Глава 6
Марусева в офисе не было. «Уехал на предприятие», — доложила нам секретарша, смазливая девица в сентиментально-розовом костюме, который скорее подошел бы для какого-нибудь торжества в стенах кондитерской фабрики или парикмахерской. Ее внешность кукольно-небрежная, кокетливая, как у красоток со страниц дешевых красочных журналов, заставляла думать о веренице сытых бездумных дней с периодическими оздоровительными мероприятиями вроде посещения сауны в компании начальников, а не о размеренном ритме работы сосредоточенной и компетентной помощницы бизнесмена.
Невзирая на наше присутствие, а может, даже специально, чтобы по-хамски продемонстрировать свою независимость в этих стенах, пышнотелая блондинка принялась пудриться, глядя на свой холеный фейс в зеркальце. Но Людмиле Николаевне, которая лишь неодобрительно зыркнула на секретаршу, было явно не до того, чтобы делать ей замечания.
— Откройте кабинет моего мужа, надо же нам где-то расположиться!
Моя спутница ограничилась только этим требованием. Но наглая секретарша даже и бровью не повела. Она лишь поинтересовалась, кого мы собираемся ждать.
— Ни сочувствия, ни соболезнований! — взъерепенилась Белкина. — Узнаю Аркадия. Только он мог нанять такую хамку!
Секретарша более пристально, чем при нашем появлении, посмотрела на нас и, недоуменно пожав плечами, достала из ящика ключи.
— Возьмите, — ровным голосом произнесла она, чем окончательно взбесила Людмилу Николаевну.
— Вот Марусев приедет, — мстительно прошипела она, — я его спрошу, доволен ли он вашей работой. Уверена, вы и пяти минут тут не задержитесь! Думаете, мой муж погиб, так здесь всем Сашка распоряжаться будет?! Нет уж, я, я, я — твоя хозяйка! А потому можешь прямо сейчас собирать свои вещички и проваливать!
— Если вы позволите, — напряглась блондинка, — я дождусь Александра Георгиевича.
— Жди, только это тебе не поможет! — с ожесточенным высокомерием бросила Людмила Николаевна и собралась уже развернуться на своих высоких каблуках, как дверь приемной осторожно открылась и вошел невысокий молодой человек в элегантном черном костюме.
Ему можно было дать лет двадцать семь — двадцать восемь. Опрятный, подтянутый, с редеющими на макушке гладкими каштановыми волосами и голубыми глазами, удивленно смотревшими на нас из-под густых темных бровей. Благодаря симметричным залысинам справа и слева над висками его и без того высокий выпуклый лоб казался еще выше и объемней. Я без труда угадала в нем корректную предприимчивую натуру современного яппи.
— Людмила! — воскликнул он. — Я думал, вы в суде.
Он часто заморгал.
— Никита! — бросилась ему в объятия Белкина. — Ты представляешь, — злобно скосила она глаза на секретаршу, — эта расфуфыренная дрянь смеет мне оказывать сопротивление.
— Сопротивление, тетя, о чем вы? — робко улыбнулся Никита. — А где папа?
— В суде, где ж ему быть! — пренебрежительно фыркнула Белкина, которую, похоже, меньше всего занимал сейчас исход процесса.
Впрочем, ей было наплевать и на Станислава Сергеевича, и на своих дотошно исполнительных адвокатов.
— Ничего не понимаю! — изумленно глядел на Белкину молодой человек.
— А что, отец не звонил?
— Звонил, — ответила вместо Никиты секретарша, — вас спрашивал, — многозначительно посмотрела она на Белкину.
— А тебя никто не спрашивает! Никита, немедленно уволь эту крысу!
Секретарша возвела глаза вверх, как бы призывая бога в свидетели того, что ей приходится выносить, и направила на Никиту насмешливый взгляд, по которому можно было догадаться о неизменном согласии между ними.
Белкина перехватила этот заговорщический взгляд и, подозрительно зыркнув на Никиту, дала выход своему возмущению:
— У вас что тут, заговор?!
— Тетя, тетя, — не слишком искренне рассмеявшись, укоризненно покачал головой Никита, — что на вас сегодня нашло? Где ключи?
Белкина с презрительной гримасой передала ему ключи.
— Я тебе тысячу раз говорила, не называй меня так! Я этого не люблю! — жеманно выпятила она губы.
— Извини, — виновато улыбнулся Никита, открывая дверь кабинета Аркадия Сергеевича.
— Так ты с отцом не разговаривал? — сверкнуло в глазах Людмилы Николаевны запоздалое удивление.
— Я только недавно подъехал. Мы с Александром Георгиевичем были на заводе, — извиняющимся тоном промямлил племянник. — Проходите.
Он первым шагнул за порог, мы последовали за ним. Кабинет был обставлен в избитом офисном стиле: модные кресла, черные столы, стеллажи, изобилие настольных ламп, на окнах — вертикальные жалюзи.
— Как в казарме! — пренебрежительно заметила Белкина, — слава богу, догадался ковер постелить.
Она разочарованно вздохнула и опустилась в неудобное офисное кресло.
— Ах, — опомнилась она, — я вас не представила! Знакомься, Ник, это мисс Бойкова из газеты «Свидетель». Ты, кажется, сам расхваливал мне этот листок. Помнишь?
Никита с улыбкой кивнул. Он уже минут десять украдкой кидал на меня сосредоточенные взгляды.
— А это мой племянник, молодой гений-предприниматель Белкин Никита Станиславович, — напыщенно представила она молодого человека, лицо которого при этих словах смущенно просияло.
— Очень приятно, — солгала я.
— И мне тоже, — радушно отозвался Никита, — только я не совсем понимаю…
— Ох, — устало махнула рукой Людмила Николаевна, — это отдельная история.
Она грациозно поднялась с кресла и подошла к высокому шкафу. Племянник кинулся помогать ей. Он с услужливым смирением принял из ее рук песцовое манто и, распахнув шкаф, повесил его на плечики. Потом поспешил ко мне.
— Спасибо, вы очень любезны, — поблагодарила я этого исполнительного и молодого человека, когда он проделал с моей шубкой то же самое, что и с манто Белкиной.
— Никитушка, — с барственной «теплотой» обратилась к нему Людмила Николаевна, — нельзя ли нам чего-нибудь пожевать организовать?
— Конечно, можно! — оживился он, словно радовался лишней возможности услужить капризной тетке. — Десерт или что-нибудь поосновательнее? — со слащаво преданной улыбкой уточнил он.
— Ты что, Оля, будешь? — демонстрируя фамильярное доброжелательство, обратилась она ко мне.
Я поймала на себе крайне заинтересованный взор Никиты. Наверное, ему очень хотелось узнать, как это постороннему человеку, то есть мне, удалось заслужить расположение его взбалмошной и вредной тетки.
— Кофе, если можно, — скромно ответила я, не зная, вызовет ли моя неприхотливость нарекание или одобрение.
— Вот еще! — усмехнулась Белкина. — После всего этого нам надо основательно подзаправиться!
Она лукаво взглянула на меня, чем привела своего племянника в состояние ревнивого замешательства. Часто заморгав, он снова уставился на меня, как бы спрашивая о причине столь показательно теплого отношения Белкиной к малознакомой журналистке.
— Давай-ка вот что, — на секунду задумалась Людмила Николаевна, явно довольная тем, что теперь уже она «правит бал», — салатик какой-нибудь, антрекот или еще что-нибудь мясное, потом сладкое, ну, это на твое усмотрение, — весело подмигнула она Никите, — кофе, соку тоже можно и… винца какого-нибудь хорошего.
Никита с готовностью кивнул головой и хотел, как я поняла, из дипломатических соображений сделать заказ секретарше в приемной, дабы не злить Белкину, но она, догадавшись о готовящихся маневрах, остановила племянника и строго взглянула на него.
— Ты сюда зови эту фаворитку, пусть прочувствует, кто здесь заказывает музыку.
Племянник кисло улыбнулся перспективе потрафить своей обуреваемой мелким тщеславием тетке и направился к двери. Вскоре на пороге появилась блондинка в розовом. Никита распорядился насчет обеда, Белкина надменно приказала выбрать в кафе самое лучшее, и пышнотелая девица, оказавшаяся столь спасительно флегматичной для нее самой, вышла из кабинета, ничем не показав своего раздражения или неудовольствия.
— Ну и толстокожая! — хихикнула Белкина.
— Тетя… — начал было Никита, но тут же осекся, хотя было поздно.
— Сколько раз я тебе говорила! — вытаращила она на него глаза.
— Люда, — торопливо поправился он, — я сгораю от любопытства…
— А-а, — удовлетворенно протянула Люда и принялась, смакуя и поигрывая плечами, рассказывать об инциденте со взрывом машины.
Чем больше Никита слушал, тем больше бледнел. По окончании красочного повествования он даже закусил губу.
— Такая малость, — кокетливо закончила рассказ Людмила Николаевна, — я чуть не погибла.
Ее небрежный тон призван был явить силу духа и обаятельно ироничное отношение к жизни.
— Какой кошмар! — к удовольствию Белкиной воскликнул Никита, выслушав эту драматическую историю.
