остальные могут брать нормальную еду из своих пакетов! У меня ведь тоже в холодильнике от мамы передачка, нормальные йогурты, творог, овощные пюре… А надо, видите ли, есть их пищу! Это несправедливо!
– Я ничем тебе не могу помочь, – развела я руками. – Мне запрещено даже общаться с пациентами, так что буду признательна, если ты о нашем разговоре ничего не расскажешь. Ты давно здесь находишься?
– Очень, – вздохнула Катя. – Меня запихнули сюда еще в середине мая, а сейчас октябрь! Сказали, пока не наберу хотя бы десять килограммов, домой не вернусь. А я не хочу, понимаете? Не хочу быть толстой уродиной! Прости, Оля, это к тебе не относится, – обратилась она к толстушке, которая оторвалась от книги и посмотрела на свою соседку. – Ты не толстая, не подумай! Мне вообще по фигу, как остальные люди выглядят, но если я наберу лишнего, то превращусь в корову! А мать платит за мое содержание здесь, она вечно орет на меня, что я не хочу домой, и она старается, мол, а я палец о палец не ударила, чтобы выписаться. В результате все лечатся недельку, максимум две, а я зависла тут черт знает на сколько!
– Сочувствую, – сказала я. – Ладно, мне пора убирать дальше. Если хочешь курить – иди, только я буду мыть туалет, не против?
– Нет, конечно! – Катя бодро вскочила с кровати (и как она только ноги передвигает при такой-то худобе?), и мы вместе вышли из палаты. Я специально прервала наш разговор, рассчитывая продолжить беседу в туалете-курилке. Похоже, у меня появился ценный информатор – я не выдала Катю Марине Алексеевне, поэтому она как миленькая ответит на мои вопросы о Юле Авдеевой. Если худышка находится здесь так долго, она наверняка помнит Юлю, вроде девица адекватная, сообразительная…
Мы зашли в туалет. К счастью, пока никого в уборной не было, я кивнула Алине Николаевне, мол, прослежу за пациенткой, и закрыла дверь.
– Не против? – тихо спросила я Катю. Та с удивлением посмотрела на меня, но ничего не сказала. Достала из кармана спортивных штанов пачку сигарет, вытащила одну и закурила.
– Ты ведь давно здесь, верно? – продолжала я. Катя кивнула. – Предлагаю тебе сделку. Я во время своих дежурств в столовой не буду выдавать тебя Марине Алексеевне, а ты взамен ответишь мне на пару вопросов. Идет?
– Хорошо, – пожала плечами девушка. В дверь кто-то постучал, я гаркнула «занято!» и продолжила беседу почти шепотом:
– Тут лежала одна моя знакомая, Юля Авдеева. Помнишь такую? Блондинка, невысокая, миниатюрная. Могу показать фото.
Я вытащила мобильник и нашла снимок с ксерокопии паспорта Марты Ивлиевой. Катя посмотрела на фото и снова кивнула.
– Да, помню ее. Когда я поступила, она уже была здесь. Мы с ней в одной палате лежали.
– Что с ней случилось? Почему она попала в больницу? – продолжала я свои расспросы, елозя тряпкой по полу.
– У нее депрессия была. И панические атаки вроде, – пояснила Катя. – Она очень странной мне показалась. Когда меня запихнули в психушку, Юлька валялась на кровати и вообще ни с кем не разговаривала. А ночью я слышала, что она рыдает в подушку. К ней никто почти не приходил, пару раз только ее позвали в коридор на свидание, но оттуда она вернулась вся зареванная. Я сидела в палате, когда она пришла. А потом Юлька вдруг схватила подушку, швырнула ее на пол и стала топтать ногами, орала: «Ненавижу его!» Дежурная медсестра услышала, зашла к нам и отняла у нее подушку, потом дала ей какую-то таблетку, наверно, успокоительное или снотворное, и ушла. Юлька заснула, я долго не понимала, что там у нее произошло. Со мной она вообще не общалась, хотя я пыталась ее разговорить, но без толку.
В дверь снова постучали, я велела Кате сесть на «унитаз» с сигаретой, вышла в коридор. Там стоял мужчина с пачкой сигарет в руках.
– Вам чего, курить? – спросила я у него.
– Ну да, после ужина! – заявил тот. – Сортир чего так надолго заняли?
– Живот болит у человека, – сказала я. – Подождите, я полы мою. Скажите, чтоб остальные не ломились в дверь.
Алина Николаевна, которая сидела в своем кабинете, окликнула меня:
– Там что, с животом Катерина?
– Да, – кивнула я.
– Она там, часом, не блюет? – подозрительно покосилась на меня медсестра.
– Нет, я же слежу за ней, – заверила я ее. – Марина Алексеевна велела мне проконтролировать, чтобы ничем противозаконным Катя не занималась. Сказала, что, если девчонка будет вызывать у себя рвоту, мне влетит по первое число.
– Правильно сказала, – кивнула Алина Николаевна. – Хорошо, идите работайте. Пока будете в уборной, следите за Катериной.
Я пообещала, что все будет в порядке, и вернулась в туалет. Катя опустила стульчак на дырку-туалет и удобно устроилась на своем «стуле». Я закрыла дверь и продолжила:
– Что произошло с Юлей потом?
– Ну, ее водили несколько раз к психологу, – заявила девушка. – Вроде как решать ее проблемы. Но Юлька была жутко подозрительной, она в последние дни своего пребывания в больнице очень боялась всего подряд. Буквально тряслась, так ей было страшно. А один раз спросила меня, не замечаю ли я чего-то странного. Я сказала, что нет, а она стала говорить, что боится психиатра, который ее лечит, Андрея Сергеевича, вроде он на самом деле – маньяк и хочет убить ее. Представляете? Мне он показался странненьким, но убийца из него никудышный. Но Юлька буквально до смерти его боялась, она говорила, что слышала разговор по поводу того, что ему кровь нужна. Представляете? Я тогда посмеялась над ней, вот дурочка – еще станет мне про вампиров рассказывать! А она заявила, что я ничего не понимаю и не знаю, а когда пойму – поздно будет. И что он и до меня доберется. Она так это говорила, что мне вдруг самой страшно стало. Но я подумала, уж моя-то кровь никакому вампиру не понадобится – я же курю, потом, на диетах долго сидела, так что донор из меня никакой. Я даже предложила Юльке попробовать начать курить, раз она так за свою кровь трясется. Она один раз у меня взяла сигарету, попробовала, но ей не понравилось, плохо стало. Закашлялась, а на меня потом дежурная долго орала, что я людей травлю…
– А зачем Веронскому нужна кровь, Юля не сказала? – поинтересовалась я. Катя пожала плечами.
– Не знаю. Наверно, она его с графом Дракулой перепутала, вид у него, конечно, будь здоров… Изможденный какой-то, худой… Вот в него и надо эти
