– Ну вот, лапонька! Ты уже начала отрабатывать свой долг. Поздравляю! Формальностями с переоформлением квартиры и прочими деталями займемся завтра. А пока отдыхай! Да, если вдруг соберешься заявить в милицию, то не советую: с твоими жильцами уже проведена воспитательная беседа и все они как один покажут, что нас в этой квартире никогда не было. Понятно?
Мартынов со своими громилами удалился. Ника оторвала скотч от лица. Это должно было быть больно, но она не почувствовала боли. Она вообще ничего не чувствовала. Она умерла, задохнулась под грузной тушей Мартынова. Она встала с дивана, сорвала с себя изрезанные остатки одежды и направилась в ванную. Жильцов то ли не было дома, то ли они испуганно затихли за своими дверями.
Ника долго стояла под душем, ожесточенно терла тело мочалкой, но ничего не чувствовала, словно это было не ее тело. Но ей это было безразлично. Она умерла и обмывала тело перед похоронами.
Володенька спал в своей кроватке: как ни странно, происшедшие события его не разбудили. Ника оделась и достала из шкафа ружье. Когда Мартынов придет, она убьет его. И того из его людей, кто окажется рядом. А дальше…
Володенька проснулся и заплакал. Ника взяла его на руки. А что дальше? Либо ее сразу убьют громилы Мартынова, либо посадят за убийство очень надолго. Родители заполучат квартиру, сдадут Володеньку в приют и… Нет, этого допустить нельзя! Но что делать? Решение пришло мгновенно. Только Муся может ей помочь!
Муся, Мария Ивашкевич, была домработницей у родителей Ники, пока те не лишились своей доходной партийной работы из-за исчезновения партии. Муся глубоко презирала своих хозяев и на этой почве подружилась с приветливой и открытой Никой, чуждой сословных предрассудков «советской элиты». Когда хозяева оказались неплатежеспособны, Муся без сожаления покинула их, даже не потребовав полугодовое жалованье: все равно зажали бы, жлобы! Муся не унывала и принялась «челночить»: возила товары, как сотни тысяч других «челноков», кормивших, одевавших и обувавших людей, преданных и брошенных на произвол судьбы своей страной, ограбленных преступной, бандитской и бесчеловечной «гайдарономикой» и борющихся за выживание в меру сил и возможностей. У Муси была дочка лет семи, которая жила в маленьком белорусском городке у Мусиных родственников. Вот об этом и вспомнила Ника.
Вечером она вышла с Володенькой якобы на прогулку и, убедившись в отсутствии слежки, поймала «бомбилу» на пятидверной «Волге» и рванула на съемную квартиру Муси. «Только бы она была дома!» – мысленно молила Ника. И бог услышал ее молитвы: Муся только что вернулась из очередной экспедиции и половина комнаты в хрущевской двушке была завалена баулами. Вторую комнату снимала Мусина подруга, такая же «челночница».
– Мусенька! Телефон работает? – первым делом спросила Ника, вталкивая коляску с Володенькой в узкую прихожую. Муся кивнула, осторожно вынимая заплакавшего Володеньку из коляски и унося в комнату. Ника позвонила знакомому нотариусу, быстро обо всем договорилась и прошла в Мусину комнату.
– Что случилось, Ника? – участливо спросила Муся. – На тебе лица нет!
Ника быстро изложила Мусе происшедшие события, а также план, который возник у нее в связи с этим. Муся охнула, но Ника на корню пресекла все ее возражения.
– Это не подарок, Муся! – жестко заявила она. – Ты должна сберечь Володечку, если что-то со мной случится. Продашь квартиру, возьмешь деньги и уедешь туда, где они до тебя не доберутся. Понятно?
Муся кивнула и следующим утром они отправились в нотариальную контору, где Ника оформила дарственную на свою квартиру на имя Марии Рыгоровны Ивашкевич, а также завещание, в котором опекуном Володи Соколова в случае смерти матери, Вероники Павловны Соколовой, определила ту же Марию Ивашкевич. Закончив дела и еще раз проинструктировав готовую разрыдаться Мусю, Ника поцеловала спящего сына и поехала домой. Из жильцов дома оказался только студент Аркаша, снимавший у Ники по символической цене чуланчик без окна.
– Эти не приходили? – спросила Ника. Аркаша сразу понял, о ком идет речь, и отрицательно покачал головой, сочувственно глядя на Нику.
– Что-нибудь еще, Аркаша? – спросила Ника, видя, что тот хочет ей что-то сказать.
– Тут такое дело, Вероника… – забормотал он, теребя край рубашки, носимой навыпуск. – В общем, все ваши жильцы съехали, кроме меня. Боятся, надо полагать…
– Понятно, Аркаша, – вздохнула Ника, направляясь к своей комнате.
– А вы не боитесь, Вероника? – спросил ей вслед Аркаша.
– Нет, – коротко ответила Ника. Она действительно не боялась. Она уже умерла вчера, под вонючей грузной тушей Мартынова. А мертвым бояться нечего. Ника полезла в шкаф и достала из-под стопок постельного белья чехол с охотничьим ружьем деда и патронташ. Пристыковала ствол к прикладу, достала из патронташа два патрона с картечью. Картечь восемь с половиной миллиметров идеально подходит на кабана, так дед говорил. Ну а против двуногих козлов – тем более подойдет. Жаканом и промахнуться можно, картечь вроде как надежнее. Ника зарядила оба ствола патронами с картечью, спрятала ружье в шкаф среди платьев и пошла в туалет.
Пока она была в туалете, она услышала, как раздался звонок в дверь. Сердце сжалось: неужели они? Но вроде нет: Аркаша без колебаний открыл дверь, и Ника услышала женский голос. От сердца отлегло.
Голоса стихли. Ника вышла из туалета, отправилась в ванную. Когда она вошла к себе в комнату, то на мгновение остолбенела: в кресле возле окна сидела цыганка и смотрела на Нику.
– Кто вы? – пролепетала изумленная Ника.
– Где ожерелье? У тебя? – вместо ответа спросила цыганка.
Ника, словно завороженная, молча кивнула.
– Так одень его! – велела цыганка. Она встала, подошла к Нике и повторила: – Одень! И все будет хорошо, только глупостей не делай.
Ника послушно направилась к шкафу, достала из заветного тайничка ожерелье бабушки Веты и одела на шею. А когда повернулась, цыганки уж и след простыл. Ника кинулась по квартире, проверяя комнаты: никого, только в своем чуланчике на койке лежал Аркаша и читал книжку при свете ночника. Увидев Нику, он удивленно привстал:
– Что случилось, Вероника?
– Где цыганка? – спросила Ника.
– Так… Она сказала, что к вам, я и впустил. А что, не надо было? – забеспокоился Аркаша.
– Нет, все нормально, она уже ушла, – успокоила Ника. – Если эти придут, ты не выходи, не стоит. И вообще, тебе лучше уйти. Слышишь?
Аркаша встал, потоптался, потом одел куртку и ушел. У дверей он было остановился, но Ника сделала нетерпеливый жест: дескать, давай! И Аркадий вышел, захлопнув дверь.
Ника прошла к себе в комнату, достала ружье и легла в постель, накрывшись пледом. Быстро стемнело. Ника, видимо, задремала. Ее разбудил стук входной двери. Кто-то вошел в квартиру и быстрыми решительными шагами пошел по коридору. Ника затаила дыхание и взвела курки обоих стволов ружья.
Вошедший остановился возле двери в Никину комнату и распахнул створку. В проеме четко обозначилась фигура, и Ника решительно нажала на спусковой крючок. Отчетливо прозвучал щелчок, но выстрела не последовало. Осечка! Ника нажала еще раз, но опять раздался металлический щелчок. Снова осечка?!
В этот момент щелкнул выключатель. Ника зажмурилась от света, но тут же открыла глаза, всматриваясь в вошедшего. Это был Аркаша. Господи! Она чуть не убила Аркашу! Ника заплакала.
Аркадий подошел к ней и обнял.
– Не надо, Вероника! Все нормально, я здесь!
– Почему ты здесь? – прошептала Ника, прижимаясь к Аркаше. – Зачем?
– Я не мог уйти, – объяснил он. – Я сидел во дворе и думал: как они появятся, я тут же милицию вызову. А сейчас уже поздно, они, наверное, не приедут. Ой! Что это?
Рука Аркадия коснулась ружья. Он изумленно разглядывал оружие, затем поднял глаза на Нику.
– Вероника! Как же так? – растерянно спросил он.
– Так надо, Аркаша! – твердо сказала она.
– Нет! – также твердо ответил Аркаша. – У вас ребенок, Вероника, вам надо жить! Кстати, где он?
– С ним все в порядке, он в надежном месте, – ответила Ника.
– Ну и хорошо, – отозвался Аркаша. Он взял ружье и вышел из комнаты. Ника упала на постель и зарыдала. Когда она закончила всхлипывать, то услышала странные скрежещущие звуки. Ника вышла в коридор. Звуки доносились из каморки Аркаши. Ника вошла туда и увидела странную картину: Аркаша пристроил на письменный стол тиски, зажал в них ружье и сейчас отпиливал стволы. Приклад уже был отрезан.
– Что ты делаешь?! – изумленно воскликнула Ника.
– Обрез, – коротко пояснил Аркадий. Теперь это был не застенчивый студентик Аркаша, а решительный и немногословный Аркадий. Отрезанные стволы с громким стуком упали на пол. Аркадий вставил в обрез два патрона, затем положил его в пришитый к куртке глубокий карман. В мешковатой куртке обрез не был заметен.
