Наварино-роуд находилась к западу от «дурной» стороны Map-стрит, на ней процветала торговля, располагались большие магазины и рынок. Дом миссис Гайд раньше принадлежал богатому торговцу, который переехал в Стэмфорд-Хилл. Неподалеку находилась железнодорожная станция Лондон-Филдс, с которой рабочие ездили в город, теперь заброшенная. Появились конки и омнибусы. Городской парк Виктория с крикетными площадками, лужайками для игры в шары, озером с прогулочными лодками также был рядом, в нескольких шагах. В большом универмаге на углу Map-стрит и Кингсленд-Хай-стрит можно было приобрести все, что душе угодно, а торговый центр «Мэтью Роуз и сыновья» предоставлял множество услуг, в том числе кафе.
Для развлечения построили мюзик-холлы, один из которых, «Хэкни Эмпайр», быстро стал известным. В нем выступали такие знаменитости, как Мэри Ллойд, Веста Тилли и Крошка Тич. Кинотеатра в Хэкни не было до 1906 года, но драмы и комедии играли в нескольких театрах: «Нью-Эликзандер» на Стоук-Ньювингтон-роуд, театре «Далстон» и «Гранд» в Айлингтоне. На Рождество ставили в основном пантомимы.
Со временем Хэкни превратилась в предместье растущего Лондона. Именно сюда, где рядом с благополучным средним классом проживали бедняки, ютившиеся по четверо в комнате, где горожане исправно посещали церковь, и приехал Альфред Ропер. Ему предстояло прожить там десять лет.
Пора уже рассказать о миссис Гайд, ее семье, квартирантах и доме, в котором Альфред Ропер нашел себе жилье, рассказать об их истории и характере.
Мэри Сара Гайд была вдовой — вернее, называла себя вдовой, — и в 1895 году ей было лет пятьдесят семь. Она никогда не говорила о муже, никто не знал, откуда она приехала на виллу «Девон» пять лет назад. Большой пятиэтажный дом знавал лучшие времена. В нем было двенадцать комнат, не считая подсобных помещений. Две комнаты на первом этаже, предназначенные для квартирантов, просторные, с высокими потолками, гостиную при необходимости можно разделить надвое с помощью раздвижных дверей. Пол в холле выложен кирпично-красной мраморной плиткой, лестница, ведущая наверх, в превосходном состоянии, по крайней мере нижний пролет, видимый из холла. Другая, узкая лестница вела в подвал, где находились кухня и буфетная. Там же внизу была еще одна каморка, без окон, для прислуги. Ходили слухи, что миссис Гайд получила этот дом в качестве платы «за услуги». Другими словами, мужчина, который содержал ее, таким способом расплатился с ней.
Так или иначе, но она стала хозяйкой виллы «Девон». Вместе с ней в дом въехали пожилой мужчина по имени Джозеф Дзержинский, польский или русский иммигрант, который занял лучшую комнату на третьем этаже, и дочь миссис Гайд, Элизабет Луиза, которую все называли Лиззи, ее спальня размещалась на втором этаже. Позже миссис Гайд взяла еще двух постояльцев: мисс Беатрис Коттрел — пожилую леди, которая представилась бывшей портнихой и заняла другую комнату на втором этаже, и Джорджа Айронсмита, коммивояжера, продававшего мясные консервы. Ему отвели две комнаты на третьем этаже, по соседству с мистером Дзержинским. Сама миссис Гайд занимала весь верхний этаж
Почти всю домашнюю работу выполняла служанка, Флоренс Фишер. Она бросила школу год назад и устроилась на виллу «Девон» за несколько месяцев до появления Ропера. До нее у Мэри Гайд работала девушка постарше, но она вышла замуж и уволилась. В Хэкни только двое из ста домовладельцев держат в доме прислугу, поэтому тринадцатилетняя Флоренс наверняка считала себя счастливицей, что ее взяли в хорошее место неподалеку от дома матери, который находился рядом с очистными сооружениями на Саут-Милл-Филдс. Она должна была убирать комнаты, приносить на верхние этажи уголь для каминов, подметать входную лестницу и двор, мыть посуду, а нередко еще и ходить за покупками. Готовили в то время поочередно Мэри и Лиззи Гайд.
Мэри Гайд заявляла, что у нее больное сердце. Этим она оправдывала то, что практически ничего не делает, хотя время от времени вместе с Джозефом Дзержинским заходила в таверну «Дофин» на Мар-стрит. Джин, кажется, был ее любимым алкогольным напитком, но она всегда знала меру, и никто не мог сказать, что хоть раз видел ее навеселе. По словам мисс Коттрел, Мэри Гайд часто повторяла, что алкоголь полезен для ее больного сердца.
Говорили, что она искала мужа для дочери. Другие утверждали, что ее дочери, как было принято говорить в то время, «следует вести себя приличнее» и что она, хотя никогда не была замужем, уже родила минимум одного ребенка. Что стало с этим ребенком — или детьми? — неизвестно. Говорили также, что Джордж Айронсмит, коммивояжер, занимавший комнаты на одном этаже с Дзержинским, был обручен с Лиззи Гайд и они будто бы собирались пожениться в следующем году. Но по неизвестной причине помолвку расторгли, Айронсмит уехал в Америку, где у компании по экспорту мяса, в которой он работал, находилось основное представительство. После его отъезда комнаты заняла семейная пара по фамилии Аптон.
Лиззи Гайд утверждала, что в 1895 году ей было двадцать четыре года. Но, скорее всего, лет на шесть больше — следовательно, Альфред Ропер оказался на семь лет моложе ее. До нас дошли несколько ее фотографий. На них мы видим, без сомнения, красивую женщину, хотя эта красота поистрепалась с годами, а также от грубого обращения. Полное овальное лицо, правильные черты, прямой нос, небольшой пухлый рот, большие лучистые глаза, красиво изогнутые брови. Густые белокурые волосы, лебединая шея и великолепная фигура без признаков полноты. В соответствии с газетной статьей, написанной со слов соседки, и мемуарами мисс Коттрел, Лиззи некоторое время работала продавщицей в галантерейном магазине, а позже — модисткой, в юности она училась на портниху. Но в 1895 году уже нигде работала, а помогала матери вести хозяйство.
Так случилось, что Альфреда Ропера полюбили все. Они сразу обратили внимание на его респектабельность, и, кажется, на какое-то время это повлияло на их поведение. По словам мисс Коттрел, еда стала лучше, а в доме — чище. «Сердечный друг» Лиззи Гайд, который раньше был частым гостем и, по словам все той же мисс Коттрел, «оставался и на ночь, хоть утверждать она не берется», куда-то исчез.
Когда Альфред Ропер примерно с неделю прожил на Наварино-роуд, мисс Коттрел набралась смелости и посоветовала ему не задерживаться надолго в этом доме, а проявить благоразумие и поискать другое жилье. Она сказала, что этот дом достаточно хорош для пожилой женщины, такой как она, которой нечего заботиться о репутации, но «ему здесь делать нечего». Излишне говорить, что Ропер не внял ее предупреждению. Было ли это из-за его наивности и простодушия, к чему так упорно старался подвести мистер Говард де Филиппис, адвокат Ропера, или из-за тщеславия? Трудно сказать. Конечно, обе женщины оказывали Альфреду внимание, которым раньше его никто не баловал. Ему позволяли производить химические опыты в комнате, пользоваться газовой плитой на кухне для паровой машины. Без сомнения, ему нравилось жить в таком огромном доме, нравились удобные, красивые и большие комнаты с прекрасным видом из окна, несмотря на то, что все это ему не принадлежало.
Возможно, он уже научился получать удовольствие в обществе дочери миссис Гайд. И добираться до работы с ближайшей станции на Лондон-Филдс нисколько не труднее, чем из Фулхэма. Только надо идти не на север, а на юг.
О последующих трех годах жизни Альфреда Ропера у нас очень мало сведений. Нам известно, что он стал управляющим фармацевтической компании, вырос и его заработок. Известно, что в те годы он только однажды побывал в Суффолке — ездил на похороны невестки, жены брата Джорджа, которая умерла при родах. Следующий достоверный факт — запись о его женитьбе на Элизабет Луизе Гайд, девице, сделанная в церкви Сент-Джонс, Южный Хэкни, в августе 1898 года.
Более удивительной оказалась дата рождения их сына — девятнадцатое февраля 1899 года, через шесть месяцев после свадьбы. Это проясняет, каким образом Лиззи Гайд поймала в ловушку Альфреда Ропера. Но как бы они ни были счастливы друг с другом до свадьбы и до рождения сына, это не продлилось долго.
Позже Беатрис Коттрел написала и опубликовала откровенный отчет о жизни на вилле «Девон». Но к Альфреду она отнеслась очень благосклонно. По ее словам, в первые дни супружеской жизни он «безумно любил жену», да и она «буквально ходила за ним по пятам». Лиззи часто называла мужа разными ласковыми именами, говорила, что сделает для него все. Но эта идиллия быстро закончилась. Альфред был идеальным мужем, выгодно выделялся среди других мужчин. Соседка Кора Грин, приятельница Мэри Гайд, часто бывала у них в доме и, как только Ропера оправдали, тоже рассказала свою «историю» для газеты. Она подтвердила, что, на ее взгляд, Лиззи слишком демонстрировала свои чувства к мужу, прилюдно целовала его и «висела у него на шее». Две пары — Мэри и Дзержинский, Альфред и Лиззи — вместе ходили в мюзик-холлы, и их часто видели даже в «Хэкни Эмпайр». И что уж совсем было ему не свойственно, Альфред стал появляться с женой и тещей в «Дофине». Но с рождением Эдварда Альфреда, их первенца, казалось, все закончилось. Кора Грин утверждала, что у Лиззи отсутствовал материнский инстинкт, она оказалась неспособна заботиться о сыне. Ребенок был грязным, постоянно кричал от голода, в результате чего вскоре сильно ослабел. Лиззи постоянно закатывала истерики, грозилась убить ребенка, а затем и себя, после чего убегала в свою спальню и по нескольку дней не поднималась с кровати.
