Алтуфьев. – Каким ветром, говорить не надо?
– Да поняли уж… Опять мой кабинет займешь?
Не тратя времени на предисловия, следователь сразу же приступил к делу. Внимательно выслушав доклады, затребовал себе материалы, с которыми и заперся в кабинете Ревякина – изучать. А изучать было что – ребята поработали, опросили многих…
Только ближе к вечеру Владимир Андреевич вышел к лавочке покурить, углядев там Дорожкина с Игнатом.
– Угощайтесь. – Алтуфьев протянул было пачку «Памира», да тут же сконфузился, засмеялся. – Ах да, вы же такие не курите. Не царское это дело, ага.
Дешевейшие сигареты «Памир» стоили по десять копеек за пачку, и табачок там был – так себе, однако Владимир Андреевич привык к ним еще в армии, да так и продолжал курить до сих пор.
– Может, наших? – Ревякин вытащил красную пачку «Друга».
– Нет уж, – гордо отозвался следователь. – Свои подымлю. Ты, Игнат, сколько за день выкуриваешь? Пачку?
– Ну.
– А я только половину. А то и треть! Потому что невкусные. Что смотрите? Курить – здоровью вредить!
С сотрудниками Озерского отделения милиции Алтуфьев близко сошелся еще лет пять назад, когда расследовал дело о жестоком убийстве практикантки. Да и потом были общие дела, и Владимир Андреевич даже, бывало, жил, то есть, скорее, только ночевал в доме у двоюродной тетки Ревякина Глафиры Ивановны, тети Глаши. Так вот с Игнатом и сошлись. С Дорожкиным – меньше…
Летел вокруг густой тополиный пух. Отцветала сирень. Тихий июньский вечер расплывался пряным запахом трав. Утробно мычали коровы – невдалеке, за отделением, пастух гнал стадо с лугов. Напротив, по широкой Советской улице, проносились на велосипедах подростки, степенно прогуливались парочки… А вот прошел вечерний автобус на Тянск – белый круглолобый «ЛАЗ» с широкими бордовыми полосами.
– С девушкой, вижу, пока одна зацепка – родственники. – Проводив автобус взглядом, Алтуфьев выбросил окурок в урну. – В Ленинграде кто у нее? Тетка?
– Двоюродная. Имя такое… не совсем обычное – Ираида.
– Да, помню.
– А зачем нам ее тетка? – удивился Дорожкин. – Девчонку ведь не в Лениграде убили.
– Может, и незачем… а может, и зачем! – Следователь хмыкнул и пояснил: – Просто думаю вслух, рассуждаю… Этот еще ваш, аспирант… Причем он и наш тоже.
– Ваш?
В ответ Владимир Андреевич кратко рассказал приятелям о последнем ограблении в Тянске. Со смертью антиквара.
– Смотрите: аспирант – двоюродный племянник убитого антиквара – приезжает в Тянск, сразу после ограбления и смерти сталкивается на месте происшествия с какими-то подозрительными рыбаками. Потом едет в район. И тут же погибает при неясных обстоятельствах. Я думаю, рыбаки его тоже заметили. На затылке погибшего – обширная гематома. Мог и сам с кручи упасть – там, внизу, камни. А могли и ударить.
– Ну, тут бабушка надвое сказала, – махнул рукой Игнат. – Маловато данных.
– Вот! – Алтуфьев многозначительно поднял вверх указательный палец. – И я о том. Маловато! А значит, что?
– Копать надо.
– Вот-вот… копаем. И не только по аспиранту! Не поверю, чтобы у юной девушки, да не было подружек! Которым она могла что-нибудь рассказывать, мыслями поделиться.
– Да она нелюдимая. Молчунья, – усмехнулся Дорожкин. – Там вся семья такая: слова не дождешься – ни доброго, ни плохого. Староверы-кержаки. Спрашиваешь – смотрят на тебя, как солдат на вошь. Чужих не любят – жуть! И Настя такая же. Хотя…
– Ну-ну…
– Разве что Галю-продавщицу спросить. Они с Настей-то одного возраста. Может, и болтали когда. Галя-то, хоть и с Озерска, да продавец ведь в деревне – человек не чужой.
– Вот-вот, опроси. В клуб местный загляните. Наверняка уже слухи пошли.
– В клуб лучше не самим. – Игнат потянул из пачки сигарету, задумался… и засунул обратно. – Знаешь, Володь, там нам ничего не скажут – чужие потому что. Вот если молодежь заслать… Молодые ведь к молодым тянутся. А мы с Игорьком уже, увы, в стариках… А человечка своего я там уже настропалил, не думай.
– Это хорошо. А у аспиранта в Лерничах конфликт был, помните? – задумчиво глянув в небо, промолвил следователь. – Мне вот почему-то кажется, будто во всех этих преступлениях два узла. Один – здесь, в районе, а второй – в Тянске. Почему я так думаю… не знаю пока, как объяснить. Интуиция. Вы со своей колокольни смотрите, я с другой гляну – с Тянской. Понимаю, вас от текучки никто не освобождал.
Участковый хмуро кивнул:
– Уж это точно! На танцах опять драка. Верховцев волком смотрит, говорит, плохо профилактирую.
– Сочувствую. А до этой… да юннатской станции далеко отсюда? – неожиданно поинтересовался Алтуфьев.
– На машине часа полтора-два. Но это до Лерничей только…
– А на «Яве» – минут за сорок, запросто! Ну, не за сорок – за час.
С Алтуфьевым поехал Ревякин. Показать дорогу, да и вообще – помочь. Никаких обид ни у Игната, ни у Дорожкина не было – знали, Владимир Андреевич любит все сам посмотреть, своими глазами. Тем более целых два места происшествия: лесное озерко и старый кордон – станция юннатов.
Перед самым отъездом следователь выписал оперу отдельное поручение: дружба дружбой, а показатели всем нужны! Тем более и начальство объявилось…
Верховцев Алтуфьеву обрадовался:
– Вот ведь, хорошо, Владимир Андреевич, что сам пожаловал. Места наши знаешь. Да и ребята помогут.
– Уже помогают!
– Да вижу, вижу… В Рябой Порог? Может, на машине подбросить? А то такую красавицу да по колдобинам… Я про «Яву».
– Ничего! Пусть к колдобинам привыкает. Асфальта-то у нас мало!
– Да шучу я, шучу. – Иван Дормидонтович замахал руками. – Дорога там нормальная. Только по лесу не гоните. А как вернетесь, прошу в баньку!
Добрались быстро – за полтора часа и теперь ждали парома. Искоса поглядывая на «Яву» и Алтуфьева в узких бежевых брюках (Игната многие знали), собравшийся у переправы народ живенько обсуждал недавние страшные новости. Ну, а как же? Целых два трупа! Как тут не обсуждать?
– Ой, Аннушка-то… как теперь жить? Любимая дочка…
– И не говори! Страсти-то какие, прости господи.
Колхозницы с косами и граблями (видно, возвращались с дальнего сенокоса), искренне сочувствуя родителям погибшей девушки, гадали – кто же убийца? Впрочем, похоже, уже и не гадали – дружно пришли к выводу, что убийца – чужой!
– Не, бабоньки, у нас таких зверюг нету!
Прислушиваясь, Алтуфьев толкнул напарника локтем. Тот все понял, кивнул, подошел к женщинам:
– А почему ж это – чужой? Что, судимых по деревням мало?
– Ой, товарищ милиционер, здрасте! А будто вы не знаете, как раньше судили? – ухмыльнулась осанистая – в три обхвата – баба в белом платке. – Ить культ личности был!
Тут же поднялся гвалт.
– Культ не культ
