Флоренс Фишер была слишком загружена домашней работой, чтобы заботиться еще и о ребенке. Кроме того, у нее заболела мать, и любую свободную минуту шестнадцатилетняя девушка старалась провести с ней в их убогой квартире на Ли-Бридж-роуд. Беатрис Коттрел отмечала, что дом в тот период постепенно зарастал грязью. Альфред был вынужден нанять няню. Но это он мог с трудом себе позволить, поскольку Мэри Гайд, заполучив кормильца, решила перестать сдавать комнаты, и все время повторяла это в присутствии мисс Коттрел.
Постоянный детский крик стал одной из причин, вынудившей семью Аптон покинуть пансион. Кроме того, они давно жаловались Коре Грин, что питание заметно ухудшилось, когда Лиззи перестала готовить. Миссис Аптон сообщила, что в спальне появились клопы. После их отъезда миссис Гайд не побеспокоилась найти замену. Она переселила мистера Дзержинского в комнаты Альфреда, а их с Лиззи — в комнаты Дзержинского. Сама же заняла комнату рядом с ним, заявив, что с больным сердцем ей трудно подниматься по крутой лестнице. Верхний этаж она заперла, утверждая, что слишком расточительно убирать его и протапливать.
Теперь у Альфреда были жена и ребенок, но он оказался в худшем положении, чем до женитьбы. Приходилось делить нижние комнаты с квартирантами, обедать тоже с ними. И если сначала теща хоть неохотно, но все же позволила ему заниматься химическими опытами в комнате наверху, то потом заперла этаж. Кроме того, стало шумно. Дзержинский виртуозно играл на аккордеоне, выступал в мюзик-холлах и репетировал даже по ночам. К тому же давал уроки английского русским и немецким иммигрантам. Звуки аккордеона и гортанная речь проникали сквозь стены и потолок, ужасно раздражая.
Мисс Коттрел оставалась в доме еще четыре года. По словам Коры Грин, Лиззи не изменила своего отношения к ребенку и заботу о нем переложила сначала на няню, а после ее ухода — на мать. К счастью, Мэри согласилась. «Сердечный друг», посещавший дом до приезда Ропера, объявился вновь. Он или кто-то еще. В течение двух или трех лет он был определенно не единственным.
Мужчина, которого, как слышала Кора Грин, Лиззи называла Бертом, имел обыкновение заезжать за ней в экипаже. Возможно, это был Герберт Кобб, по словам миссис Грин, — управляющий магазина мужской одежды. Его хорошо знала мисс Коттрел. Ей повезло, что он не призвал ее к ответу за клевету, когда вышли мемуары. В книге она, нисколько не сомневаясь, называет его «человеком, разбивающим семью», «дьяволом в человеческом облике», «любителем падших женщин», «бесчестным, дерзким сквернословом и богохульником».
Но не он один играл на струнах сердца Лиззи. Другой «смычок» — Перси Мидлмас, бизнесмен, постоянный клиент «Плюмажа из перьев», пожилой и состоятельный. Он также заезжал на Наварино-роуд и по нескольку часов оставался наедине с Лиззи. Айронсмит, коммивояжер, который до отъезда в Америку жил в пансионе, по утверждению миссис Грин, появился снова и также навещал Лиззи. Однажды, в конце лета 1903 года, миссис Грин встретила его на улице. Он шел со стороны виллы «Девон», и она сразу его узнала. Но мистер Айронсмит сделал вид, будто не заметил ее.
Сам Альфред, конечно же, отсутствовал по двенадцать часов ежедневно, давая жене полную свободу наслаждаться жизнью. Догадывался ли он о ее приключениях в то время, мы не знаем, но его несчастный вид и ухудшение здоровья заметили многие, и среди прочих — Джон Смарт, молодой человек, который ранее предлагал ему поселиться в Фулхэме. Он говорил, что Альфред очень похудел и начал сутулиться, что бывает свойственно высоким людям. Иногда жаловался на плохое пищеварение и бессонницу.
В мае 1904 года Лиззи Ропер родила девочку. Через два месяца ее окрестили Эдит Элизабет в церкви Святого Джона. Заметим, что к дочери Лиззи относилась совершенно иначе, чем к сыну. Она нянчилась с ней сама. Уложив Эдит в коляску, выходила с ней на улицу и с гордостью показывала соседям. Визиты Кобба, Мидлмаса и всех остальных прекратились, по крайней мере тогда.
По словам Смарта, Альфред повеселел, предвкушал, как в августе со всей семьей поедет на отдых в Маргейт. Он гордился дочерью, но больше внимания уделял все-таки сыну Эдварду. С самого рождения, когда мальчику так не хватало материнской любви, Альфред заботился о нем больше, чем принято у отцов в нашем обществе. Возможно, поэтому он так сильно полюбил сына. В письмах к своей сестре Мод, имеющихся в данный момент у вашего покорного слуги, Альфред только и говорил об Эдварде, восхищался его красотой, покладистостью, способностями, цитировал высказывания мальчика. Лишь в нескольких письмах содержится что-то еще. О Лиззи и малышке Эдит он упоминал только в конце — что те передают привет вместе с Эдвардом, хотя это пустые слова, если принять во внимание, что они никогда не встречались с Мод.
Альфред поделился с Джоном Смартом надеждой, что его семья больше не увеличится, поскольку он хочет все заработанное потратить на образование Эдварда. Он отправит его не в начальную или классическую школу. Мальчик не должен упустить возможности учиться в университете только потому, что его отец плохо обеспечил семью, как произошло с ним самим. Альфред считал, что Эдвард — исключительный ребенок, и писал Мод, что сын в четыре с половиной года уже читает и складывает цифры. Проявление будущего таланта Альфред видел также в том, что ребенок пошел в десять месяцев, а в полтора года уже хорошо говорил.
Состоялся ли долгожданный отдых в августе, нам не известно. Но именно в августе произошли два других важных события. Первое — мисс Коттрел покинула виллу «Девон» после ужасной сцены с миссис Гайд, когда она обвинила хозяйку, будто та держит пансион в качестве дома свиданий для своей дочери. Второе — Альфред Ропер потерял работу.
Именно «журналистика» Коры Грин пролила свет на отношения мисс Коттрел и миссис Гайд. Мисс Коттрел неоднократно намекала на аморальное поведение Лиззи Ропер, несмотря на то, что визиты «сердечных дружков» прекратились. Теперь она не только обвиняла Мэри Гайд в сводничестве, но также утверждала, что Альфред не был отцом Эдит.
Как-то раз, по словам Коры Грин, мисс Коттрел устроила скандал и высказалась, что дом зарос грязью, по стенам ползают клопы, а Лиззи не лучше уличной девки, пора бы уж Альфреду Роперу узнать правду. Она возьмет и расскажет ему все. На что Мэри предложила ей убираться из дома. Чуть позже Дзержинский помог мисс Коттрел вынести имущество на улицу. И миссис Гайд перестала быть хозяйкой пансиона. Из всех квартирантов остался один Дзержинский, но он, конечно же, не платил.
Однажды утром в начале августа фармацевтическая компания неожиданно прекратила свою деятельность. Выяснилось, что она задолжала значительные суммы, и кредиторы осадили здание снаружи, требуя немедленно вернуть долги. Полагали, что Роберт Мэддокс сбежал на континент, прихватив с собой деньги компании. Однако денежных фондов у компании не было, по крайней мере их не нашли. Мэддокс не сбежал во Францию, он доехал не далее, чем до Дувра, снял номер в отеле и застрелился. Девять служащих компании, включая управляющего, остались без работы.
Без сомнения, для Артура Ропера это оказалось ужасным ударом. Надо было содержать огромный дом, пятерых взрослых и двоих детей. Других источников дохода не было, если не принимать во внимание — что мы, вероятно, и сделаем — гнусные утверждения мисс Коттрел. Альфред незамедлительно занялся поисками работы и в конце концов нашел место клерка в компании по производству оптического стекла «Империал Оптикс Лимитед». Жалованье платили в два раза меньше, чем прежде, и единственным преимуществом «Империал Оптикс» перед фармацевтической компанией — если это можно считать преимуществом — было то, что она располагалась недалеко от дома. Теперь Альфред мог ходить на работу пешком, так как новая работа находилась на Кембридж-Хит-роуд.
Вскоре Кора Грин тоже покинула этот район. Она уехала недалеко, на Стоук-Ньювингтон, и иногда навещала свою приятельницу Мэри Гайд, но уже не была соседкой, которая следила, кто входил в дом или выходил. Весь следующий год на вилле «Девон» окутан тайной. Правда, там находилась Флоренс Фишер, и ее показания на суде стали бы основными. Но девушка не была наблюдательной и все свободное время проводила на кухне, в буфетной или в своей каморке. Что происходило наверху, ее не интересовало. Мать Флоренс умерла, и ей больше не нужно было бегать домой. К тому же появился молодой человек, с которым она начала встречаться и которого представила своим женихом. Эрнст Генри Герцог, внук иммигрантов, служил в хорошей семье в Айлингтоне. Он был на год младше своей возлюбленной и выше ее по социальному положению. Так или иначе, они не поженились, и интересоваться его дальнейшей судьбой нет необходимости. Но в тот период у Флоренс наконец появилась собственная личная жизнь. Если наверху и случались скандалы с обвинениями и упреками, она не обращала на это внимания.
