— Не кажется ли это тебе… ненадежным?
— Весьма.
— А не мог бы он потерять эту работу?
— Мог бы. И Пински тоже.
— Бог мой, а что Пински для тебя делает?
Он усмехнулся:
— Пински? Он занимается Подозреваемым номер два.
Дэйна согласилась водить машину на том условии, что сможет контролировать действия Страйкера. Перед этим она извинилась и пошла в свою комнату переодеться.
И позвонила Нилсону.
— Что мне делать?
Нилсон был пойман врасплох; он был по голову занят тем, чтобы изображать работу за своим столом — и одновременно тщательно маскировать свой неослабный интерес к компьютерному терминалу внизу; поэтому сразу он не мог ничего посоветовать. Ему бы хотелось, чтобы она приехала помочь ему в компьютерном поиске. Это усилило бы впечатление, что он работает за своим столом, и развязало бы ему руки. А так ему приходилось полагаться лишь на старую и непрочную дружбу с оператором компьютера, и он не знал, сколько еще тот будет благосклонен к нему.
Дэйне дали бы доступ к компьютеру безо всяких вопросов.
С другой стороны, поручить вождение машины Пински или предоставить это самому Страйкеру было еще более рискованно, так как явилось бы прямым нарушением приказа Клоцмана отстранить Страйкера.
Дэйна же не подчинялась местному начальству.
С третьей стороны, кому-то нужно было следить за Страйкером, чтобы быть уверенным, что его вновь не подстрелят или он не вляпается в другую неприятность.
— Что ты сама предлагаешь? — спросил Нилсон, рисуя круги на блокноте.
— Ты чего-то достиг с отчетами?
— Вроде того. Лири был детективом в чине лейтенанта, приписанным сразу к двум округам, где были жертвы среди полицейских. Данные говорят о том, что он был в контакте с ними хотя бы недолгое время. С Ентолом, правда, связи не установлено. С Хоторном — тоже. Я работаю над этим.
— Я могла бы тебе помочь в этом?
— Конечно. И даже могла бы помочь с компьютером.
— А что Пински — могу я работать с ним?
— Нет — он женат.
— Я жалею, что позвонила.
— Нет, подожди. Прости, ладно? Я не знаю, где Пински на данный момент. В соответствии с расписанием у него свободный день. Когда я позвонил ему, Нелл сказала, что он еще спит.
— Джек сказал, что он преследует подозреваемого номер два.
— Кто бы это мог быть, черт возьми? — Нилсон был в замешательстве.
— Не знаю. — Голос Дэйны звучал раздраженно. — Ты думаешь, Джеку можно позволить действовать? Мне кажется, он слегка… слегка…
— Тронулся умом?
— Слегка нетверд.
— Умом — или телом?
— И то, и другое.
Это уже позволяло что-то посоветовать ей.
— Повозись с ним некоторое время. И позвони мне, если ситуация осложнится. — Он дал ей номер телефона в Отделении отчетов. — Если я не там — я здесь, о'кей? Но никому не говори.
Наступила пауза.
— Я знаю этот номер, — сказала Дэйна. — Я сама сидела там, когда впервые приехала. Офицера полиции, старшего в Отделении, зовут Кэрол, не так ли? Блондинка? Такая… крупная?
— Да, Кэрол Шектор. Она ростом всего лишь до моей галстучной булавки.
— Я не в том смысле.
— Да, но я не имел в виду, что она часто наклоняет голову к моей булавке. Ревнуешь?
— Нет, чувствую облегчение. Ты можешь для разнообразия приударить за кем-то еще.
Он усмехнулся.
— Не слышно, чтобы ты чувствовала облегчение.
— Пока.
Он медленно положил трубку и улыбнулся.
— Черт меня возьми, если я не прав, — пробормотал он. — Она волнуется из-за меня.
— Ты можешь улыбаться телефону хоть целый день, Нилсон, — он не влюбится в тебя, — сказал Чейз, проходя мимо.
— Знаю, у меня никогда не получалось с телефонами, — согласился Нилсон с отсутствующим видом.
Чарли Хэйфф был охранником в комнате суда номер три более двадцати лет.
— Я видел, как они приходили, и видел, как их уводили, — любил рассказывать он любому, кто захочет послушать. В серой форме и фуражке с козырьком, Чарли стоял возле двери, охраняя судебный процесс.
К счастью, у него были перерывы на кофе.
Нижний кафетерий во Дворце Правосудия был с мраморными стенами, с мраморным полом, и такой же гулкий, как котельная. На звон посуды и скрип тележек накладывались примерно пятьдесят разговоров, и, казалось, они поднимаются ввысь вместе с сигаретным дымом. Тем, кто был привычен, этот шум был что затычки в ушах. Как только вы наклонялись к собеседнику, прикладывали ладонь к уху и привыкали читать с губ, вы могли уже понять все сказанное, включая номер банковского счета. Страйкер и Чарли были старыми знакомыми. Дэйна пыталась понять, что они говорят, не могла — но и не жаловалась.
— Конечно, знаю, кого ты имеешь в виду, — сказал Чарли через горку морошки, которая плавала на его горячем шоколаде. — Огромный такой урод в кашемировом пальто. Я знал Лири давно, с патрульного копа, когда он приходил время от времени в суд, как вы все, чтобы дать краткие показания. Злобный такой сукин сын — прошу прощения, леди. Но его теперь нет, однако.
— А вообще он был сегодня здесь? — спросил Страйкер.
— Он был здесь утром, но ушел перед ленчем. Насколько я знаю, он не возвращался. А что он натворил?
— Я еще не знаю, натворил ли он что-нибудь, — сказал Страйкер. — Просто хочу его найти. Он каждый день приходил в суд во время процесса Бронковски? Когда я давал присягу, он был здесь.
— По большей части — каждый день. В некоторые дни он уходил рано — или, наоборот, не появлялся до ленча, но по большей части — каждый день. Наказать бы паразита. Они собираются его привлечь? Я слышал, он много чего знает.
— Это да. Знает он много. Ты можешь припомнить, в какие дни его не было?
— Черт, нет, конечно. Возьми мне еще шоколаду и пончик, чтобы я вспомнил. Нет, убери свой кошелек, парень. Я имею в виду, мне нужно сделать мозговую трансплантацию или как его там… у тебя нет, часом, лишних мозгов в кармане?
— Не понимаю.
Хэфф постучал себя по виску:
— Память уходит. Каждый проклятый день кажется похожим на другие, все мешается в памяти. Что я помню, например: я помню, что у меня было на ленч, но это ведь не одно и то же каждый день. Знаю, что вчера на ленч у меня был печеночный паштет, а мясной рулет — где-то на этой неделе, ну и все. При такой работе тебе не нужно помнить больше, чем день-два, только и работы: открой дверь, закрой дверь; скажи им, где туалет; скажи, что я сегодня в суде, — вот и вся моя работа. Она как-то называется, но я не помню даже этого. Могу, например, припомнить прошлый год: нужно тебе? Хочешь узнать, что было в позапрошлом году? Тогда я — твой. Могу рассказать тебе о компании Дэйви, или когда я служил на железной дороге…
— Так, значит, Лири присутствовал в суде нерегулярно? Это все, что ты можешь сказать?
Хэфф кивнул.
— Да, нерегулярно. Такая уж у меня память, можно сказать. Простите, но я не могу больше ничем вам помочь, ребята. Может, другие охранники? Гэрри или Пэт?
— Нет, спасибо, мы их уже спрашивали. Они тоже были на заседаниях в зале номер три…
— …время от времени? Это так. Я-то здесь все время, но могу припомнить лишь половину, а они где-то пол-времени — но не могут припомнить ничего.
— Ну, спасибо за помощь… — начал было Страйкер.
— Слушай, ты можешь спросить этого… карикатурного парня, — внезапно сказал Хэфф.
— Карикатурного парня?
— Ну да, того, что рисует для газет: сидит себе в углу и рисует всех. Он сможет рассказать, в какие дни ваш человек был — и не был. Он аккуратно так рисует — потому что в зале суда нельзя фотографировать, понятно? Он-то бывает здесь, как бы ты выразился, регулярно. Не могу припомнить его имени, правда.
Они поблагодарили Хэффа и ушли. Когда они выходили из кафетерия, они все еще могли слышать его бормотание насчет «регулярно-нерегулярно». Видимо, слово принесло ему массу удовольствия.
Художника они пригласили позавтракать в более спокойном месте, чем кафетерий, и Страйкер наконец-то раздобыл сведения, которые его интересовали. Когда художник возвратился в зал суда, Страйкер стал сравнивать добытые данные со временем совершения преступлений — и аккуратно заносить все в свой блокнот.
— Он мог совершить первое убийство, — сказал, подумав, Страйкер. — И мог прикончить Хоторна, так?
— Предположительно, — согласилась Дэйна. Она наблюдала за Страйкером: он, все еще выглядевший больным, увлеченно листал страницы. Работать одной рукой было неудобно, но она не предложила помощи. Она была и в выгодном, и в невыгодном положении одновременно. Ее босс в Вашингтоне предоставил ей относительную свободу для установления подробностей гибели Хоторна — но у нее не было иллюзий: в ее полномочия не входила помощь этому покалеченному детективу, да еще наперекор приказу его начальства.
