Продираться через эти нетронутые заросли было нелегким делом. Выручало только то, что здесь не было густой травы. Зато ивовые побеги торчали из песка столь часто, будто их высадили в качестве живой изгороди.
Для начала я попыталась пересечь остров поперек. Для этого пришлось передвигаться на коленях, а кое-где даже ползком. Впрочем, остров был невелик, и мне довольно быстро удалось добиться своего.
На другом берегу был тростник, стрелы остролиста под водой и тишина. Нигде никаких следов человека. Я поспешила вернуться назад. Все-таки через эти кусты невозможно будет подобраться абсолютно бесшумно — по крайней мере, мне хотелось на это надеяться. Значит, Углов выберет какой-то иной путь. Если уже не выбрал.
Эта мысль ошпарила меня. Мне показалось, что на берегу, где остался Беднов, царит какая-то неестественная, пугающая тишина. Я приложила все силы, чтобы быстрее преодолеть последние метры.
Должно быть, у меня в этот момент был очень озабоченный вид — живой и невредимый Беднов тут же потянулся за карабином. Я остановила его жестом.
— А я уж было подумал, что вы увидели морского дьявола, — добродушно произнес Андрей Борисович.
— Нет, просто я подумала, что вас уже нет в живых, — любезно сообщила я.
Беднов в мое отсутствие, оказывается, был занят тем, что сооружал на какой-то подстилке нечто вроде праздничного стола — здесь были ветчина, икра и другие вкусные вещи, при виде которых у меня потекли слюнки.
— Знаете, я все-таки решил, что сначала мы перекусим, — заявил он. — А уж потом поставим палатку и будем ловить шпионов! — Он подмигнул мне и подбросил на ладони бутылку, наполненную жидкостью, цветом напоминавшую темный янтарь.
— Пить бы я вам вообще не советовала, — сварливо сказала я. — Не тот случай.
Беднов иронически сморщил нос и демонстративно отвинтил пробку.
— Завтра у меня может не быть и такого случая! — заявил он и налил себе коньяка в небольшой серебряный стаканчик.
Пока он пил и закусывал, я задумчиво рассматривала водную гладь. Воображение подсказывало видение аквалангиста, выходящего из пучин с арбалетом в руках, но наличие у предусмотрительного Углова акваланга все-таки было чересчур фантастическим вариантом. С таким же успехом у него мог оказаться и вертолет.
— Ладно, вы ешьте! — сказала я. — Я тоже проголодалась. Так что насыщайтесь в темпе! Не на пикнике…
— Я полагал, что, как моя любовница, вы не побрезгуете разделить со мной трапезу, — велеречиво произнес слегка захмелевший Беднов.
— Я бы не отказалась, но если мы оба примемся жевать, нас могут застигнуть врасплох! — сердито сказала я. — Нужно следить за каждым шорохом. Поэтому мне и не хотелось, чтобы вы пили.
— От коньяка мои чувства обостряются! — весело заявил Беднов.
Я поняла, что разговаривать с ним бесполезно — он был опьянен не столько спиртным, сколько неожиданно свалившейся на него свободой. Свободой от обязательств, от секрета, который вынашивал годами, от необходимости делать деньги и всегда побеждать. Он, так сказать, вкусил радость поражения — радость быть никому не нужным.
На соседнем острове на обрывистом берегу зеленели густые, подступающие к самому краю рощи. Красная глина вся были изрезана темными расщелинами. Узкая полоска песка у подножия, заваленная валунами и галькой, была совершенно пустынна. Ее отделяло от нас метров двести сверкающей голубой воды. В воздухе висела тишина, изредка прерываемая слабым плеском волны и треском стрекозиных крыльев.
Беднов уже успел опорожнить треть бутылки и пришел в какое-то лихорадочное неприятное возбуждение.
— Черт побери! Какая, однако, жарища! — воскликнула он, стаскивая с себя рубашку. — Предлагаю раздеться! В самом деле, Юлия Николаевна! — Он с двусмысленной улыбкой уставился на меня. — Сбросьте с себя эту ужасную куртку, эти джинсы! Я уверен, что вам нет смысла скрывать свою фигуру — наверняка она столь же очаровательна, как и ваше чересчур строгое лицо…
Он поднялся и, ухмыляясь, шагнул ко мне.
— Все-таки это странно, — сказал он. — Я и вы. В этом райском уголке… Скажите, а вам никогда не приходилось заниматься любовью с теми, кого вы разоблачаете? Должно быть, это очень экзотическое ощущение…
— Успокойтесь, пожалуйста! — с досадой сказала я. — Вы все испортите! Не следовало вам пить…
На всякий случай я сунула руку за пазуху и сняла пистолет с предохранителя. Не для того, чтобы стрелять в Беднова. Просто я начинала нервничать.
— Нет, в самом деле? — настойчиво продолжал Беднов. — Вас никогда не подмывало соблазнить какого-нибудь убийцу, террориста? Мне кажется, при вашей работе вы нуждаетесь в разрядке. Почему бы нам с вами…
Он шагнул вперед и стиснул меня за плечи. Совсем рядом я увидела его смеющиеся, наполненные каким-то безумным вожделением глаза. Давление его пальцев делалось все сильнее.
— Уйдите к черту! — прошипела я. — Что вы себе позволяете? Вам голову напекло?
Не слушая, он сграбастал меня в объятия и попытался поцеловать. Мне были до лампочки его домогательства, но он вел себя безрассудно и опасно. Пытаясь вырваться, я с ужасом услышала какой-то тихий плеск, заглушенный животным мычанием Беднова. Шутки кончились.
Я врезала каблуком по его босым пальцам — от боли он ослабил объятия — и тут же несильно боднула его в переносицу. Беднов глухо вскрикнул и осел на песок.
А в следующую секунду на землю полетела и я, сбитая с ног ударом в голову. Сознание я не потеряла и сквозь пелену в глазах увидела над собой мокрого с ног до головы человека в темной одежде. Черные как смоль волосы липли к его лбу. В руках он держал арбалет.
Углов вынырнул из воды в тот момент, когда мы решали с Бедновым сексуальные вопросы. Должно быть, он подплыл с соседнего острова, где поджидал нас. В футболе есть поговорка — порядок бьет класс. Он побил нас и порядком, и классом.
Когда глаза мои стали видеть более-менее ясно, я различила, что жерло, так сказать, арбалета направлено мне в лицо. Я даже видела трехгранный наконечник стрелы, острый как спица. Углов, держа палец на спусковой скобе, сказал мне с улыбкой — совсем негромко:
— Ша, девочка! Немножко послушания, и, может быть, я оставлю тебя жить!
Он стоял так, что мог держать в поле зрения нас обоих. Мне почему-то не было страшно — я только удивлялась, насколько Углов похож на свою фотографию, даже улыбка его была мне знакома. Пошевелиться я даже не пыталась — малейшее движение закончилось бы для меня плачевно.
— Беднов! — все так же негромко произнес убийца. — Надень-ка на девочку браслеты! — Свободной рукой он снял с пояса наручники и бросил их на песок. — А потом мы побеседуем.
Беднов, уже пришедший в себя, поднял глаза. Взгляд его был тяжел и полон ненависти. Но в нем не было ни капли страха.
— Шевелись! — прикрикнул Углов, которому не понравился этот взгляд.
Беднов посмотрел на меня, а потом назад — туда, где на развернутом чехле лежал карабин.
— Далековато, да? — спросил с издевкой Углов и добавил с угрозой: — Браслеты — ну!
Беднов на ощупь нашарил на песке наручники и, не сводя глаз с Углова, медленно встал на ноги. Углов повелительно мотнул головой.
Все дальнейшее заняло какое-то мгновение. Беднов отчаянно прыгнул в сторону, вытянув руки в направлении карабина. Углов повел рукой, и в воздухе раздался тончайший звон тетивы. Беднов рухнул на песок без единого стона.
Углов мгновенно обернулся ко мне и еще успел увидеть черное дуло «иерихона». Я нажала на спусковой крючок. Грохот выстрела пролетел над водой и рассыпался на противоположном берегу тысячекратным эхом.
С пулей во лбу тело Углова шатнулось назад и повалилось в воду, подняв фонтан брызг. Ноги его, оставшиеся на песке, задергались в мелких судорогах.
Я одним рывком поднялась на ноги и подбежала к Беднову. Стрела вошла ему в мозг. Из его рта неудержимо струилась темная вязкая кровь. Но даже умирая, он все равно тянулся к своему карабину, и слабеющие пальцы еще продолжали скрести ногтями деревянный приклад.
Я взяла карабин и уложила в чехол. Бросила его на дно катера. Тщательно протерла пистолет и вложила в правую руку Беднова. Отвязала катер и столкнула его на воду. На глаза мне попался бинокль. Я захватила и его.
Метрах в двадцати от острова я завела мотор и, ни разу не оглянувшись, повела катер вверх по течению. Когда зелень островков растаяла вдали, я бросила в пучину карабин и бинокль.
В моей душе нарастало чувство опустошенности, но я держалась, зная, что это пройдет через день-другой. Через двадцать минут я пристану к пустынному берегу, поднимусь наверх и выйду к шоссе. А дальше я затеряюсь в этой огромной стране и, может быть, поеду в Жигули.
Меня не волновало, какую версию выдвинет следователь, столкнувшись с двойным убийством на островах. Какова бы она ни была — меня это уже не касалось. Меня здесь не было.
