о прощении можно было расценить как искреннюю. Придется списать его внезапную перемену поведения на очередную попытку манипуляции. Он явно чего-то хочет, и я любой ценой обязана выяснить, что.
Если подумать, его внезапная перемена настроения слишком выгодна, слишком неправдоподобна. Надо отдать ему должное: он был убедителен, но я не стану его жертвой. Дважды я на эту уловку не попадусь.
Я больше не позволю, чтобы он играл со мной. Как бы сильно я его ни желала.
Чем больше я думаю о разговоре с ним, тем любопытнее мне становится, почему он боится, что нас раскроют.
Будет ли это вообще их волновать?
Они не давали о себе знать почти десять месяцев.
Но в признании Тобиаса сквозил намек, что Доминика и Шона взбудоражит – очень взбудоражит – новость, что я сплю с Тобиасом. И все же дни проходят, от них ни весточки, ни намека, что они вообще существуют.
Однако во время нашей беседы на поляне Тобиаса одолевали сомнения. Он предположил, что кулон был от Доминика.
Почему?
Что он от меня утаивает? Это я должна выяснить.
Признание Тобиаса стало компроматом на него, а он сказал, что не будет мне мешать. Он дал мне гранату и вставил мой палец в чеку, предоставив возможность выбора. Не понимаю, в чем его выгода, если только он не думает, что может манипулировать мной ради сохранения нашего секрета.
А может, он как раз добивается от меня признания.
Может, в этом и заключается его мотив.
Этот мужчина умеет вынести мозги.
Я смываю кондиционер, когда внезапно, но отчетливо ощущаю, как накалился воздух.
Промыв глаза, выглядываю за стеклянную дверь и замечаю Тобиаса, стоящего обнаженным с бросающимся в глаза недвусмысленным желанием. Стоит нам встретиться взглядами, как все мысли из головы улетучиваются, и либидо берет контроль над разумом.
«Мы можем насладиться адом вместе».
Он открывает дверь и заходит в кабинку, я тянусь к нему, и мы набрасываемся друг на друга. Его поцелуй беспощаден, язык проникает в каждый уголок моего голодного рта, и я отвечаю ему с тем же пылом. Через несколько секунд Тобиас входит в меня, прижимаясь губами к шее. Он разъяренно трахает меня, вдавливая в горячую плитку, пока я не обмякаю в его объятиях, после чего дергает бедрами и замирает, изливаясь в меня.
– Putain. Putain. Как в тебе хорошо, – хриплым голосом говорит Тобиас и втягивает меня в пьянящий поцелуй. Я веду ногтями по его спине и волосам, но он резко отстраняется. И тогда я вижу, что волосы у него мокрые, но не от воды. На его плечо падает алая капля, и я ахаю, поняв, что у него идет кровь.
– Какого черта? Ты ранен!
Приподнимаюсь на цыпочках, чтобы осмотреть рану, но Тобиас мягко меня отталкивает.
– Со мной все в порядке.
– Тобиас, у тебя идет кровь, ничего хорошего в этом нет.
Он разворачивает нас, теперь вода льется ему на голову и утекает в слив розовыми струйками. Тобиас проводит рукой по волосам, а я борюсь с ним, чтобы рассмотреть рану.
– Что случилось? – Я борюсь с ним, пока он наконец не уступает и не садится на скамейку в душе, чтобы я могла его осмотреть. На макушке глубокий порез длиной в пару сантиметров, на который, возможно, нужно наложить несколько швов.
– Тебя нужно зашить.
– Само заживет.
Ополоснувшись, он выходит за мной из душа и, споткнувшись, приваливается к стойке.
Тобиас бледнеет и закрывает глаза.
– Ты потерял слишком много крови.
Он прикусывает губу.
– Я в порядке.
– Сядь. Сейчас же.
– Все хорошо.
– Если потеряешь сознание и размозжишь себе голову, оставлю тебя умирать.
– Нет, не оставишь, ты не такая. – Он с еле заметной улыбкой берет меня за руку.
– Да сядь уже, черт тебя подери.
Тобиас садится, а я старательно вытираю его полотенцем.
Мне требуются все остатки выдержки, чтобы не прижаться к его коже губами.
Это влечение и, быть может, его беспомощность пробуждает во мне желание.
Я отбиваюсь от этого желания, как заправский бейсболист. Ухаживая за Тобиасом, я и так проявила к нему достаточно доброты.
Больше так глупо поступать не стану.
Когда я вытираю его полотенцем, а затем приказываю сесть на мою кровать, он следит за каждым моим движением.
– Думаешь, трахать меня было умно?
– Думаю, секс с тобой стоит проблем, которые ты мне доставляешь.
Я закатываю глаза, и он пытается усадить меня к себе на колени.
– Тобиас, еще пара секунд – и ты потеряешь сознание. Перестань, ты же белый как простыня.
Он пожимает плечами.
– Лучше так, чем быть ею накрытым.
– Спорное утверждение.
Я замечаю его улыбку.
– Может, ты уже не так сильно меня ненавидишь.
– Тут и спорить не о чем.
Я поднимаю с пола его одежду и вижу, что воротник рубашки и спинка пиджака залиты кровью.
– И давно у тебя кровотечение? Ты потерял много крови.
Тобиас кивает на одежду:
– Сожги ее.
– Боюсь, моя мусоросжигательная печь сломалась. – Я кусаю губы, пытаясь сдержать смех.
Он закатывает глаза.
– Запихни в мешок. Заберу с собой.
Я между делом поднимаю одежду.
– Итак, твоя одежда покрыта компрометирующей ДНК, и этого хватит, чтобы тебя уничтожить?
Мои слова ни капельки его не веселят.
– Я шучу.
А он нет.
– У тебя и так есть все, что может меня уничтожить.
Мы смотрим друг на друга, его очередное признание смущает меня, как вдруг Тобиас морщится.
Я подпираю рукой бедро.
– Тебе нужно наложить швы. Кровь идет до сих пор. У тебя в штате нет подпольного мафиозного доктора?
Тобиас издает смешок.
– Ты насмотрелась фильмов, но идея неплоха. Рана не настолько глубокая и к вечеру затянется. Так что отдам предпочтение медсестре с ужасным отношением к больному.
– Ладно, – я закатываю глаза. – Сиди тут. – Быстро одеваясь, иду в кладовку, где достаю мусорный мешок и аптечку первой помощи. Приношу все это в спальню и брызгаю на его рану антисептиком. Тобиас громко ойкает, когда я прижимаю к ране бинт и приказываю держать его.
– Ты как ребенок.
– Жутко болит, – говорит он, держа бинт и всей позой выдавая настороженность.
– Принесу тебе что-нибудь из одежды.
Он хватает меня за руку.
– Нет.
– Не обсуждается, Тобиас.
Спустившись вниз, иду в спальню Романа и, порывшись в его аптечке, беру пару таблеток викодина. Обыскав ящики, нахожу несколько новых боксеров и футболку, а потом заглядываю на кухню. Вернувшись в свою спальню, протягиваю Тобиасу обезболивающее и сок. Он глотает лекарство, запив его соком, а потом изучающе смотрит на одежду в моих руках – одежду, принадлежащую человеку, которого он презирает.
