Миссис Эванс, которая жила рядом с нами на Равенсдейл-роуд, пришла на чай и привела с собой выводок некрасивых детишек. Из всех я знала только второго сына миссис Эванс Артура, толстого веснушчатого мальчика, с которым Мария играла на своем дне рождения. Визит миссис Эванс откладывался не раз. Сначала простудился один ребенок, затем второй, а потом сама миссис Эванс вдруг получила опоясывающий лишай. Сегодня не все прошло гладко. Мальчик ударил Марию, она завопила так громко, что ее услышал отец из мастерской в дальнем конце сада. Он примчался с угрозой прибить Артура, чем вызвал большой переполох. Сомневаюсь, что мы когда-нибудь увидим миссис Эванс.
Вечером мы с Расмусом сидели в гостиной. Я читала «Сказку о двух городах», а он пыхтел сигаретой, проглатывая «Войну в иллюстрациях». Неожиданно он оторвался от газеты и сообщил, что надумал сделать для Марии кукольный домик.
— С подарком на день рождения ты уже опоздал, — сказала я, не очень заинтересовавшись. — Теперь разве что к Рождеству.
— Нет, к Рождеству я не закончу, — ответил он. — Мне года два потребуется, не меньше. Я хочу сделать копию нашего дома, я собираюсь подарить ей «Паданарам».
— Что? Пятилетнему ребенку? — удивилась я.
— К тому времени ей будет уже семь. Могла бы хоть поддержать меня, подруга. Знаешь, сколько женщин посчитали бы за счастье отхватить такого умельца, как я.
— Но почему Марии? — спросила я. — Почему не Свонни? Ты же любишь всех детей одинаково.
— Она уже большая. А при таком темпе в ней будет не меньше шести футов, когда я закончу домик.
— Не думай, что я буду тебе помогать, — заявила я. — Если тебе потребуются коврики, занавески или еще там что, пусть Хансине делает. Ты же знаешь, какая она мастерица. А меня даже и не проси.
Март, 26, 1916
Свонни и Мария заболели ветрянкой. Свонни вчера, а у Марии сыпь появилась сегодня утром. Я слышала, что дети могут заразиться этим от взрослых, больных опоясывающим лишаем, и хотя обычно не верю болтовне старых кумушек, в этот раз похоже на правду. Мы вместе посмеялись, назвав это «местью миссис Эванс» за то, что Расмус накричал на Артура. Но в душе я очень беспокоюсь, как бы не осталось шрамов у них на лице. Свонни умненькая и послушная, она обещала не расчесывать прыщики, но эта маленькая обезьянка Мария! Я просто не знаю, что с ней делать. Я пригрозила, что свяжу ей руки за спиной, если еще раз увижу, как она тянет ноготки к щекам.
Сэм Кроппер в немецком плену. Не знаю, откуда у них такая уверенность, но сегодня днем к Хансине прибегала его сестра, и после ее ухода Хансине смеется и напевает.
Сегодня вечером Расмус принялся за кукольный домик. Он начал с рисунков. Я должна сказать, что рисует он великолепно. Его наброски напоминают мне рисунки Леонардо, фотографии которых я где-то видела. Свонни спросила его: «Зачем ты рисуешь наш дом, Far?», и он ответил в своей грубой манере, по-английски — он гордится, что знает английские поговорки: «Не задавай вопросов — и не услышишь лжи».
Я купила платье из тафты цвета «мертвая роза» в белый горошек. И в тон ему — шляпку без полей, расшитую белыми бусинками.
Май, 7, 1916
Не знаю, как я могу это писать. Наверное, просто не верю, что это правда. Я хочу проснуться и с облегчением ощутить, что все это — ночной кошмар, ничего на самом деле не произошло.
Но это произошло. Сегодня вечером Моэнс пришел домой и сообщил, что записался добровольцем в армию. Теперь он — рядовой Третьего лондонского батальона стрелковой бригады.
Среди бумаг, что дала мне Кэри, я обнаружила две фотографии. Не знаю, чем они привлекли мое внимание, так как ни Лиззи Ропер, ни ее муж красотой не отличались, и если судить по фотографиям, то умом и вкусом тоже. Она выглядела вульгарно, он — мрачно. Но тем не менее что-то в них зацепило меня. К тому же Аста знала их, или, на худой конец, о них. Она видела миссис Ропер в модной одежде и большой шляпе с перьями.
Мало кто любит читать что-то помимо книг, газет и журналов. Мне приходилось читать слишком много ксерокопий книжных страниц, не говоря уж о рукописях или бумагах, отпечатанных на машинке, и я без энтузиазма взялась за документы. Вначале просмотрела книги. Одна из них, в зеленом бумажном переплете, потрепанная, захватанная, оказалась из серии «Знаменитые судебные процессы Британии» издательства «Пингвин». Другая походила на самиздат — тонкая, без суперобложки и без названия. На корешке же оно стерлось. И только внутри, на форзаце, я обнаружила надпись — «Викторианская семья» и имя автора — Артур Ропер. Там же римскими цифрами была обозначена дата — MCMXXVI.[21]
Из книги выпал листок бумаги. Им оказалась записка от Кэри. «Прочти сначала копию очерка Вард-Карпентера, затем „Пингвина“. Мемуары Артура можно и пропустить». Очерком Вард-Карпентера оказалась пачка помятых фотокопий с темными пятнами. Но теперь мне хотелось больше узнать о Ропере. Прежде чем заняться чтением, я поискала его имя в «Энциклопедии подлинных преступлений», которую редактировал мой автор исторических детективов.
Информации было не слишком много: Альфред Эйтин Ропер, родился в 1872 г. в Бери-Сент-Эдмундсе, Суффолк, умер в 1925 году в Кембридже. Обвинялся в убийстве своей жены Элизабет Луизы Ропер в Хэкни, Лондон, в июле 1905 года. Судебный процесс проходил в Центральном уголовном суде Лондона в октябре 1905 года и стал широко известен благодаря эффектному выступлению Говарда де Филипписа, королевского адвоката, защищавшего обвиняемого.
И все. На фотокопии я не нашла ссылки на первоисточник, однако не вызывало сомнения, что сделаны они с материалов из чьей-то коллекции криминальной хроники. На первой странице от руки была написана дата — 1934 год.
«ПОД УКЛОН К ГРЕХОПАДЕНИЮ»
Франц Вард-Карпентер,
магистр гуманитарных наук, мировой судья
Зачастую интерес и неподдельный ужас вызывает не сама сущность злодеяния, а его обыденные детали. Ужасные вещи случаются с маленькими людьми, и не в особняках или дворцах, а в нищих домах бедных районов. Обыденность возвеличивается, а низости придается такая ужасающая окраска, что ничтожный, по сути, инцидент достигает высот трагедии.
Не было исключением и «Дело Ропера». Действительно, портреты его главных участников, балансирующих на самом краю низших слоев среднего класса, описание их семейной жизни и лондонских предместий, можно сказать, служит тому примером. Здесь, в унылой заводи большого города, мужчины и женщины, которые вместе попали в типичные обстоятельства, действовали с нетипичной злостью, жестокостью и пренебрежением к цивилизации.
Но Альфред Эйтин Ропер родился и вырос не в Лондоне. Второе имя — это девичья фамилия его матери, которую она носила до того, как вышла замуж за Томаса Эдварда Ропера в 1868 году. Эйтин — суффолкское имя. Как раз в Суффолке, в небольшом уютном городке Бери-Сент-Эдмундс на реке Ларк, через четыре года и родился Альфред. К тому времени в семье уже было двое детей, девочки — Беатрис и Мод. Альфред стал первым мальчиком и наследником. Позже родились еще два сына, Артур и Джозеф, и дочь, которая прожила, кажется, всего несколько недель.
Томас Ропер работал помощником аптекаря Морли в «Баттер Маркет». Или он занимал должность повыше — похоже, у него в подчинение было несколько человек. Сегодня мы назвали бы его фармацевтом или управляющим. Дела его, наверное, шли неплохо, так как он обходился без помощи сыновей, которых — всех троих — отправил в классическую школу. Правда, мать Томаса и его жена работали где-то прислугой, но в отношении дочерей такого вопроса не стояло. Семья, по-видимому, была уважаемая и зажиточная. По крайней мере, мальчики уверенно смотрели в будущее и собирались занять места выше тех, куда Провидению было угодно поместить их сейчас.
Но многие надежды рухнули, когда Томас в сорок четыре года скончался от апоплексического удара, возможно от субарахноидального кровоизлияния. Альфреду тогда исполнилось шестнадцать. Аптекарь Морли сделал семье предложение, от которого было бы крайне неблагоразумно отказаться. Он сказал, что Альфред может работать в аптеке, если пожелает.
Говорят, Альфред признался брату, что надеялся выиграть именную стипендию, которую школа назначала четырем ученикам по результатам четырех лет обучения. Это дало бы ему возможность поступить в Кембридж. Однако этому не суждено было случиться. Он ушел из школы и стал работать в аптеке, начав с низшей ступени карьерной лестницы, правда зарабатывал вполне достаточно, чтобы содержать мать и дать возможность братьям продолжить учебу в школе. К этому времени одна из сестер уже вышла замуж, а другая собиралась в следующем году.
Альфред оставался у Морли несколько лет, за которые достиг бывшей должности отца — фармацевта. Он был исполнительным, трудолюбивым, спокойным, любил свою семью. По словам брата Артура, друзей у него было мало, и ни одной знакомой девушки.
