– Нам есть, за что его привлечь? – обратился ко мне Володя.
– Разумеется. Он преследует меня уже третий день подряд. Есть свидетели.
– Отлично. Значит, заявление вы напишете, Евгения Максимовна?
– Разумеется, – закивала я.
– Значит, будем брать! – Володя достал из заднего кармана наручники и молниеносно защелкнул их на запястьях Александрова.
– Да вы с ума сошли, вы не имеете права!
– У нас нет другого выхода, Альберт Игнатьевич, – спокойно ответила я, и мы втроем вышли из кафе.
Наш арестованный вел себя спокойно, он не вырывался, даже не ругался – молчал и усиленно думал: что же ему делать дальше?..
Порошин устроил неразговорчивого мужа в отдельную камеру и позволил ему подумать до вечера.
После встречи с Александровым Володя поделился со мной своими соображениями:
– У него явно было какое-то дело к жене, а вероятность ее смерти несколько спутала карты, но не нарушила исхода.
– Мне тоже так показалось, – согласилась я с другом. – А в каком случае муж может не расстраиваться из-за смерти жены?
– В том случае, если после ее смерти он становится обладателем чего-то… или кого-то… чему жена в свое время препятствовала.
– Верно, но что же это может быть? – Свои размышления на этот счет я озвучила так: – Если у Александрова была любовница, а Зина упоминала об этом при мне, то смерть ее более чем выгодна мужу. Развода требовать не надо, все решилось бы само собой.
– Логично, – поддержал меня Порошин. – Только убить жену у него явно кишка тонка.
– Подозреваю, что такая идея ему даже в голову не пришла, – улыбнулась я. – Он настаивал на встрече с женой с единственной целью: чтоб уговорить или вынудить ее дать развод.
– Хорошо, а если речь идет не о любовнице?
– Тогда о чем? О совместном имуществе?
– Да, может, они не могли что-то поделить? – Версия Порошина показалась мне дельной.
– Ты знаешь, а ведь Зина говорила мне о разделе имущества! Может, зря я ей не верила, может, действительно она ждала, когда Александров получит дело отца?..
– Какое там дело отца, – перебил меня Порошин, – он же профессор в научно-исследовательском институте, ты не забыла? И с Зинаидой именно у свекра было общее дело.
– Так, может, все наоборот? – Меня осенило: – Зинка сообщила мне достоверную информацию, но… все же несколько искаженную. Это не муж, а она должна была получить выгодное дело, и она спешила развестись с Александровым, чтобы при разводе не делиться!
Наш диалог был прерван телефонным звонком. Порошин пошарил по карманам и достал свой мобильный.
– Да, – коротко ответил он, а потом долго слушал своего собеседника. – Я еду к вам, – ответил он и тут же отключился. – Женя, мне надо бежать.
– Куда?
– В больницу. Ларионов пришел в себя, он хочет дать какие-то показания.
– Я с тобой. – Я уже перекинула через плечо ремень сумочки и намылилась за Володей.
– Ты с ума сошла? – остудил он мой пыл. – Не забывай, ты все еще подозреваемая в покушении на Ларионова.
– Но я в гриме. – Я отчаянно хотела сесть на хвост Порошину.
– Даже не думай, – проговорил Володя уже на ходу, – лучше поезжай к своей подружке в больницу. Ей ты нужнее. – И Порошин убежал.
Я достала сигарету и закурила. В моей голове промелькнула шальная мысль: а не проследовать ли мне за Володей в больницу? Тогда я удовлетворю свое любопытство и смогу узнать о заявлении Ларионова гораздо раньше. А то пока еще дождешься от Порошина подробного отчета! Но, прежде чем воплотить свой наглый план в жизнь, я набрала номер телефона справочной восемьдесят девятой больницы. Я хотела поинтересоваться состоянием Колывановой, но вместо ожидаемого: «Она явно идет на поправку» – услышала пугающее:
– Ей стало хуже, состояние тяжелое.
Я вмиг забыла о своих планах следовать за Порошиным и понеслась ловить машину. Как назло, никто не хотел ехать за город в областную больницу, и тогда я решила действовать иначе. В следующую же машину, которая остановилась возле меня, я влетела, захлопнула дверцу и зло посмотрела на водителя:
– В восемьдесят девятую больницу! Быстро!
– Но это за городом…
– Быстро! – повторила я, и водитель не стал больше мне перечить.
Я знала, в каком отделении лежит Колыванова, поэтому сразу поспешила туда, на второй этаж, в реанимацию. Медсестра на посту едва сдержала мой порыв – ворваться в палату.
– Вы с ума сошли, к ней нельзя!
– Что произошло, почему ей стало хуже?
– Вам лучше поговорить с лечащим врачом, – сказала медсестра, – но его сейчас нет на месте.
– Что случилось? Отчего ей хуже? Открылось кровотечение, вы дали не то лекарство?
– Нет, нет и нет! – Девушка была не робкого десятка. Она насильно усадила меня в кресло и повторила: – Нашей вины в этом нет.
– А чья есть? – я вознегодовала.
– Вы ее родственница?
– Да! – почти рявкнула я.
– Успокойтесь, с вашей сестрой все будет хорошо. – Почему-то она решила, что мы с Колывановой – сестры. – Состояние стабилизировано, просто она очень понервничала.
– Она приходила в сознание? – удивилась я.
– К ней кто-то приходил, и после этого состояние пациентки резко ухудшилось.
– Что?! – У меня глаза округлились от удивления и от возмущения. – Но как вы могли позволить кому-то входить в палату?! Вы меня, родственницу, не пускаете, вы даже милицию не пускаете! – Я немного выпустила пар, покричав на медсестру, и сбавила тон: – Кто к ней приходил?
– Мужчина, – почти шепотом ответила девушка. – Мы не знаем, как он проник в палату, наверное, долго караулил, ожидая удобного момента.
– Что за мужчина?
– Средних лет, темноволосый, широкоплечий. Я заметила какое-то движение в палате и вошла. Он стоял рядом с вашей сестрой и держал ее за руку.
– И что вы?..
– Я немедленно выгнала его и позвала охрану. Но, когда охрана пришла, мужчины уже не было.
– Поверить не могу, неужели Порошин не оставил охрану у палаты?
– Если вы о милиции, то никакого наряда нам не оставляли.
– Я решу эту проблему, – самонадеянно сказала я и поспешила на улицу. Достала из кармана мобильный телефон и собралась набрать номер Порошина. Но не успела: телефон запрыгал в руке. Я посмотрела на экран, номер звонившего был незнаком мне, но по коду я определила, что он – московский.
– Слушаю.
– Евгения Охотникова? – Звонившим оказался мужчина.
– Да, это я.
– Мне надо с вами встретиться, это очень важно.
– Кто вы?
– Я представлюсь вам при встрече. Речь пойдет о Снежане, – это имя прозвучало как пароль.
– Где и когда?
– Я плохо знаю ваш город, я тут впервые. Лучше вы скажите, где мы сможем поговорить в спокойной обстановке?
– Скажите, где вы находитесь, я приеду и заберу вас.
– Гостиница «Люкс», это где-то…
– Я знаю, где это, – перебила я своего собеседника. – В «Люксе» есть замечательный ресторан на первом этаже.
– Вы про «Белый парус»?
– Именно. Спускайтесь туда, минут через сорок я буду там.
– Хорошо, и спасибо за участие. Я буду ждать вас. – Мужчина был хорошо воспитан, это располагало ко встрече с ним.
На всем протяжении разговора с незнакомцем меня не покидало чувство, что голос мужчины мне знаком, причем слышала я его совсем недавно, но никак не могла вспомнить: кому он может принадлежать?
Мне пришлось вернуться в «Желтую осень» за машиной, которую я брала напрокат и которой не смогла воспользоваться вчера вечером. Затем я поспешила в гостиницу «Люкс» на встречу с таинственным незнакомцем.
Мне показалось, что я узнала его. Точнее, в мрачном мужчине, одиноко пьющем пиво за столиком у окна, я распознала того, кто, по словам медсестры из реанимации, навещал Колыванову. Темноволосый широкоплечий мужчина средних лет. Я подошла к его столику, он поднял глаза и тихо спросил:
– Вы Евгения?
– Да, – ответила я и села напротив.
– Как вы меня узнали, ведь я не говорил вам, как выгляжу?
– По описанию медсестры. Ведь это вы приходили сегодня к Снежане?
– Вы правы, это я. И теперь я очень жалею об этом. Мне показалось, что Снежаночке стало хуже после моего визита.
– Гораздо хуже. – Я не стала успокаивать незнакомца.
Он замолчал, сделал еще несколько глотков и жалобно посмотрел на меня:
– Евгения… простите, не знаю вашего отчества.
– Максимовна.
– Да, спасибо. – Он отвел взгляд в сторону. – Евгения Максимовна, я знаю, чем вы занимаетесь, и хочу попросить вас о помощи. Точнее, я хочу стать вашим клиентом.
– У меня уже есть клиент – Снежана. А с двумя клиентами одновременно я не работаю.
– Но меня и Снежану вы можете объединить в одно дело, ибо в том, что случилось со Снежаной, есть и моя вина.
