этой, так сказать, плоскости. Вот, собственно, все, что я могу вам рассказать.
В дверь постучали, и вошла Ирма. Скорняков поднялся с кресла:
— А вы мне позвоните через пару дней. Я вот уже начал все обдумывать, и стали возникать вопросы, на которые пока не вижу ответов. Если найду — ладно, а если нет — надо будет вместе ломать голову.
— Есть у меня опасение, что полиция никого не найдет и убийцы Вани останутся ненаказанными.
10
Воронов и Ирма прошли метров сорок, прежде чем женщина спросила:
— Что теперь делать будем?
— Теперь? — Воронов пожал плечами. — Теперь найдем место, где можно спокойно посидеть и слегка перекусить.
— Воронов, ты меня вчера нарочно пугал, и ничего страшного нет? — неожиданно спросила Ирма.
Пройдя молча несколько шагов, Воронов сказал, стараясь говорить спокойно:
— Смерть Овсянниковых — факт. Что имел в виду Овсянников, когда говорил с нами? Не знаем. Есть опасность для тебя? Не знаем. Что делать в такой ситуации?
— Не знаем! — почти крикнула Ирма.
— Ну, почему? Как раз знаем. И сейчас пойдем обедать, ты только постарайся успокоиться.
В ресторане, который нашли довольно скоро, сели подальше от входа, в углу возле кондиционера.
— Ну, давай подведем итоги, — предложил Воронов, после того как сделали заказ.
— А какие тут итоги? Ничего он нам не сказал, — равнодушно констатировала Ирма.
— Вот это и есть первый итог, — легко хлопнул в ладоши Воронов. — И нам надо понять: не сказал, потому что не знает, или не сказал, потому что не хочет сказать?
— Ну, понятно же, что не хочет!
— Почему тебе это понятно?
— Ну, сам посуди, — старалась быть логичной Ирма. — Столько лет они переписывались, а он ничего сказать не может! Врет, конечно!
— Может, и не врет. Вопрос-то мы о чем задали? Об убийстве. А они друг другу об убийстве не писали, потому он и сказать ничего не может. Возможно такое?
Ирма скорчила физиономию, полную недоверия, но промолчала.
— Далее. Ну, а что, если, в самом деле, он что-то вспомнил, но дело касается человека или людей уважаемых. И не хочет он понапрасну их подозревать, ему нужно что-то уточнить. И это тоже надо понять!
— Да, надоело мне всех понимать! — повысила голос Ирма. — Что, если я сейчас в опасности? А ты, вместо того чтобы меня защищать, будешь всех понимать и оправдывать?
— Хорошо, — с готовностью подался вперед всем телом Воронов. — От кого защищать? Чем угрожают? Куда идти? В кого стрелять? Чем?
Ирма, казалось, только и ждала повода, чтобы обидеться, и дождалась. Поджав губы, она уставилась в стол, но Воронов и бровью не повел.
Он продолжил как ни в чем не бывало.
— Далее. Скорняков считает, что Клевцов тут никак не замешан, и, судя по тому, что мы о нем узнали, этому надо верить. Тогда возникает сразу несколько вопросов.
Он замолчал, глядя на Ирму, и та сменила гнев на милость:
— Ну, и каких вопросов?
— Первый: что там мог делать Клевцов, если Овсянников все-таки не ошибся и видел его? Второй: почему Овсянников так испугался? Мы ведь разговаривали незадолго до этого, Клевцова вы поминали, но никакого страха я тогда не заметил у старика. Третий вопрос, самый важный: почему он предупреждал тебя?
Ирма даже вздрогнула.
— Как это «почему»? Он меня предупреждал! Он хотел меня защитить! Как ты не понимаешь!!!
— От кого? От чего?
— Чего — кого? — остыла Ирма.
— От кого он хотел тебя защитить? Я, например, не понял, а ты?
— Ну, не знаю.
— Ну, как это «не знаю»? — Воронов наигранно удивился. — Ты сама говоришь, что хотел предупредить, но не знаешь — от кого? Разве так бывает?
— Ой, ну ладно! — демонстративно отвернулась Ирма и замолчала.
— Нет, не «ладно», — возразил Воронов. — Ты вот Скорнякова обвиняешь в том, что он нас с тобой, малознакомых людей, в свои секреты не посвящает, а сама?
— Что «сама»? — вскинулась Ирма.
— А сама затерла рассказ про заимку.
Воронов пристально смотрел на Ирму, которая явно была захвачена врасплох.
— А этот твой Федор? Он чего хотел, в чем обвинял?
Ирма молчала.
