Он загородил свет от камина, так что Беннету стало не видно Г. М.
– Но босиком, – сказала Катарина, сжимая и разжимая кулаки. – На ней были не туфли, а просто домашние шлепанцы. Она не могла бы выйти без обуви, уличной обуви. И если бы она потом ее сняла, обувь была бы мокрая, причем до сих пор. Разве нет? Ну так вот, я пошла к ней в комнату сегодня утром…
– Подождите, мисс, – тихо сказал Мастерс, – вы нам раньше этого не рассказывали.
– Я об этом и не задумывалась! Но утром я пошла к ней в комнату за нюхательной солью. Она всегда носит ее с собой, это… Ну, такая она, Луиза. Я осмотрела всю обувь и вещи, которые она привезла с собой, я уверена в этом, потому что вчера она показала мне все, что накупила в Штатах, понимаете? И все это было совершенно сухое, потому что я искала для нее теплые тапочки… Вы мне верите, да?
Огонь потрескивал, все молчали, и Беннет видел, как за серыми окнами падают снежинки.
– Я вам верю, мисс, – тихо сказал Мастерс. – Было бы совсем нетрудно спрятать, например, калоши. И думаю, найти их было бы так же просто. Спасибо, мисс, что обратили внимание на это. Поттер?
– Сэр?
– У вас найдется пара человек? Отлично! Вы слышали все и знаете, что нужно искать. Любая мокрая обувь, калоши, в любой комнате. Не будете возражать, если посмотрят и в вашей комнате, мисс?
– Разумеется, нет. Только не беспокойте…
– Живо, Поттер, – сказал Мастерс.
Когда тяжелые шаги инспектора были уже не слышны, он показал на стул и снова посмотрел на девушку.
– Прошу, садитесь, мисс. Я много чего недоглядел в этом деле, я это признаю, но всему есть предел. Значит, мисс Кэрью не выходила всю прошлую ночь, верно? И вы тоже. Если мы найдем мокрые мужские сапоги, это ничего не будет значить. Но если мы найдем что-то еще…
За спиной у него кто-то заворчал.
– Выйдите уже на свет, а? – сказал Г. М. – И не мешайте опрашивать свидетеля, чтоб вас… Всякий раз, когда кто-то задает здесь разумный вопрос, появляетесь вы. Гм… Послушайте-ка, эй, вы, чудо в перьях, гореть мне синим пламенем, если это не так.
Он тяжело поднялся на ноги. Мастерс отодвинулся, и неподдельное восхищение отобразилось на его унылом лице. Беннет заметил, что теперь на Г. М. просторное пальто с траченным молью меховым воротником, а карманы набиты рождественскими пакетами с яркими лентами.
– О, и вы тоже здесь? – добавил он, и выражение его лица изменилось при виде Беннета. – Похоже, вы спугнули зайца, сынок. А теперь хотите, чтобы я его для вас поймал… Ну-ну, нет нужды расстраиваться, мисс Бохун. Просто подождите, пока старик возьмется за работу. Дело в том, что Мастерс начисто лишен такта. Садитесь все, устраивайтесь поудобнее.
– Сдается мне… – начал Мастерс. – Да что с вами такое, Поттер?
У старшего инспектора уже явно сдавали нервы. Хотя у него была на это причина. Поттер не собирался шуметь, когда вернулся в комнату. Но дверь с грохотом захлопнулась, и звук эхом разнесся по библиотеке.
– Простите, сэр, – выдохнул Поттер, – вы не подойдете ко мне на минутку?
– Ну? – спросил Мастерс. – Опять…
– Не знаю, сэр! Это репортеры. Десятки, и еще один, которого я тоже принял за репортера, псих какой-то. Говорит, он убил мисс Тэйт, что-то вроде того.
– Что?
– Да, сэр. Говорит, что послал ей коробку отравленных конфет. Его зовут Эмери, сэр, Тим Эмери.
Глава тринадцатая
Супруг Цирцеи
Из угла донеслось довольное бормотание.
– Ага! – сказал Г. М., торжествующе размахивая потухшей трубкой. – Вот, я так и знал, Мастерс. Да, я думал, что он это сделал. Он вполне мог. Пусть он войдет, Поттер. Но послушайте, сынок, идите-ка и не пускайте сюда прессу, пока я не взгляну на этот павильон.
– Вы хотите сказать, сэр, – начал Мастерс, – что этот человек – кто он такой, имя вроде знакомое? – что он убил мисс Тэйт, и…
Г. М. фыркнул:
– Я не это имел в виду, дуралей. Нет, как раз напротив. Он один из тех двоих или троих, кого я могу вспомнить, кто никогда не хотел ее убивать. Да, он послал ей отравленные конфеты. Но не предполагалось, что она их съест. Он знал, что она не ела шоколад. Знаете, сынок, я подумал, довольно смешно, что отравленные конфеты послали тому, кто, как знала вся компания, не любит сладости. Он вообще никого не хотел убивать. Только две были отравлены, и там не было смертельной дозы. Но все равно бедного дурачка замучила совесть, так что он раздавил одну пальцем, когда ему предложили коробку, чтобы ее никто не съел, а вторую проглотил сам. Хо-хо. Вы скоро поймете, Мастерс… Приведите его сюда.
Минуту спустя привели Эмери. Когда Беннет видел его два дня назад, он казался беспокойным и недовольным – рот дергался, узкое лицо с острыми чертами, красные глаза – теперь он выглядел больным, причем более серьезно, чем просто после приема полуграна стрихнина. Мертвенно-бледное лицо казалось восковым, явственно вырисовывались скулы; песочного цвета волосы с четким пробором напоминали парик. На Эмери было просторное пальто из верблюжьей шерсти, снег на нем уже растаял, в пальцах он крутил кепи. Было слышно свистящее, болезненное дыхание.
– Кто… кто тут главный? – прохрипел он.
Мастерс подвинул ему стул, и Г. М. подался вперед.
– Спокойно, – буркнул он. – Вот скажите, что это вообще такое – ворваться сюда и орать тут про эту злополучную коробку? В психушку захотели?
– Иначе эти молодчики меня не пустили бы, – пробормотал Эмери. – Думали, я репортер. Могли и арестовать, вообще-то. Хотя теперь-то какая разница? Не возражаете, если я выпью?
Он порылся во внутреннем кармане.
Г. М. изучал его взглядом.
– Ваша журналистская затея с коробкой конфет не задалась, верно?
– Эй, – сказал Эмери и дернул рукой, – я такого не говорил.
– Ну, теперь все равно что сказали. Хватит уже валять дурака. Тэйт запретила вам сообщать в прессу, где она, и вообще писать про нее любые скандальные вещи. Вот почему вы так недовольны. Ну и вы подумали, что создадите маленький новостной повод, не рискуя ее жизнью. Или чьей-либо еще – без особой необходимости. Вы собирались отследить эту отравленную коробку конфет, вот только Райнгер вас опередил. Передовицы в газетах – «Покушение на Марсию Тэйт» – это же слава, да? Отправили коробку в лабораторию, выяснили, что отравлена. Потом Джон Бохун настоял, чтобы все съели по конфете, и у вас случился припадок героической совестливости. Вот как. – Г. М. уныло смотрел на него сквозь большие очки, надувал щеки и издавал булькающие звуки, потом перевел
