потом сюда писали тем, у кого в войну жили, в гости звали… — сказала старушка и разговор прервала. — Ну ладно, мне спать пора, да и тебе тоже. — Закрывая ворота, сказала: — Ты, это… если что — кричи, я народ соберу…
Едва войдя в дом, Корсаков быстро осмотрелся, помня, что отец Лопухина был охотником. Нашел три двустволки, несколько коробок заряженных патронов. Прошелся по периметру, прикинул места, через которые проще всего было бы вламываться в дом, и устроил там «тревожники» и «блоки». Если кто-то полезет через окно в темноте, непременно будет иметь проблемы. И шум поднимет и сам может запросто, например, ногу сломать. Вспомнив рассказ соседки, прикинул маршруты возможных перемещений на случай нападения. Долго думал о возможном отступлении. Местность он все-таки почти не знал, значит, убегать ночью рискованно. Потом подумал, что люди возле дома могли появиться, ожидая его, Корсакова, появления. И сам же себе задал вопрос: откуда бы они могли знать, что он сюда приехал? Кто это вообще мог бы быть?.. Думать было бесполезно, потому что исходных данных не было… Надеялся, что кто-нибудь все-таки появится ночью, но напрасно. Никого не было, значит, и новостей никаких.
А в такой ситуации выход один, как говорил прапорщик Седельников: шевельнуть нору. Только вот, как ее шевельнуть? Именно этим и загрузился Корсаков. Ломал голову недолго. В конце концов, как говорил тот же Мельников: все хорошие планы изобретены давным-давно. Надо только их знать и уметь вовремя вспомнить. План начал вызревать. И — вызрел. Теперь Корсаков точно знал, что ему надо делать в ближайшие три-четыре дня.
Из дома ушел открыто, днем, часа в три. Поезд отходил через сорок минут, идти до вокзала было минут двадцать — двадцать пять, да и там еще кое-что надо было сделать. Поезд, на который спешил Корсаков, шел в Екатеринбург. Тот самый Екатеринбург, где началась вся эта история. Что ни говори, а даже сейчас, прочитав документы, найденные в подвале лопухинского дома, Корсаков все еще слабо верил в то, что целый город мог стать жертвой мистификации, которую устроили несколько человек. Если все рассказы — фикция, то и продолжение — та же самая фикция. Тогда все было так, как было, и, скорее всего, в Петропавловской крепости покоятся останки последних Романовых.
Ответ на этот вопрос Корсаков и хотел найти в Екатеринбурге. Был там человек, фанатично увлеченный историей родного города, много лет собирающий все легенды и слухи, которые только появляются. Говорили, что ему много раз предлагали большие деньги за его архив не только российские журналисты, но и крупные издания, известные во всем мире, но архив все так же оставался на Урале.
Сев в вагон, выдержал бой с бабой, которая требовала уступить ей нижнюю полку. Баба была толстая, неопрятная, потная, и Корсаков с каждым новым ее словом ощущал растущую злость. В данном случае злость была ему на руку. Дождавшись, пока баба, кряхтя и матерясь, заберется на верхнюю полку, Корсаков отправился в вагон-ресторан. Там он внимательно изучил меню и начал «подкрепляться». После салата и борща попросил бутылку коньяка и плитку шоколада. Увидев двух студенток (наверняка студенток, кто еще летом катается в поездах?), заказал еще шампанского и пересел к ним. Девчонки оказались неломучими, сразу же и познакомились. Игорь, Лена, Света. Первую бутылку шампанского девочки с помощью Корсакова выпили быстрее, чем он свой коньяк, и ему пришлось заказывать вторую шампанского. Ну, впрочем, это, можно сказать, было только начало…
В купе Корсаков вернулся уже вечером и сразу же получил именно то, чего хотел. Соседи по купе встретили его удивленными взглядами, а разбитная баба, уже устроившаяся на его нижней полке, нахально спросила:
— А чего вы вернулись?
Партию надо было разыграть до конца, и Корсаков, дыша полной грудью, чтобы все слышали коньячный аромат, чуть заплетающимся языком спросил:
— Откуда?
— Ну, не знаю уж, куда вы перебрались, — смело ответила «захватчица».
— А с чего вы решили, что я перебрался? — чуть повышая голос, начал «скандалить» Корсаков.
— Дак ваш же друг сказал, — пояснила баба.
— Какой друг?
— «Какой друг»? А я почем знаю, какой друг?
— Ну-ка, марш с моего места, — решил обострить ситуацию Корсаков. — Это что еще такое — места занимать?!
— Постойте, мужчина, что вы кричите? Женщина заняла свободное место, — вступила в разговор попутчица с верхней полки. Видимо, она проиграла битву за освободившееся место внизу и теперь хотела реванша. — Пришел ваш друг, сказал, что вы встретились в вагоне-ресторане. Вы ведь были в вагоне-ресторане?
— Ну, был, и что?
— Вот пьют, а потом ничего не помнят, — попыталась усилить свои позиции «захватчица».
«Верхняя», поморщившись в знак полного неодобрения поведения «нижней», терпеливо пояснила:
— Он сказал, что вы перебираетесь в их купе и дальше едете с ними. А его, как самого молодого, послали забрать ваши вещи, чтобы вы… после вагона-ресторана… не гуляли по вагонам, понимаете? Ну, наша… попутчица решила, что место освободилось.
— Как это «вещи забрал»?! — ужасным голосом взревел Корсаков. — Кто ему позволил?
После этих слов «захватчица» вдруг села, переменившись в лице.
— Вы что, позволили мои вещи унести? Да вы же… вы же… вы — соучастники воровства! — снова заорал Корсаков. Одной рукой он скинул с сиденья бабу, другой откинул крышку, под которую укладывал свою сумку. Отделение было пусто. Все шло как по маслу. Корсаков сел, изображая растерянность. — Как же так-то, а? Вы кому же мои вещи-то отдали, а? — Высунувшись в коридор, все тем же противным голосом заорал: — Пррраааааааааваааааааааааадник!
Протоколы составляли долго, попутчицы все время перебивали друг друга, полицейский злился, а проводник и бригадир с ярко выраженным неодобрением смотрели на Корсакова, и тот был с ними согласен. Более того. Он бы с удовольствием отвел их в сторонку и все рассказал, но не мог. Он должен молчать, зная все, как молчал любой нормальный советский разведчик в любом советском кинофильме. Зато теперь те, кто присматривал за ним, знали точно, что ничего он не нашел, и в Москву никакие документы и бумаги не везет. А это сейчас — почти полная гарантия того, что его не тронут. Суета вокруг украденных вещей улеглась уже глубокой ночью, баба вынуждена была уступить завоеванное нижнее место, и Корсаков заснул счастливо
