на заднем сиденье, две девчушки неотрывно смотрели на него. Хорхе потёр глаза, у него разболелось в висках – они так часто к нему приходили, так часто снились ему…
– Их там нет, их нет, – шептал измученный Хорхе.
Дебора оглядывалась по сторонам.
– Нет? – спросила она.
– Нет, – пришёл в себя Хорхе и опять увидел её.
Старый «Форд» уже проскочил пункт оплаты, когда двое на «Мерседесе» застряли за грузовиком.
– Чего он там мешкает? – кричал второй.
– Не мельтеши, – сказал первый.
– Да ты достал меня уже! Ты же сказал, мы возьмём его здесь!
– Успеем.
Через пару минут грузовик медленно, но прошёл через ограждения.
– Оплата картой не работает, – сообщил электронный голос.
– У тебя мелочь есть? – спросил первый.
– Чего?
– Оплата картой не работает, – повторили там.
Прошло больше пяти минут, когда они выехали на трассу. Старый «Форд» уже скрылся из виду. Водитель набрал скорость и пошёл обгонять другие авто.
– Он не мог далеко уйти!
Водитель давил на газ.
– Вон они!
На соседней от них полосе всё тот же «Форд» со стариком и ребёнком.
– Прижимай его к обочине! Жми давай!
Чёрный автомобиль резко крутанул вправо, чуть не задев боковину машины.
Тот, что на пассажирском, открыл окно, нацелив на старика пистолет. Он видел его лицо, ему, кажется, подмигнули. Подмигнули и прибавили газ.
– Прижимай его, прижимай!
Резкий удар, скрежет металла, старый «Форд» заносило правей. Чуть не зацепив другие машины, он вырулил и встал у дороги. Клубы дыма выползали из-под капота, машина пыталась завестись, но не могла.
– Доездился, идиот!
Из чёрного «Мерседеса» вышел один, второй остался в машине.
Из старого «Форда» никто не выходил, двери и окна закрыты.
Парень с пушкой подходил ближе, готовясь стрелять в старика. Ему сказали не трогать ребёнка, про старика ничего не говорили. Он потянулся к двери, дёрнул за ручку – замок был открыт.
– Ну что там? – крикнул ему напарник.
Дверь отворилась, ребёнок на заднем сиденье повернулся к нему.
– Привет, дядя! – засмеялся прокуренный голос.
Парень опустил пистолет.
– Тащи девчонку, чего встал? – кричали ему из машины.
– Да тут, это самое…
– Чего там?
– Карлик в девчачьем платье и парике!
Они разделились по одному. Этот вагон был купейный, такой же, как тот, с которого всё началось. Полянскому даже на миг показалось, что это и был их вагон.
Он припал к двери первого купе, держа пистолет наготове. Сначала нужно посмотреть наверх, думал он, то, что перед глазами, и так заметишь.
Хорхе показал жестом, что идёт в самый дальний конец вагона. Нил, Трэвис и двое других мужчин также припали к дверям. Берроу нигде не было видно. Наверное, остался в тамбуре, понял Полянский. Он никак не мог успокоить нахлынувший страх, что-то изменилось с момента, как он перешагнул порог этого странного вагона. Что в нём было не так? Он усмехнулся своим же мыслям – в этом поезде всё было не так, абсолютно всё, но никогда ещё до того ему не было так страшно. Он будто остался совсем один со всем своим прошлым. Полянский вздохнул и не мог отдышаться. Дыхание предательски сбилось, руки дрожали, так что пару раз ствол его пистолета непроизвольно ударил о дверь. Ещё этого не хватало, подумал он. Успокойся, чёрт бы тебя подрал, но руки всё так же дрожали, как и он сам.
Ему вдруг почудился давно позабытый запах. Тот запах, который он давно уже смыл. Так пах формалин. Только ощутив его однажды, запомнишь на всю жизнь. Он не выветривается из памяти, застревает в ней навсегда.
Полянский открыл дверь и выставил вперёд пистолет. Нюх его не подвёл – формалином пахло так сильно, что у него заслезились глаза.
Пассажиров в купе было трое. Две девушки сидели на одной полке, и мужчина стоял у окна. Никто и не сдвинулся с места, никто и не взглянул на него, будто для них было что поважнее, чем незнакомец с пистолетом в дверях. Лицо одной из девушек было обожжено до половины, не сейчас, старый шрам, понял Полянский. У другой – перебинтованы пальцы и кисти обеих рук, они всё ещё кровили, и кровь проступала через бинты. Мужчина так и стоял к ним спиной. Купе было двухместным.
– Вы из другого вагона? – спросил Полянский.
Никто даже не обернулся и не ответил ему. Только девушка с перебинтованными руками медленно подняла их перед собой и стала рассматривать пальцы, будто только заметила, что они в бинтах.
Она взяла свободный конец повязки зубами и стала медленно его отдирать, разматывая всю руку.
– Нет, не надо, – крикнул Полянский, но голос его потонул.
Его будто не слышал никто, ему вдруг показалось, что для этих троих он был еле слышным эхом, ветром, ворвавшимся в их тишь, в немое спокойствие загробного мрака.
Другая девушка, та, что сидела рядом, лишь смотрела на это всё, даже не пытаясь ей помешать.
Чем быстрее разматывался бинт, тем чётче и резче становился запах застоялой крови и ещё какой-то кислоты.
Полянский зажмурился и отвернулся, борясь с подступавшей тошнотой.
* * *
Хорхе осторожно прикрыл дверь за собой. Он хотел ворваться и испугать, прежде чем нападут на него, но понял, что пугать ему было некого, все и так были напуганы. На него смотрели голубые, как озеро Комо, глаза.
Две девочки, лет пяти или шести, сидели на нижней полке, держась за руки, прижавшись друг к другу. В их растрёпанные русые косы вплетены атласные ленты, на их испуганных лицах багровели глубокие ссадины и синяки, на руках – шрамы, похоже, что от осколков. Хорхе замер в дверях, ожидая сам не зная чего. Скажи же что-нибудь, старый дурак! Это же просто дети. Они всё так же жались друг к другу, а Хорхе всё так же молчал.
Ну же, начни говорить!
Он сделал шаг к ним навстречу, дети прижались к стене.
– Не бойтесь, – наконец сказал он, – я не обижу. Где ваши мама с папой? Вы здесь одни?
Он говорил как можно тише, как можно осторожнее подходя к ним, но его старческий хриплый голос скрипел эхом на всё купе.
Они испугались его, понял Хорхе. Конечно, немудрено. Испугались, потому и молчат. Бедные дети, что им пришлось пережить. У него зашлось сердце – никого он так не любил, как детей. Дети – безгрешные взрослые, взрослые – согрешившие дети. Он всегда это знал, он всегда это помнил.
– Где взрослые? – успокоил дыхание Хорхе. Сердце так ныло, а отчего, он не
