не два ведра потребуется, а три! Ты очень неэкономно это делаешь, неужели ты так и дома картошку чистишь?
– Гм… Ну, я отвариваю в мундире ее, а потом чистить легче… – выкрутилась я. Марина Алексеевна неодобрительно проговорила:
– Постарайся, пожалуйста, срезать тонко кожурку. А то нам с тобой влетит, если картошки мало получится…
Я кивнула и попыталась исправить ситуацию. На сей раз толщина кожурки составляла один миллиметр, однако пока я занималась этой ювелирной работой, Марина Алексеевна успела почистить целое ведро.
– Так, вижу, что с чисткой картошки у тебя дела обстоят плохо, – проговорила женщина. – Вот что, давай ты пойдешь помоешь посуду, там немного. Я не успела этого сделать.
Я с облегчением отправилась к мойке. В раковине лежали тарелки и ложки, оставшиеся, видимо, с обеда. Пока я мыла посуду, моя напарница дочистила всю картошку и стала варить ее в большой кастрюле.
– А вы тоже сутки работаете? – поинтересовалась я. – Или вечером домой уходите?
– У меня график два через два, – пояснила Марина Алексеевна. – Два дня я провожу здесь, а на выходные уезжаю домой. Живу далеко, удобнее здесь оставаться, на работу все равно к семи тридцати.
– А где тут ночуете? – спросила я.
– У нас с тобой будет одна комната на двоих, напротив столовой видела закрытую дверь? Вот это и есть наши с тобой апартаменты. У тебя же график сутки через трое? Как справишься со своей работой, можешь поспать, главное, полы везде вымыть и убрать. Начальство спокойно относится, если персонал пару-тройку часов вздремнет, медсестры спят в коридоре на кушетке, где находятся палаты больных. Но им сложнее – надо каждые два часа проверять, все ли спокойно, пациенты разные бывают. Некоторые ночью шумят, орут иногда… В общем, сама все увидишь. Но тут хорошо, слышимость не очень хорошая, так что чем быстрее вечером освободишься, тем больше поспишь. У тебя есть какие-либо вещи с собой? Если что, могу дать ключ, положишь хотя бы сумку, не дело, что она на кухне лежит.
– Я привыкла носить все свои вещи с собой, – пояснила я. – У меня там телефон, документы, много места моя сумка не занимает.
– Ну хоть куртку положи, тебе в ней, поди, жарко. Хотя она у тебя легкая, неужели ты так по улице ходишь? На дворе не лето…
– Да я не мерзну. – Я не стала сообщать, что приехала на машине, иначе это может показаться подозрительным. Раз мне так нужны деньги, что я готова работать санитаркой за низкую зарплату, откуда у меня автомобиль? Наследство от прабабушки-гонщицы? Хм, довольно сомнительная версия, лучше пусть все думают, что я доехала на маршрутке…
Однако куртку я решила отнести в комнату, ключ от которой дала мне Марина Алексеевна. Она не могла отойти от плиты – надо было следить за картошкой, чтобы та не подгорела. Газ горел сильно, убавить его оказалось проблематично из-за того, что плита была старой, и, по словам поварихи, во время варки еда подгорала. Я вышла из столовой и открыла дверь в комнату напротив.
Это было крохотное помещение с двумя кроватями и шкафом для одежды. Ни стола, ни стульев здесь не было, комната служила лишь для ночного отдыха персонала. Я открыла шкаф, чтобы повесить свою куртку на вешалку. Единственной одеждой, которая находилась в шкафу, была длинная куртка моей напарницы, под ней лежала хозяйственная сумка, не закрытая на молнию. Я не удержалась и заглянула внутрь сумки. Там лежали перчатки для мытья посуды, еще совсем новые и не открытые, упаковка влажных салфеток, крем для рук, таблетки от головной боли и от изжоги. В самом низу я увидела книжку в твердом переплете – современный женский детектив, а под книжкой – общую тетрадку. Я вытащила тетрадь, ожидая увидеть в ней какие-нибудь списки продуктов, которые нужно купить, список дел или что-то подобное. Раз сумка принадлежала Марине Алексеевне (а больше некому), то и в тетради должны были находиться заметки, сделанные ее рукой. Я открыла первую страничку, удивилась. Никаких списков здесь не оказалось – на первом листе я увидела рисунок, сделанный обычной синей ручкой. Это был портрет какой-то девушки, выполненный очень грамотно и детально. Марина Алексеевна не могла сделать такой хороший рисунок – ведь она сама хотела попросить меня нарисовать портрет. Но если тетрадь принадлежит не поварихе, тогда чья она? И как попала в сумку к Марине Алексеевне?
Я перевернула страницу и прочла заголовок – «2 мая, среда», – под которым шел текст, написанный той же самой ручкой, какой и был выполнен рисунок на первой странице. Недолго думая, я сунула тетрадь к себе в сумку, где лежали отмычки, «жучки» и рисунки, сделанные Мартой-Юлей. Чтобы мое долгое отсутствие не выглядело подозрительным, я вернулась на кухню помогать Марине Алексеевне дальше.
На сей раз женщина доверила мне процесс чистки и нарезки лука. Лук ни в коем случае не обжаривался, а добавлялся в кастрюлю к картошке. Соль, приправы, бульонные кубики находились под строжайшим запретом, в готовое блюдо добавлялось лишь сливочное масло. Если бы тетя Мила увидела, как здесь готовят еду для больных, у нее наверняка бы сердечный приступ случился. Да и я не представляла, как такое можно есть, несмотря на то что могу терпеть и голод, и жажду, и вообще, любые суровые условия. Однако несоленая картошка с вареным луком и сливочным маслом – испытание потяжелее отсутствия пищи вообще.
– Мясо пациентам тоже нельзя? – осведомилась я, рыдая над ядреной луковицей.
– Можно курятину несоленую и рыбу, – пояснила Марина Алексеевна. – Их надо либо варить, либо готовить на пару, жареное – ни в коем случае!
– Спартанские условия, – заметила я, хлюпая носом. – Ох и жгучий, гад такой…
Последнее было адресовано луку. Кое-как я нарезала его толстыми ломтями и, пока Марина Алексеевна не видела мое произведение искусства, запихнула лук в кастрюлю. Моя напарница разделала рыбу и стала ее варить отдельно.
С процессом приготовления еды мы справились в общей сложности часа за три. По словам Марины Алексеевны, официальное время ужина – семь вечера, но графика приемов пищи придерживались редко. Все зависело от того, когда привезут завтрак и обед и когда приготовят ужин. Поэтому в начале седьмого повар вышла из столовой, оставив меня у пункта раздачи. Она поднялась наверх, чтобы сказать дежурной медсестре о том, что можно звать пациентов есть.
Я полагала, что накладывать еду на тарелки – самое простое, что только можно себе представить, однако оказалось, что это было ошибочное суждение. Несмотря на то что больных было немного, действовать приходилось быстро – порции должны быть одинаковыми, ни больше, ни меньше. Каждому пациенту полагался один кусочек
