— В принципе, да.
Лавров понял, что вопрос о влюбленности в Тамару засел в голове директора и беспокоил его.
— Значит, вы были равнодушны к погибшей?
— Я этого не говорил. Она мне нравилась, но между нами сложились сугубо деловые отношения. Тамара была замужем.
— Кому это мешает в наше время?
— Я противник служебных романов, — смутился директор. — Такие вещи порождают слухи, сплетни…
— Вредят дисциплине! — заключил сыщик.
В кабинете работал кондиционер, но, несмотря на прохладу, хозяина бросило в жар. Его раздражала назойливость детектива, однако он продолжал отвечать на вопросы, чтобы не накалять ситуацию. У этого дотошного визитера на лбу написано, что он может доставить кучу неприятностей. Лучше не нарываться на конфликт, а спровадить его мирно.
— Вы кого-то подозреваете?
— Я полагаю, у вашей секретарши мог быть мотив.
Директор не ожидал такого выпада и с трудом справился с волнением. Кривая улыбка застыла на его губах.
— При чем тут секретарша? — выдавил он.
— Ревность! Вечная вражда между женщинами! Секретарша моложе и доступней, зато Тамара опытнее и умнее…
— Прекратите.
— Почему? Разве я не нащупал ниточку, которая приведет меня к убийце?
— Лиза и мухи не обидит.
— Лиза! — ухмыльнулся Лавров. — Ей идет это имя. Складная фигурка, смазливая мордашка… и куриные мозги. Я угадал? Не чета Тамаре Шестаковой, но безотказна и всегда под рукой.
— Вы не смеете…
— Вам не жаль женщину, которая так рано ушла из жизни из-за ваших шашней с секретаршей? У меня всегда вызывали недоверие «противники служебных романов». Этакие правильные господа с безупречной репутацией! А если копнуть, то…
— Сбавьте тон, — оглянулся на дверь директор. — О моих чувствах к Тамаре никто не знал… тем более Лиза. Она слишком глупа, чтобы…
— Вы не на необитаемом острове, Валерий Петрович. Вокруг вас полно людей, у которых все в порядке со слухом и зрением. Они наблюдают за каждым вашим шагом и жестом. Вы их босс и вызываете у них обостренный интерес.
— Я не позволял себе ухаживать за Тамарой. О том, что я… что она мне нравилась… никому не было известно. О чем вообще идет речь? Если я что-то испытывал к Тамаре, то только в мыслях!
— Откуда же, по-вашему, я узнал об этом?
Директор поник и развел руками. Его тонкие длинные пальцы с утолщенными суставами слегка дрожали.
— Лиза не могла! — прошептал он.
— Где она находилась в тот вечер, когда убили Тамару?
— Со мной… Мы поужинали в ресторане, потом я довез ее до дома…
— Лиза пригласила вас к себе? Предложила остаться?
— Н-нет… я очень устал, поэтому уехал.
Лавров представил себе теплый синий вечер с привкусом осени, молодую девушку и зрелого мужчину, который встречается с ней, но любит другую. Они прощаются в машине: он целует ее в щеку, обещает позвонить… Она выходит. Он смотрит, как Лиза, покачивая бедрами, шагает к парадному на высоких каблуках, слегка под хмельком от выпитого шампанского. Она оглядывается и кокетливо машет ему рукой…
Первую скрипку в этом дуэте играл директор фирмы, а не его секретарша. Он решал, когда, где и сколько времени они проведут вместе. Будет ли это прогулка, ужин или постель. Он дарил девушке подарки — не дорогие, чтобы не разбаловать ее, однако и не дешевые, чтобы не выглядеть жлобом. Вряд ли Лиза имела право голоса в их отношениях.
— Ваша секретарша живет одна?
— Она снимает квартиру вдвоем с подругой. Та работает официанткой в ночном клубе, посменно.
— В тот вечер подруга была в клубе?
— Лиза намекала на это за ужином.
— Она была не против провести ту ночь с вами?
— Вероятно, да. Но обычно мы… встречались в моей квартире. Я решал, когда это будет удобно.
«Еще бы! — подумал сыщик. — Чувак привык все контролировать, даже секс. В офисе они с Лизой ведут себя подчеркнуто нейтрально, по-деловому. Только шила в мешке не утаишь».
— Когда закончился ужин?
— Знаете, я не смотрел на часы. У меня был трудный день, хотелось расслабиться и ни о чем не думать. Я позволил себе плыть по течению.
— Вы много выпили?
— Я вообще не пил. Заказал Лизе шампанское, а себе — минералку. Я был за рулем.
— Ну да…
«Он не половой гигант, — мысленно оценил собеседника Лавров. — И далеко не всегда уверен в своих силах. Он не мог ударить в грязь лицом перед Лизой. Тем более перед Тамарой. В глубине души он побаивался этой темпераментной и амбициозной женщины, потому и скрывал свои чувства. Отказа он бы не вынес. А вдруг отказ все-таки был?»
Взгляд сыщика скользил по кабинету, выкрашенному в пестрые тона и обставленному яркой мебелью. Стиль, не свойственный лично Валерию Петровичу, но сообщающий клиенту примерно следующее: «У нас креативный подход и современная команда, которая быстро и эффективно продвинет ваш товар или услугу на рынок».
В углу стояла оранжевая вешалка с подставкой для зонтов. Сыщик обратил внимание не на зонтик директора, а на светлую бейсболку на одном из крючков.
— Ваша? — спросил он, указав на головной убор.
— Что? Ах, да… моя.
— Вы тоже живете один?
Директор не сразу перестроился, и вышла заминка. Его логический ум пытался определить, с какой стати посетитель заинтересовался бейсболкой.
— После развода жена переехала к своей матери, — ответил он, продолжая решать эту задачу. — А что значит «тоже»?
— Ни у вас, ни у Лизы нет алиби, — широко улыбнулся Лавров. — В принципе вы оба могли убить Тамару Шестакову.
— Вы рехнулись?
— Кто-то может подтвердить, что когда она шла из супермаркета домой, вы находились у себя в квартире, а Лиза — у себя?
— По-вашему, мы должны доказывать свою невиновность?
— По-моему, у вашей секретарши был мотив для убийства… да и у вас, вероятно, имелась причина избавиться от Тамары.
Директор открыл рот, но ничего не вымолвил в свое оправдание…
Глория сидела в мастерской за трактатом Парацельса и сверяла его с записками Агафона по созданию гомункула. Живые организмы состоят из тех же веществ, которые образуют все прочее в природе: ртуть, сера, соль. Несколько непонятных формул и диковинных рисунков приковали к себе ее внимание. Эти записи не столько говорили, сколько умалчивали. Парацельс намеренно опустил какую-то ключевую деталь, без которой процесс не запускался.
Библиотеку карлика Глория унаследовала вместе с домом. Поднимая глаза от книги, она упиралась в изображение царя Соломона и царицы Савской. Эта библейская пара должна была дать ей подсказку. Треглавый адский пес Цербер застыл в немом ожидании. Вокруг мраморных бюстов витало некое неуловимое облако, текучее и осязаемое, словно ритуальный дымок. Облако принимало образы то прекрасной женщины, то горделивого мужчины, то рыцаря, то монаха, то рудокопа, то шестикрылого ангела…
Глория не могла сосредоточиться на чтении. Эти образы отвлекали ее, обволакивали и уводили за собой в далекое темное прошлое…
«Надо взять особое вещество, добавить его в воду, — бормотал кто-то незримый. — Заключить в стеклянную бутыль… плотно запечатать великой магической печатью… и поместить в кучу лошадиного навоза…»
В темноте забрезжили свечи, и Глория оказалась на заседании некоего тайного совета. Председатель обратился к одному из присутствующих:
— Аббат Гелони, покажите же нам ваших «пророков»! Мы сгораем от нетерпения!
— Они достигли полутора пядей[5], — воскликнул аббат. — Им становится тесновато в бутылях. Сегодня я принес Красного и Голубого.
— А кого еще вам удалось создать?
— Короля, королеву, рыцаря, рудокопа, монаха…
— Довольно, — мановением руки остановил его председатель.
— Каждый из них является пророком в своей области.
— Но я ничего не вижу в этих бутылях, которые вы принесли.
— Кроме воды! — раздалась реплика с места.
Аббат многозначительно усмехнулся и трижды легонько ударил по печати на горлышке сосуда, наполненного, казалось бы, чистой водой. При этом он невнятно произносил слова на языке каббалы. Жидкость в бутыли окрасилась в голубой цвет, и внутри проявилось прозрачное ангельски прелестное лицо…
Когда Гелони проделал то же самое со вторым сосудом, там проявилось красное лицо с ужасными чертами. Сначала оно было размером с кулачок, но постепенно выросло до обычного человеческого лица.
— Задавайте свои вопросы, — скромно потупился Гелони. — Он готов отвечать вам.
— Как он отвратителен…
— Мерзость!
— Что за образина!
— Зато он знает самое сокровенное, — вступился за Красного аббат.
— Должны ли мы поверить, что он видит грядущее? — поморщившись, осведомился председатель.
