— Но что это за жизнь для вас, — посочувствовала я. — Вы можете хоть ненадолго отлучаться из дома?
— Ее брат неплохо платит мне, — ответила Майра, глянув на унылый ландшафт, — однако эти деньги здесь не на что тратить. Если бы камни чего-нибудь стоили, богаче нас не было бы людей в мире, правда? Но теперь вы видели Бренди и понимаете состояние, в котором она находится. Разве могу я оставить ее в таком положении? Моя мать работала на эту семью, на О'Рейли. Так что в известной мере мы с ними в родстве. Вы спрашиваете, выхожу ли я куда-нибудь? Выхожу. Иногда ко мне приходит подруга, — когда ей представляется такая возможность, — и устраивает мне выходной. Но только в последнее время это случается все реже и реже. Поэтому прощайте. Ваше общество было приятным для нас, но я думаю, что вы согласитесь с тем, что возвращаться сюда смысла нет, не так ли?
— Действительно, — согласилась я. — Но все равно спасибо.
— Надеюсь, что ваша подруга сумеет выкарабкаться из своей ситуации.
Я повернулась, чтобы уйти, но тут в голову мне пришел еще один вопрос.
— Но ведь эта болезнь, порфирия, передается по наследству? Ее брат тоже болен ею?
— Да, — ответила она. — Боюсь, что так.
И я представила себе человека, которого приняла за Кроуфорда Лейка в тот первый и единственный раз, когда видела его лично, — загорелого, освещенного солнечными лучами в его римских апартаментах. «Ох, дерьмо», — подумала я.
Итак, человек, которого я знала под именем Кроуфорда Лейка, им не являлся. Открытые мной факты просто не допускали другой интерпретации. Нельзя было даже сказать, что они меняют облик ситуации. Изменения следовало назвать куда более глубинными. Трое были мертвы, и по меньшей мере двое из них приняли смерть от чужих рук. Еще одна невинная жертва томилась в тюрьме.
Дорога назад в Италию оказалась невероятно долгой — не в смысле проведенных в дороге часов, а того ментального подтекста, который мне следовало преодолеть. Наиболее благоприятным сценарием являлся тот, в котором Лейк, учитывая свое болезненное состояние, попросил кого-то провести переговоры со мной от его лица. В подобной вполне спокойной версии развития событий Лейк действительно выбрал меня для покупки Беллерофонта, мое участие во всей истории носило исключительно законный характер, а смерти следовало считать жутким совпадением. Однако я не сумела заставить себя долго придерживаться этой версии и скоро впала в душевный мрак и занялась самообвинениями. С какой стати я решила, что такая персона, как Кроуфорд Лейк вообще станет просить меня исполнить для него какое-то дело? Мне не позволили бы даже вынести мусор из его дома, не говоря уже о покупке бронзового коня. Неужели меня подвело тщеславие? Мое место отнюдь не среди людей, подобных Кроуфорду Лейку. Мне просто нравилось думать, что я могу оказаться на таких высотах.
И все же я была осторожной, так ведь? Я спросила его о том, почему именно он обратился ко мне. Ответ гласил, что он искал малоизвестного антиквара и, безусловно, не льстил моему тщеславию. С другой стороны, он похвалил мои деловые и исследовательские способности. Так ли это было ужасно?
Впрочем, дело было не в том, почему я сделала это и почему поверила ему. Важно было другое — почему все это вообще произошло. Была ли это шутка, розыгрыш, сложившийся не так как надо? И кто тогда был шутником? Я не могла представить себе человека, способного на столь причудливую выдумку и к тому же готового на убийство, чтобы защитить свой обман.
А если это хуже, чем шутка? Нет ли здесь преднамеренной попытки каким-либо образом скомпрометировать меня? Но зачем и кому я могу понадобиться? Пусть у меня есть — в компании с бывшим мужем — крохотный магазинчик в Торонто, пусть мое имя иногда попадает в журналы, посвященные дизайну и антиквариату. Чем оно может кого-то заинтересовать? Думать, что кто-либо способен пускаться на подобные хлопоты ради столь ничтожной персоны, как моя собственная, означало впадать в еще большее тщеславие, чем когда я приняла поручение.
Итак, что же делать? Самым разумным выбором было бы просто отправиться домой. Меня ни в чем не обвиняли, никто, по сути дела, не представлял степень моего участия в печальной истории. Я могла в любое время сесть на самолет и уже через двадцать четыре часа оказаться в своем собственном кабинетике, расположенном рядом с торговым залом. Какое-то время мне будет стыдно, но я переживу упреки совести. Жизнь продолжается. Однако из глубин памяти продолжали всплывать воспоминания: Антонио, избавляющий меня в Париже от грабителей, а потом практикующийся в знании английского над бутылкой вина, Лола с кусочком сыра в руках, сидящая на краю моей гостиничной постели и рассказывающая о своей былой любви и о поисках гробницы Ларта Порсены. За ними следовали картины более скорбные: Лола в тюрьме и Антонио, раскачивающийся в петле под ветерком, с навсегда погасшей улыбкой.
И тут внезапно вся моя жалость к себе прошла. Я ощутила истинный гнев. Кто-то выставил меня сущей дурой, и что еще хуже, воспользовался мной в грязной истории. И черт меня побери, если я вдруг решу поджав хвост улизнуть домой, оставив Лолу погибать с голода в тюрьме, а Антонио висеть — в переносном смысле теперь, конечно — на крюке у стены тосканского сельского дома, посреди очаровательного пейзажа! Быть другом это не только радость, но и ответственность, так сказал Антонио. Он был прав.
Да, мне придется быть осторожной. Придется привыкнуть к тому, что сколь бы ни пустячным ни казалось мне любое событие, при все своей невинности оно может таить в себе потенциальную опасность. К тому же мне надлежало пересмотреть слишком многое, заново продумать каждый момент моей жизни, происшедший после того как я вошла в те римские апартаменты, разглядеть их с другой точки зрения, надеясь подметить еще неизвестную мне схему. Мне придется заново пересмотреть свои встречи с людьми за последние несколько дней, сколь бы поверхностным ни было наше общение, заново соединить их: Буше и Леклерка; Дотти и Кайла; синьора Мауро, владельца фермы; Палладини, хозяина квартиры; Сезара Розати, доброго человека, встреченного мной в ресторане в Вольтерре, просто потому, что он затесался в эту компанию. Но в самую первую очередь мне следовало каким угодно способом отыскать человека, который выдавал себя за Кроуфорда Лейка и заставить его сказать, кто именно принудил его поступать подобным образом. О том, каким образом следует искать его, я не имела ни малейшего представления, но намеревалась исполнить свое намерение.
* * *
Найти Дотти оказалось проще всего. Точнее говоря, это она отыскала меня.
— Лара! — пропела она, и, повернувшись на голос, я тут же увидела ее за столиком кафе, расположившегося на площади возле моего отеля. — Иди к нам! Ну, разве не удивительно, что мы с тобой все время натыкаемся друг на друга?
Факт этот действительно был уже слишком удивительным, даже с учетом нашего долгого знакомства и того, что, как утверждают некоторые, мир этот действительно невелик. Она встала и обняла меня, задержав в объятиях на пару минут дольше необходимого, словно и впрямь была обрадована нашей встречей.
— Вот, — сказала она, отодвигая в сторону несколько газет. — Иди сюда и посиди со мной. Кстати, это — Анжело. Мой новый любимчик.
Анжело был почти столь же смазлив, как Кайл и отличался от него разве тем, что был еще моложе.
— Милый, может быть, ты сам сходишь и купишь себе тот очаровательный костюм, который тебе так понравился, — добавила она, присовокупив к словам несколько крупных купюр. — А мы с Ларой тем временем поболтаем о наших девичьих делах. — Анжело надулся, словно бы его пугала даже короткая разлука с ней, однако без промедления встал и направился прочь.
— Рада видеть тебя, — сказала она, и еще больше рада, тому, что с тобой все в порядке.
— А почему это, Дотти, я могла бы сейчас быть не в порядке? — Я подозрительно поглядела на нее.
— Ну, не знаю, — ответила она. — Перед нашей последней встречей ты только что нашла этого беднягу Годара. И видок у тебя был еще тот.
Оспаривать тут было нечего, однако пристальный взгляд на Дотти без всякого труда обнаруживал, что теперь именно она выглядит хуже. Она похудела, а под глазами появились темные круги, которых не мог скрыть макияж, накладывавшийся в данном случае словно садовой лопатой.
— Что случилось с Кайлом? — спросила я.
— Он надоел мне, и мы расстались, — ответила она. — Потом, говорят, в Риме крути с римлянином, так ведь? Анжело такой милый, — трещала она. — Даже сказать тебе не могу, насколько я без ума от Италии. Я так рада, что ты дала нам совет съездить сюда, когда мы встретились в Ницце. В другом случае я вряд ли поехала бы сюда. И теперь я думаю только о том, что потратила так много лет на одну только Францию. В деловом смысле, конечно. Хотелось бы приобрести несколько итальянских древностей. На пробу, чтобы посмотреть, как они будут уходить. А где ты успела побывать после нашей последней встречи?
