Андрей Аверьянович подумал, что будет, наверное, вынесено частное определение по поводу разных характеристик, вышедших из одного отдела кадров. Только проймет ли оно, это определение, кадровиков?
Возглавляющий конвой и следящий за порядком в зале сержант приглашает свидетельницу Лопухову.
Вошла черноглазая женщина лет сорока пяти, у нее еще свежее лицо, сочные губы; сознавая свою привлекательность, она держится со сдержанным кокетством.
У Лопуховой спросили, давно ли она знает подсудимого, какие отношения с ним и с убитым Владимиром Спицыным были у ее дочери Майи.
Лопухова сказала, что знает Николая Чижова и Владимира Спицына давно — росли на ее глазах. Что касается дочери, то у нее были с этими ребятами обыкновенные, как между соседями, отношения.
— Сколько вашей дочери лет?
— Восемнадцать.
— Возраст такой, что уже появляются у девушки поклонники, с кем-то она ходит на танцы.
— Дочь на танцы ходила с подругами… редко. Некогда ей было ходить на танцы: днем работала, вечером училась.
— Где работала и где училась?
— Работала в магазине № 8 продавщицей, училась вечером на курсах бухгалтеров.
— С Чижовым и Спицыным она встречалась?
— Во дворе, на улице, соседи все-таки.
— Никаких отношений, кроме обычных соседских, у вашей дочери с ними не было?
— Нет, не было.
А ведь были, Андрею Аверьяновичу это известно.
Последняя перед судом встреча с Чижовым не то чтобы перевернула прежнее о нем представление, но дала возможность заглянуть в душу Николая поглубже. То ли вн привык к защитнику, то ли понял наконец, что уже нет ему возврата к тем радостям, какие радовали его до ареста, и решил с ними расстаться, рассказав о них. Так или иначе, но он заговорил о Майке Лопуховой.
Их дома одинаковыми застекленными верандами выходили на пустырь, который после того как возвели пятиэтажный дом, стал общим двором с чахлыми деревцами, с дощатым столом и вкопанными в землю скамьями.
Лопухов работал токарем в ремонтных мастерских, Лопухова служила счетоводом, а потом стала бухгалтером на автобазе. Майка росла голенастая, большеротая, и Николай Чижов обращал на нее внимание не больше, чем на других девчат, бегавших во дворе. Но вот настал момент, когда он вдруг увидел, что Майка чем-то выделяется среди своих сверстниц, и он стал следить за ней взглядом, он ощутил желание бывать там, где бывает она.
Наверное, в то же время, что и Николай, выделил Майку среди других девчат Владимир Спицын, один из приятелей Николая, живший в пятиэтажном доме.
Володя Спицын — единственный сын у немолодых родителей. К тому времени, как переехали они в новый дом, отец Володи был уже на пенсии и хотя пенсию получал по военному ведомству, выслуга у него числилась солидная, что-то около тридцати лет. Мальчик рос, как все, учился средне, мог бы закончить десятилетку, но из девятого ушел, не столько из-за того, что ему трудно давалось учение, сколько по примеру ребят, с которыми дружил. Как и Николай Чижов, окончил он курсы шоферов и поступил работать на автобазу, только не на машину, а в мастерские.
Николай Чижов вырос в широкоплечего, размашистого парня, Володя Спицын рядом с ним казался худощавым, тонкокостным. И лицо у него было тонкое, вытянутое книзу клинышком. Характер у Володи ровный, смеялся он тихо, словно стыдился своего смеха. Когда Николай разрешал ему сесть за баранку «Москвича», вел машину Володя аккуратно, не превышая положенной скорости.
На Майку Лопухову Володя глядел издали, не решаясь приблизиться, тушевался, если она с ним заговаривала. Майка заметила это, ей нравилось смущать парня, вгонять в краску, она чувствовала, что получила над ним власть, которую еще не знала, как использовать.
Николай вел себя иначе.
В один из дождливых осенних вечеров парни и девчата из большого дома сбились в подъезде. Николай принес магнитофон. Запустили ленту. Ребята с особенным интересом слушали придушенный пропитой голос, хрипевший: «Лучшее платье — твоя нагота…» Девчонки пересмеивались вроде бы стыдливо, прыскали в кулачки, но не протестовали.
Потом пошла конвульсивная, рваная музыка, под которую можно было танцевать, и ребята топтались в подъезде, на ступеньках, на первой лестничной площадке, прижимая девчат и сожалея, что негде развернуться, чтобы «оторвать» твист.
Николай топтался с Майкой. Володя сидел на подоконнике, поставив ноги на отопительную батарею, положив подбородок на колени. Майка время от времени стреляла в него глазами, и он тревожно и благодарно ловил ее взгляды.
Разошлись часов около десяти: Майка являлась домой не позже одиннадцати, другие девчонки тоже не хотели огорчать своих мам. Николай вышел из подъезда вместе с Майкой, им было по пути, их дома стояли почти что рядом, по другую сторону неогороженного двора.
Володя Спицын не решился пойти с ними, только смотрел вслед, пока не скрылись они в темноте, за сеткой мелкого дождя.
Николай прошел свое крыльцо, проводил Майку до сарайчика, пристроенного к их дому. Поставив магнитофон на деревянный чурбак, предложил:
— Постоим.
— Дождь идет. И поздно уже, — ответила Майка.
Николай потянул ее к сарайчику, под навес крыши.
— Тут сухо, — сказал он, прижав Майку к стенке и положив руку ей на грудь.
— Но-но, — она отвела его руку, но он вернул ее на прежнее место.
Тогда Майка обеими ладонями уперлась в его подбородок и с силой толкнула. Николай отшатнулся и, чтобы не упасть, сделал несколько шагов назад..
Майка не торопясь оправила курточку и пошла к крыльцу. Взошла на порожки, нажала кнопку звонка и помахала рукой Николаю.
— Пока, спасибо, что проводил, — сказала она громко.
Дверь за ней захлопнулась. Николай взял магнитофон и поплелся к своим дверям.
Поздней осенью, как это нередко бывает на юге, погода переломилась, сделалось тепло, солнечно, сухо. Николай, подкараулив Майку во дворе, предложил ей:
— Поедем в выходной на водохранилище.
— Зачем? — спросила Майка.
— Ну как зачем. Погулять.
— Кто еще поедет?
— Мы с тобой.
— Нет, — сказала Майка, — не поеду.
— Боишься со мной ехать?
— Ничего я не боюсь, а только не поеду.
— Давай еще кого-нибудь пригласим.
— А кого?
— Хотя бы Володьку Спицына.
Майка подумала и согласилась.
В воскресенье втроем они поехали на водохранилище. Взяли с собой колбасы, хлеба, под сиденьем у Николая лежала бутылка вина. Он вел «Москвич», Майка сидела рядом, Володька Спицын — сзади. Он положил свой острый подбородок на спинку переднего сиденья, и все они смотрели вперед, на дорогу, которая бежала вдоль стены из высоких тополей. Снизу деревья уже облетели, выше еще держали редкий пожелтевший лист, а на самом верху, как флажки, были зеленые метелочки.
Николай раньше не очень-то присматривался к пейзажу, который его окружал, а сейчас обратил внимание и на тополя с зелеными флажками на вершинках, и на то, что воздух чист и прозрачен и что дальняя линия гор видна так, будто они лежат рядом. Ему было и хорошо и неспокойно, он то выжимал из «Москвича» все, на что эта латаная машина способна, то резко сбавлял скорость и давал себя обгонять грузовым машинам.
На берегу водохранилища они выбрали место под защитой кустарника, выложили припасы и решили разжечь костерок. Николай и Володя принесли по охапке хвороста. Володя ушел за второй, а Николай остался. Он стоял у машины и смотрел, как Майка резала колбасу, раскладывала ее на кусочки хлеба. Сильнее, чем раньше, хотелось ему схватить ее, стиснуть и поцеловать, но он не смел. Что-то удерживало, какая-то сила, которую он не мог преодолеть. Сделав несколько медленных шагов, он опустился рядом с Майкой на колени и стал помогать ей делать бутерброды.
Так и увидел их возвратившийся Володя: Майка сидит, поджав ноги, рядом, почти касаясь ее плеча, на коленях стоит Николай с напряженным лицом, будто делать бутерброды такая уже трудная работа. Николай достал бутылку с вином.
— А кто поведет машину? — строго спросила Майка.
— Я, — ответил Николай.
— Значит, тебе пить нельзя.
— Подумаешь, стакан вина. Не водка же.
— Если ты будешь пить, я поеду отсюда на попутной, — решительно заявила Майка.
Николай пожал плечами и поставил свою стопочку донышком вверх.
Майка и Володя выпили. Майка сделалась смешливая, а у Володи глаза стали грустными. Майка велела запустить магнитофон, и ребята с ней по очереди танцевали. И опять Николаю хотелось стиснуть ее, закружить, но он только поддерживал Майкину спину потной ладонью.
Вернувшись домой, Николай поставил в железный гараж машину, спрятал в угол недопитую бутылку вина. Состояние у него было смутное, словно чего-то не доделал. Наверное, из-за Майки. Вот она, сказав на прощание: «Спасибо, что покатал», ушла домой, а ему хотелось, чтобы она побыла с ним еще.
