– а суд справедливый был!
– Да где же справедливый-то? Где?
– Ой, Надюха… Это ты, небось, про раскулачивание? Так правильно! Вы кулаки и были!
– Это мы-то кулаки?!
– А кто троих коней держал? И коров – целое стадо.
– А ты чужих-то коней не считай! А то я вот тебе посчитаю!
Осанистая Надюха схватила грабли, явно намереваясь ударить языкастую собеседницу по хребту. И ударила бы, да та вовремя увернулась, заверещала:
– Товарищ милиционер, не видите разве? Тут против советской власти идут!
– Так, женщины. Цыц! – быстро успокоил Ревякин. – Значит, считаете, судимые ваши односельчане убить не могли?
– Не-е… Говорим же – не звери.
– А у многих и кишка тонка. Это по пьяни разве…
– Вот-вот! – Опер поспешно закивал. – Я и говорю – по пьяни… Вот хоть тот же Ломов…
– Лом-то? Ну, он, конечно, хулиган… Но девку! Тем более свою, местную. Обозвать может, а так…
– Скорей Голец! – в беседу вступили и мужики-лесорубы, добирающиеся на дальние вырубки.
– Ха, Голец. Сами ж сказали – кишка тонка.
– А молодой этот… Сиплый? Ну, что недавно вернулся? – Игнат ловко направлял беседу в нужное русло.
– Так он только вышел!
– А с Гольцом уже поцапался. И с каким-то приезжим…
– Так и Ломов с чужими задирался. Он всегда, как выпьет…
Так вот своих и выгораживали, однозначно утверждая, что убить несчастную Настю Воропаеву мог только кто-то чужой.
– Так, вы чужих-то в мае видали? – усмехнулся Ревякин. – Что-то участковому ни один не сказал.
– Так теперь упомни поди да-ак!
Алтуфьев поспешно спрятал улыбку и отвернулся. Его всегда умилял здешний финно-угорский говор. Почти все местные (особенно из дальних деревень) начало фразы произносили очень быстро, почти тараторили, а конец растягивали, выделяя интонацией, так, что не очень понятно было, то ли они что-то утверждают, то ли спрашивают.
«Тактеперьупомниподи да-а-а-АК!»
И вот это «дак» еще… Озванчивали согласные, а вместо «е» часто вставляли «и», причем непонятно, по какому принципу, к примеру, говорили «сИно», а не «сЕно», однако слово «сенокос» всегда произносили правильно.
– Ну, не видали, да. Дак они могли с реки…
– С Капши, что ли? – усмехнулся Игнат.
– Да не с Капши, с Койвы-реки! По ней лес сплавляют. И самоходные баржи ходят. В Онегу! И в Ладогу.
– Да знаю я Койву, на рыбалке бывал. – Ревякин отмахнулся, недоверчиво покачав головой. – Так она ж далеко!
– Это по дороге далеко, а по лесным тропкам – всего-то с десяток верст. Ну, полтора десятка… Бывало, матросики-то за водкой захаживали.
– А что Лом с чужим задирался, так все тут, у парома, и кончилось. А уж как у них там с Сиплым – то Голец знает, сосед. Вроде и там помирились.
– А не того ль чужого на озере недавно нашли?
– У Рябого Порога-то? Так он по пьяни ж!
– Там многие шеи ломали. Вон, Васька Глотов в прошлый год…
– Пить меньше надо, вот что!
Наконец, подошел паром. Погрузились. Застрекотала лебедка. Уже на том берегу Ревякин перебросился парой слов с паромщиком. Потом уселся в сверкающую коляску «Явы» и указал рукой:
– Пока вон по этой дорожке. Прямо.
Следователя из Тянска встретили в лагере без особых эмоций. Может быть, потому что тот явился с Ревякиным, а скорее, просто выгорели уже все. Ну, приехал следователь – так понятно!
Уж, конечно, закрыть станцию раньше времени никто не разрешил – деньги-то выделены! Да и опасности для юннатов пока что никакой не усмотрели. По всему, Настя погибла еще до появления ребят, что же касается аспиранта – так он же сам… Несчастный случай, чего зря огород городить?
А вот отвлечь детей от нехороших событий – это надо! Это теперь – первое дело начальника станции Анны Сергеевны Розовой. Вот она и старалась. Да и сам директор, товарищ Говоров приехал, посоветовал организовать для юннатов поход дня на два-на три куда-нибудь подальше. Эту идею ему подсказали в гороно, и так подсказали, что нужно было немедленно исполнять! Хорошо, Алтуфьев успел вовремя приехать, задержись еще на день – и не было бы кого допрашивать?
Коллеги сразу же поделили работу: Ревякин опрашивал тех, кто еще не давал показаний, так сказать, коврово, вдруг что всплывет? А сам Владимир Андреевич, устроившись на террасе, вызывал к себе выборочно, причем с ребятами сначала разговаривал с глазу на глаз, а уж потом записывал все в протокол, официально, в присутствии педагога – старшей пионервожатой Таи. Той все это дело нравилось – Алтуфьев был мужчина интересный. Тем более в таких модных штанах!
О конфликте погибшего аспиранта с местными следователь уже наслышался на пароме, теперь то же самое подтвердил и Гольцов:
– Все верно, гражданин начальник. Был конфликт. И у парома – с Ломом, и потом – с Сиплым. Я же лично гражданина ученого встречал, ко мне зашли… за велосипедом. У меня-то есть, а для товарища ученого я хотел попросить. Ну, чтоб не пехом, чтоб удобней. Пошел к соседям, вернулся – а они уже с Сиплым ругаются. Я бы сразу рассказал – так все ж уехали.
– Из-за чего ссора? В чем проявилась? – уточнил Владимир Андреевич.
– Да что-то про девок… Сидели-то у меня в комнатухе – у Сиплого не обжито еще. Так у меня там на стенке – картинки для красоты… ну, из журналов… «Работница» там, «Советский экран»… «Кавказская пленница» с обложки… Ну и там, девки в купальниках. Так они из-за них и заспорили, как я понял. Сиплый их «курвами» обозвал, а товарищ ученый вступился, сразу видно – городской. Хорошо, я вовремя пришел. Не-е, до драки дело не дошло, но Сиплый ученого за грудки схватил. Пьяный! Не ученый – Сиплый. Пришлось успокаивать. Потом Алик зашел, ну, паренек соседский, я у него велик спрашивал. Так я ученого с ним и отправил, с Аликом. Ну, от греха. Мало ли, раздерутся еще… Мне оно надо?
Ревякин быстренько – пока не ушли – опросил Лиину и эстонцев. Об аспиранте они ничего рассказать не могли, тем более об убитой девушке. Ну, собственно, Игнат ничего такого и не ждал, позвав студентов так, для массовости опроса.
На вопрос же о подозрительных людях Лиина вдруг вспомнила странного парня, что привязался к ней на пароме:
– Так это длинный, тощий… как шпала, да. Рубаха расстегнута, пьяный. Фу! Шорты ему мои не понравились. Обозвал меня так это… нехорошо. А ему лесник наш Ян Викторович сделал замечание – он и ушел. Мы как раз к леснику, на кордон. Он нам старую деревню обещал показать…
– Удачи!
Следующей была Женька. Улыбнулась:
– Да
