на щеках появляется румянец, а сигара, давно забытая, по инерции зажата между пальцев и источает невероятно отвратительный запах.
Впрочем, его громкий вопрос остается без ответа, потому что сразу же после того, как он был произнесен, звучит сирена, возвещающая о конце рабочего дня. Китайские девушки как по команде прерывают работу и начинают молча собираться. Они аккуратно вешают синие рабочие халаты на вешалки рядом со станками, поправляют волосы, берут свои маленькие однотипные корзинки, в которых принесли обед, и гуськом направляются к выходу.
От того, что станки внезапно смолкли, в помещении становится слышен каждый звук – и сейчас это гулкие удары сотен каблучков о листы металла, настеленные на полу. Дверь цеха слишком мала, чтобы выпустить всех швей сразу, поэтому они толпятся у нее, исчезая из цеха партиями – словно, парашютисты, которые поочередно выпрыгивают из самолета в черноту неба.
Совсем скоро цех становится пуст.
– Черт! – бурчит молодой человек, оглядывая помещение. – А ведь мы только добрались до самой сути…
Неожиданно его взгляд выхватывает среди станков девочку, одну из швей – она присела на деревянную коробку и, не моргая, внимательно следит за ним своими большими черными глазами.
На девочке – ситцевое платье, из-под которого торчат худые коленки. Она милая, с круглым лицом, изящными чертами лица, вся какая-то очень тонкая, но вместе с тем видно, что, несмотря на кажущуюся хрупкость, она сильная, живучая и ловкая. Скорее всего, она родилась в одной из тех больших китайских семей, где не всем детям суждено выжить из-за бедности, но зато те, кому это удалось, становятся крепче камня. Потом такие с легкостью рожают с десяток собственных детей, способны жить только на воде и хлебе и трудятся вдвое дольше остальных. Это они в поисках лучшей жизни частенько забредают в порно-индустрию и остаются там на десятки лет, почти не старея и не меняясь внешне – становясь рабочими лошадками, способными бесстрастно принимать в себя самые большие мужские орудия, в то время как их коллеги по цеху, более мощные и опытные, в ужасе сходят с дистанции…
На вид девочке лет 14, хотя официально на работу в цех берут не раньше шестнадцати. Она смотрит на молодого человека слегка настороженно, но вместе с тем – с большим интересом.
– Тебя что, – спрашивает тот. – Не ждут дома?
– Я хосю дослусать, – отвечает она.
На его взгляд, ее русский, с этим акцентом, звучит презабавно, но гораздо больше молодого человека изумляет то, что девочка вообще знает русские слова:
– Ты понимаешь, что я говорю?!
– Осень мало, – она пожимает плечами. – Но я знать, сто ты лассказывать пло любофь…
Про любовь? Молодой человек в растерянности чешет щеку – что-то он не припомнит, что рассказывал здесь про любовь. Но с другой стороны, у него появился слушатель, поэтому какое имеет значение, о чем на самом деле шла речь. В любом случае это лучше, чем разговаривать одному, в пустом цехе, а молодой человек чувствует отчаянную тягу выговориться. И если слушатель видит здесь любовь, значит, да – так оно и есть.
Воодушевившись, он продолжает:
– Что ж. Примерно в три часа ночи или около того Азам увидел, что подаренный мной костюм – поддельный, и кровь ударила ему в голову. Я так и представляю себе этот момент: пьяный, невменяемый двухметровый чеченец стоит перед костюмом, потрясая кинжалом, и орет «Бля-а-а-адь!», а все остальные – такие же пьяные и невменяемые – еще не понимают в чем дело, но уже навострились заряжать пистолеты и идти валить негодяя, посмевшего вызвать гнев именинника.
Я не знаю, откуда они взяли мой адрес – наверняка, пробили по своим бандитским каналам или как-то еще – но одно могу сказать точно: я почувствовал их приближение интуитивно. Видимо, какая-то нервность все же не отпустила меня до конца в тот день, и это она заставила меня поднять голову от подушки и начать вслушиваться в ночь.
За окном урчали моторы нескольких машин, хлопали их дверцы и раздавался сердитый, в несколько голосов, кавказский говор. Эти звуки заставили меня выпрыгнуть из кровати и помчаться к окну. Внизу, у подъезда, стояли, по меньшей мере, три автомобиля, среди которых я моментально узнал черную «шестерку» Азама и Мурада. Вокруг машин обретались мрачные тени. Я подсматривал за ними в щель между окном и занавеской, и то, что мне открывалось, выглядело удручающе. Не оставалось никаких сомнений, что тени допьют коньяк – они распивали коньяк там внизу, во дворе, продолжая отмечать день рождения – а потом пойдут на штурм моей квартиры.
Я всегда подозревал, что с костюмом что-то не так. Он достался мне слишком легко, и это должно было заставить меня насторожиться, осмотреть его еще раз, но… Ничего этого сделано не было, и теперь, с минуты на минуту, сюда ворвется банда разъяренных чертей.
Времени оставалось в обрез. Я рванулся натягивать штаны. Прыгая на одной ноге, полез в ящик стола за документами. Споткнулся о матрац на котором мы спали, все вместе, я и мои девчушки-швеи. Растянулся на полу. Вскочил и заметался по квартире, словно раненый зверь, не представляя, что делать дальше.
– Что случилось? – одна из девушек, сонная, приоткрыла глаза.
– Финита ля комедия, девочки, – пробормотал я, продолжая стрелять глазами по комнате в поисках путей для спасения. – Прости и прощай. Швейные машинки теперь ваши, квартира тоже, а еще сейчас здесь появятся люди, так вы постарайтесь быть с ними повежливее, хорошо?
Я услышал, как в подъезде хлопнула входная дверь, и по лестнице застучали несколько пар каблуков. Я знал этот звук очень хорошо – так стучат остроносые, черные, купленные на рынке ботинки. Эту обувь наравне со шлепками мои чеченцы предпочитали всей остальной. И я уверен: если свалить перед ними всю обувь мира – самую изысканную и дорогую, они непременно вытащат из этой огромной кучи такие вот остроносые чудовища и сразу же нацепят их, и только тогда будут рады.
Впрочем, я отвлекся. Единственным спасением, решил я, будет окно и водосточная труба рядом с ним. Отвернув шпингалеты, я вскочил на подоконник и кинул последний взгляд на моих работниц. От шума они проснулись. Сидя на матраце в своих трогательных ночнушках, потирая заспанные глаза, они выглядели в этот момент так мило, что я чуть было не решил плюнуть на все и остаться. Но уже в следующую секунду в дверь забарабанили, и наваждение отступило. Ухватившись руками за водосточную трубу, я шагнул из окна и заскользил вниз – оставляя позади надежды, мечты
