и безмятежно. То ли выпитое, то ли нервная встряска, то ли предчувствие надвигающихся событий руководили им, Игорь не знал. Но весь день он мирно спал, набираясь сил.
НО 2: Хреново.
НО 2: Не упустили, но и толку нет.
НО 2: Короче, не было у него никаких бумаг, а еще он скандал закатил такой, что и бригадира вызывали, и транспортная полиция на первой же станции подсела… В общем, я пацанам велел к нему в поезде не приближаться.
НО 1: (после паузы): Ну, тоже правильно. Зачем на рожон лезть. Сейчас он как?
НО 2: Сейчас в Екатеринбург подъезжает, планов не знаю, следить будем.
НО 1: Ладно. Докладывай по ходу.
Глава 14
Екатеринбург. Июль
— Так у вас-то, в Москве, дорогой вы мой, разве кому-то интересна история Отечества нашего?! — с чувством вопрошал пожилой собеседник.
— Ну, вы снова о своем! — так же энергично возражал Корсаков. — Да ведь история — понятие не географическое! Вы от пафосных-то фраз отказались бы, потому что они только мешают истории становиться наукой! И происходит это совершенно независимо от места действия!
— Ох, не скажите, — не сдавался оппонент.
Это, как выяснилось за то время, которое они — Корсаков и екатеринбургский краевед Павел Власович Рукавишников — провели на скамеечке в скверике в самом центре Екатеринбурга, было вполне в стиле краеведа. Рукавишников и на встречу-то согласился лишь после долгих уговоров, и каждую попытку Корсакова задать сложный вопрос блокировал встречными вопросами, уточнениями формулировок, обсуждением точности понятий, а то и самыми простыми приемами типа вопроса «ну, так что же». Вдобавок к этому Рукавишников, хотя все эти затяжки исходили от него, то и дело всячески демонстрировал свое недовольство пустой тратой времени, происходящей, естественно, по вине собеседника, то есть все того же москвича Корсакова. А того это, конечно, злило, потому что он никак не мог понять, почему все так происходит, и вообще, учитывая то, как он провел несколько последних дней, спокойствия в нем оставалось чуть-чуть, а то и еще меньше.
После того как он вышел из поезда, ждал часа три, — звонить незнакомому человеку в шесть часов утра Корсаков не мог, ему пришлось шататься в окрестностях вокзала, потому что город он совсем не знал. Как ни странно, однообразное хождение по одним и тем же местам помогло привести мысли в порядок, и он задумался о том, как построить разговор с совершенно незнакомым ему Рукавишниковым, которого вполне можно было назвать «случайным» в этой коловерти событий последних дней! Из тех бумаг, которые Корсаков успел просмотреть в доме Лопухина, он, подумав немного, отобрал те, которые имели хоть какое-то отношение к этому самому Екатеринбургу! Корсаков тогда подумал, что нужно воспользоваться случаем и побывать, наконец, в этом самом городе — хранителе тайны расстрела Романовых. Во-первых, ехать недолго, во-вторых, можно повстречаться с местными краеведами, которые хоть что-то, да добавят к той куче новостей, которые у него уже накопились. Наскоро перебрав бумаги из подвала, он наткнулся на имя, которое и намеревался использовать. Позвонил сразу после девяти, в то время, которое он сам для себя уже многие годы считал позволительным, и, кажется, был прав, потому что голос ответившего был достаточно спокоен и даже приветлив, но, стоило Корсакову заговорить о цели встречи, начались вопросы, которые продолжались и по сию минуту. На встречу Рукавишников все-таки согласился, но назначил ее на полдень, заставив Корсакова снова бродить по незнакомому городу в поисках городского пруда, который, кстати, был расположен совсем недалеко от вокзала. А еще Корсаков узнал от Рукавишникова, когда тот пришел, что церковное здание, неподалеку от которого они встретились, возведено на месте того самого Ипатьевского дома. Краевед пустился в воспоминания и рассказал, что в день, когда их принимали в пионеры, одна девочка из параллельного класса читала стихи со сцены Дворца пионеров, располагавшегося через дорогу от того самого «дома».
— И знаете, фотографию этой девочки даже выставили на обложке журнала «Смена»! Был такой журнал! Очень популярный!
И лицо Рукавишникова, и голос его были переполнены эмоциями настолько, что Корсаков стал опасаться последствий в виде скачка давления и предложил присесть на ближайшую скамейку, с которой они не поднимались уже больше часа. Уже на первый вопрос Корсакова — что думает местное краеведческое сообщество о том событии — Рукавишников ответил неприязненной репликой:
— Вам, журналистам, все сенсацию подавай! А люди? Вы о них вообще не думаете?
— Простите? — не нашелся с ответом Корсаков.
— Ну вот, вы приехали из своей Златоглавой, чтобы нас, местных незнаек, упрекать в неведении и отсталости, — не унимался Рукавишников. — А сами-то чем можете похвалиться? Что вы-то отыскали такого, что мы все ахнем? — Высказавшись, он замолчал.
Молчал и Корсаков, выбирая один из двух вариантов. Потом, решив, что встать и уйти — слишком уж просто, задал вопрос, который, по существу, даже не готовил, просто вспомнил о письме, которое его заинтересовало, о письме, с которого он снял ксерокс.
— Ну, а по вашему, местного краеведа, мнению, могли Романовых расстрелять не в городе, а в каком-то другом месте? — поинтересовался он и поразился реакции собеседника: пожилой человек вскочил и напрягся, будто готовясь к драке.
— Что вы сказали? — спросил он сдавленным голосом.
Корсаков взял паузу, ответил не сразу:
— Возможно ли, что Романовых расстреляли, но не здесь, ну, то есть… — И он небрежно махнул рукой в сторону церковного здания.
Рукавишников обессиленно сел на скамейку:
— Вы в этом уверены?
— Цель моего приглашения к встрече как раз и была в том, чтобы обсудить такой вариант развития событий, — ответил Корсаков. Подождал немного, чтобы слова дошли до сознания собеседника, а потом вполне уместно упрекнул: — А вы…
— Да вы не сердитесь, друг мой! — всполошился старик. — Ну, с кем не бывает! Тем более приезжие-то чаще для того и приезжают, чтобы все перевернуть с ног на голову. А откуда у вас такая версия?
