным передавать дело судебному следователю. Дайте мне сроку только десять дней. Если в течение этих десяти дней я ничего не узнаю нового, то я сам приду к вам и скажу: «Пойдем к Партижану и передадим ему все, что нам известно».
– Значит, вы уезжаете?
– Через час я уже буду на пути в Бокер. Там жили Кламеран и госпожа Фовель, когда она еще была девицей Вербери. Кламеран и Рауль от нас не уйдут, за ними будет наблюдать полиция. Но вы, Проспер, мой друг, будьте благоразумны. Поклянитесь мне, что в мое отсутствие вы ни разу не выйдете из дому!
Проспер поклялся, но на прощание не мог удержаться от вопроса:
– Узнаю ли я наконец, кто вы такой? – спросил он Вердюре.
– Это я скажу вам в присутствии Нины, – отвечал этот удивительный человек, – в тот день, когда вы будете венчаться с Мадленой.
И он отправился в путь, а Проспер уединился в номерах «Архистратига», боясь даже подойти к окну.
Два раза он получал известия от Вердюре. В первый раз пришло от него письмо, в котором он сообщал, что виделся с его отцом, посвятившим его во многое, а во второй раз от его имени приходил лакей Кламерана Дюбуа, который сообщил, что все обстоит благополучно.
Все шло своим чередом, пока наконец на девятые сутки добровольного заключения, в десятом часу вечера, Просперу не захотелось вдруг пройтись. От долгой бессонницы у него разболелась голова, и ему казалось, что прогулка на чистом воздухе может его освежить.
– Чем я рискую в такой поздний час и в таком квартале, как этот? – соображал он сам с собою. – Я дойду только до Ботанического сада и, конечно, не встречусь по пути ни с кем.
К несчастью, он не исполнил этого в точности и, перейдя через полотно железной дороги на Орлеане, зашел в портерную выпить кружку пива.
Машинально развернул он попавшуюся под руку газету и прочитал в ней следующее:
«Объявляется о предстоящем бракосочетании племянницы банкира господина Фовеля с маркизом Луи Кламераном».
Эта ужасная новость доказала ему всю справедливость предостережений Вердюре. В отчаянии, потеряв голову, он уже видел перед собою Мадлену, навеки связанную с этим негодяем, и ему казалось, что Вердюре уже не застанет ее свободной и уже никакими силами не устранить этого брака.
И, приказав подать себе бумагу и перо и позабыв о том, что никакими несчастьями в свете нельзя оправдать такой гадости, как анонимное письмо, он изменил свой почерк и написал следующие строки своему бывшему патрону:
«Милостивый государь!
Вы сделали донос на вашего кассира, и вы правы, потому что потеряли к нему доверие.
Но если это он украл у вас 350 тысяч франков, то не он ли также стащил и бриллианты у вашей жены и снес их в ломбард, где они находятся и сейчас?
На вашем месте я не делал бы скандала, а стал бы наблюдать за вашей женой и, быть может, получил бы основания для того, чтобы остерегаться и ее племянника.
Кроме того, перед самым подписанием Мадленой брачного контракта я отправлюсь в полицию и кое-что сообщу ей из прошлого господина маркиза Кламерана.
Ваш доброжелатель».
Написав это письмо, Проспер расплатился и вышел. А потом, боясь, что письмо может опоздать, он отправился прямо на Главный почтамт. До сих пор он еще не сознавал всей неприглядности своего поступка, но в самый последний момент, когда рука его уже потянулась к почтовому ящику, он сделал над собой усилие и опустил в
