Такие общепризнанные категории, как пространство, причинность и время, Кант когда-то назвал сугубо человеческими способами восприятия космических реалий. Но ведь если бы, допустим, мы дали весь мир на откуп собственной субъективности, куда это нас заведет? Мы бы уподобились барону Мюнхгаузену, сплошные такие гении и чудаки, утратившие способность понимать друг друга. Ведь каждый бы считался исключительно со своими ощущениями! А у всякого двуногого они, как мы знаем из опыта, ох какие разные…
— Марусев предлагал вам продать акции вашего мужа? — продолжила я.
— Да что вы себе позволяете! — возмутилась Людмила Николаевна.
Неужели мне опять рассказывать этой строптивой дамочке, что на нее было совершено покушение, что кто-то упорно домогается принадлежащих теперь ей акций и денег? И без всякого зазрения совести может отправить ее на тот свет!
— Ладно, — чувствуя себя вконец измученной, как будто это мою машину превратили в обугленный исковерканный остов, вздохнула я, — высаживаю вас у дома…
— Нет, нет, нет, — чуть не вскочила Людмила Николаевна, — я домой не хочу!
Инфантильные капризы? Нянька я, что ли?
— А вот как раз ваш дом, — твердо сказала я.
Если бы моя спутница была внимательной к людям, возможно, она сумела бы уловить в моем до жестокости решительном тоне скрытую издевку. Но Белкина оказалась глуха и слепа к ближнему.
Не заезжая во двор, я остановила машину и выразительно посмотрела на Людмилу Николаевну.
— Я домой не пойду! — решительно заявила она.
Отбросив всякую деликатность, я повысила тон:
— Я вам не нянька и не такси, тем более вы сами не знаете, куда вам нужно!
Она на секунду обомлела, но потом, собравшись с силами, выдала на полную мощность своих легких.
— Не орите на меня!
Ее душераздирающий вопль потряс салон моей «Лады» не хуже взрывной волны.
— Ну вот что, — зашипела я, — вы — взрослая женщина, не ребенок. У меня свои дела. Говорить вы со мной отказываетесь…
— Предлагал, предлагал, — снова истошно завопила она.
— Что, кто? — мне казалось, что у меня дымится крыша.
— Марусев, — бессильно выдохнула она.
Ее спесь напоминала гигантски раздувшийся и проколотый шар. Когда он окончательно спустился, ее звучный голос утратил свою рупорную силу, перейдя в глухой стон и сдавленный шепот.
— Когда? — уже более спокойно спросила я.
— Сразу же, как… — Она всхлипнула.
«Ну, — воинственно подумала я, — больше я на твою удочку не попадусь, ишь ты, несчастная, убитая горем вдовушка!»
— А вы? — лаконично поинтересовалась я.
— Сказала, что подумаю, — пробурчала Белкина.
— Странно, — задумалась я, вынув из пачки сигарету.
— Что странно? — заморгала Белкина.
— Все странно, — отрубила я.
Повисла мучительная пауза, в течение которой мы размышляли, каждая — о своем. Как говорил Максим Максимович Исаев — Штирлиц: «Что-то здесь не связывается».
Если Белкина обещала Марусеву подумать, то бишь не отказала, для чего ему ее… Так ты что, думаешь, это он машину взорвал? — эмоционально спросила я у самой себя. А что же Новгородцев? Если он хотел прекратить процесс, то почему для начала не предупредил Белкину? Мол, откажись, забери документы. Зачем тачку-то взрывать вместе с хозяйкой? Эк ты, недогадливая, в машине ведь документы были!
Взорвал, предположим, Новгородцев машину и — либо физического лица, то есть истца, суд лишился, либо этот истец остался без ценных бумаг. Но ведь бумаги-то восстановить можно, это воображение Белкиной рисует их утрату как катастрофу…
Тогда что же, покушение на вдову Белкина считать неудачной попыткой нейтрализации истицы?
Но при чем в таком случае здесь Марусев, что ты к нему прицепилась? Выходит, это Новгородцев с «Фордом» постарался?
— Аркадий Сергеевич не упоминал в последнее время фамилию Новгородцева? — попыталась я хоть как-то прояснить ситуацию.
— А что? Вы считаете…
— Ничего я не считаю, — отрезала я. — Так упоминал или нет?
— Упоминал. Хотя со мной он не разговаривал о делах. Но я слышала, как они со Стасом это обсуждали.
— Что «это»? — упорствовала я.
— Процесс. Аркадий не сомневался в победе, — с гордо поднятой головой изрекла Белкина.
— Именно поэтому он и «купил ситуацию», — уверенно сказала я. — Станислав Сергеевич, наверное, в суде, а вы…
— А я не хочу там быть! — капризно заявила моя собеседница.
— Это ваше дело, Людмила Николаевна, просто он мне нужен.
— Так позвоните ему, чего вы ждете? А в суде кроме него и мои адвокаты находятся.
— Вы не хотите позвонить?
— Какого черта я должна радеть? Стас вечно Аркашку защищал, пусть сам разбирается! — пренебрежительно отозвалась она.
— Но они вас ждут, — осторожно сказала я.
— Мой сотовый молчит, — язвительно усмехнулась она, — знаете почему?
Она подняла на меня взгляд, в котором я на миг уловила отчаяние, сменившееся злорадством. Упоенная своим мелким, «домашним» коварством, казавшимся ей необходимой ступенью в достижении свободы и независимости, к которым она якобы всегда стремилась, Белкина торжествующе прошептала:
— Потому что он остался в машине.
Она дурашливо приложила палец к губам и посмотрела на меня так, что я пуще прежнего засомневалась в ее душевном здоровье.
— Ха-ха! — рассмеялась она.
Я молча набрала номер сотового Станислава Сергеевича и договорилась с ним о встрече.
Порыв актерства у Белкиной прошел, уступив место равнодушию. Даже ее красивые глаза утратили присущую им живость: взгляд был отсутствующим.
— Людмила Николаевна, — мягко сказала я, — мне нужно в редакцию, мы приехали.
— Не бросайте меня! — вдруг вцепилась мне в руку Белкина, — вы не можете понять, что это такое — быть одной! Я сама не своя, а тут еще милиция! Представляете, меня обвиняют! Вроде какая-то соседка, ну из того дома, вы меня понимаете, видела женщину, похожую на меня. Она-то, естественно, не знает, кто я, но дала описание внешности, схожей с моей. Так что менты засуетились — какая удача!.. Нет, вы представляете меня с пистолетом, выбегающей из чертовой квартиры вашей, как там ее… Инны, кажется?
Я не стала возражать этой взбалмошной и к тому же напуганной даме, не думала и соглашаться с ней, сочувствовать по поводу подозрений на ее счет сотрудников органов. Но ведь надо было что-то делать, не силой же ее в конце концов вытряхивать из машины!
— Знаете что, давайте поедем в офис вашего мужа и там подождем Станислава Сергеевича?
— Я боюсь его, он стал другим…
— Кто, Станислав Сергеевич?
— Нет, Саша. Он стал резким, нетерпимым, он меня не…
Спохватившись, она снова замкнулась.
— Марусев в офисе?
— Наверное, — протянула Белкина, как зачарованная глядя куда-то вперед.
«Хороший психоаналитик ей бы не помешал», — вынесла я мысленно вердикт.
Я дала задний ход и, выехав на дорогу, направилась к офису «Металлоконструкции». По дороге я узнала, что семья имеет загородный дом, но зиму предпочитает проводить в городе. На подъезде к офису Людмила Николаевна снова стала жаловаться мне на свою горемычную жизнь. Я была сыта по горло ее излияниями, перемежающимися вспышками злобы и слезными речитативами о загубленной молодости и жизненной неудовлетворенности. Единственное, что мне показалось интересным, это упоминание о так называемой невесте Аркадия Сергеевича, на которой он собирался якобы жениться после развода с ней, Людмилой Николаевной.
— Это его бог покарал! — злорадно прокаркала несчастная вдовушка.
Я лишь укоризненно взглянула на нее.
— Нет, вы не подумайте, я его любила, но он…
Дальше последовал список прегрешений Аркадия Сергеевича.
— И кто же эта счастливая претендентка на звание мисс «Металлоконструкция»? — иронично спросила я, когда разговор опять непроизвольно затронул тему жениховства Аркадия Сергеевича.
— А вот и зря смеетесь, — насупилась Белкина, — это дочь как раз того Новгородцева, о котором вы меня спрашивали.
Вот так да, надо же, как тесен мир!
— Достойная партия, — насмешливо посмотрела я на Белкину, — деньги к деньгам, как говорится.
— А вот и нет у Новгородцева никаких денег! — выпалила Белкина.
— Как это нет? — У меня аж челюсть отвалилась.
— Аркаша говорил, что он едва не банкрот, а то, что вокруг себя суету деловую создает, продает, покупает — все это для отвода глаз!
Однако домохозяйка-то наша — весьма информированная особа! Правда, принять на веру ее слова я не могла — мою уверенность в том, что я имею дело с трезвомыслящим человеком, подкосило поведение вдовы. Может, она свои измышления, плоды, так сказать, праздного ума, пытается выдать за истину в последней инстанции, кто знает? Может, цену себе набивает, вот, мол, какая я осведомленная, а ты, негодница, меня высадить хотела!
