Чем больше Никита слушал, тем больше бледнел. По окончании красочного повествования он даже закусил губу.
— Такая малость, — кокетливо закончила рассказ Людмила Николаевна, — я чуть не погибла.
Ее небрежный тон призван был явить силу духа и обаятельно ироничное отношение к жизни.
— Какой кошмар! — к удовольствию Белкиной воскликнул Никита, выслушав эту драматическую историю.
— И вот я, то есть мы, приходим сюда, можно сказать, с передовой, а эта бесстыжая девка начинает меня допрашивать! Кто ее принял на работу? — резко спросила Белкина, — раньше у вас тут такая маленькая черненькая, как ее… Катя, кажется… сидела. А теперь эта корова. Да ее только доить. В-о-о титьки-то!
Белкина округлила перед грудью руки и прыснула со смеху.
— Аркашка, что ли, эту телку принимал? — с высокомерным пренебрежением поинтересовалась она.
— Да нет, — застенчиво улыбнулся Никита, — это Марусев ее нашел. Она ничего, способная…
— К чему? По саунам ездить да в постели с ним кувыркаться? — рассвирепела Белкина.
Никита неловко улыбнулся и потупил взор, словно ему было неудобно передо мной за такое развязное проявление ревности со стороны его тетки. Белкина поймала его стыдливый взгляд, в котором угадывались сострадание и насмешка, и громко сказала:
— Да, я говорю то, что думаю, и горжусь этим!
На этой пафосной ноте дверь отворилась и сверхрасторопная секретарша внесла огромный серебряный поднос. Никита, сопровождаемый полным презрительной жалости взглядом Белкиной, поспешил на помощь светловолосой деве.
— Я же вам говорил, — торжествующе заявил Никита, — смышленая девушка…
— Девушкой она разве лишь в третьем классе была, да и то сомнительно… — язвительно произнесла Белкина, уплетая крабовый салат.
Я же дивилась происшедшей в ней перемене. Недавно еще такая подавленная, «не бросайте меня!», а теперь — надменная хозяйка, снисходительная к своим лакеям и нетерпимо-агрессивная к малейшему проявлению несогласия. Полная спесивого сознания своего социального превосходства, гонора и самодурства.
— Что-то ты сегодня какой-то не такой, — пристально посмотрела Белкина на своего растерянного племянника, — или с Ленкой помирился? Теперь тебе карты в руки, — ядовито хихикнула она, чем окончательно смутила Никиту.
— У нас уже давно… — начал он оправдываться.
— Ой, не смеши! — бесцеремонно перебила его Людмила Николаевна, — только не обольщайся на ее счет. Уж я-то знаю, что она из себя представляет. Между прочим, Оля занимается расследованием Аркашиной смерти. Я думаю, случившееся с моим «Фордом» связано с убийством моего мужа, — ознакомила она нас со своей точкой зрения.
Создавалось впечатление, что употребление личного местоимения «мой» доставляет Белкиной неизъяснимое наслаждение. Оно счастливым образом уравнивало в правах погибшего мужа и взорванный автомобиль, указывая на собственнический инстинкт владелицы того и другого. Белкина, как и большинство обывателей, стремилась к однозначности, к железобетонной уверенности в своем превосходстве, то есть к душевному покою, который мыслился ей как закрепление своих прав собственницы.
— Вот как, — только и нашелся что сказать Никита, которого, видимо, случившееся с теткиным «Фордом», как и с ее мужем, занимало в малой степени, — и как же вы это делаете?
Я была уверена, что спросил он это лишь для того, чтобы не показаться невежливым и равнодушным. Мы не успели дойти до десерта и кофе, как наше трапезничающее трио посетил Станислав Сергеевич. Я была рада его приходу, так как он избавлял меня от общества Людмилы Николаевны.
Станислав Сергеевич принялся пытать Белкину на предмет, почему она не появилась в суде. Она рассказала о происшедшем. Станислав Сергеевич выразил крайнее удивление и обеспокоенность этой историей. Мы еще долго коллективно недоумевали, кто посмел лишить Белкину «Форда». Наконец, извинившись перед Белкиной и ее племянником, мы со Станиславом Сергеевичем удалились в его кабинет.
— Не нравится мне все это, — задумчиво произнес он, как только мы уселись в кожаные кресла. — Что вы об этом думаете?
Он испытующе посмотрел на меня.
— Думаю, к этому взрыву причастен Новгородцев Вениамин Петрович, — невозмутимо сказала я.
Белкин удивленно приподнял брови. — Вы уже и о нем узнали? — улыбнулся он.
— Узнала. Кстати, как процесс?
— Слушание отложено, — вздохнул Белкин. — Мы добились этого, — добавил он.
— А что насчет бумаг? — поинтересовалась я. — Они ведь остались в «Форде».
— Это восстановимо. Не суть. Я вам очень благодарен за Людмилу Николаевну, — он бросил на меня взгляд, полный горячей признательности.
Я даже немного смутилась, хотя не страдала ложной скромностью. Просто не люблю, когда меня хвалят.
— Ну что вы, — пробурчала я.
— Да нет, — возразил Станислав Сергеевич, — хорошо, что вы ее привезли в офис. Полагаю, мне нужно подумать о телохранителе для нее…
— Лучше увезите ее куда-нибудь подальше…
— Да уж, ее увезешь… — горько усмехнулся Белкин.
— А если недалеко, за город, я имею в виду ваш дом на Кумыске.
— Что ж, это идея. Хотя не думаю, что человека, который охотится за ней, это остановит. Он ведь, подозреваю, следит за Людой… Ведь подложил же в машину взрывчатку…
Он бросил на меня пронзительный взгляд.
— Станислав Сергеевич, расскажите мне о сделке вашего брата с Новгородцевым. Правда, что дела у Вениамина Петровича идут не так блестяще, как он хочет это показать?
— Вы знаете, что такое «купить ситуацию»? — ответил мне вопросом на вопрос Станислав Сергеевич.
Я кивнула.
— Так вот, Аркадий купил у Новгородцева банк «Поволжье». Купил именно потому, что был уверен, что выиграет в суде процесс. Новгородцев думал «кинуть» моего брата, произведя дополнительную эмиссию акций. Не получилось: у Аркадия хорошие связи и в суде, и в обладминистрации.
— Так что, у Новгородцева не было ни малейшего шанса?
— Вот именно. Новгородцев тоже имеет разного рода полезные знакомства, на чем и зарабатывает. Покупает предприятия, проводит эмиссию и продает… Но в случае с Аркадием он, грубо говоря, лопухнулся.
— Что из себя представляет Новгородцев как личность?
— Он не злодей, если вы это имеете в виду, — снисходительно улыбнулся Станислав Сергеевич. — Хочет жить, как и все, в сытости и довольстве. Добродушный, флегматичный дядечка, лично, кстати, знавший моего брата.
— И не оценивший его возможностей? — недоверчиво спросила я.
— Никогда человек не бывает так слеп, как имея дело со своими друзьями и знакомыми. Он переоценивает собственные силы и знания. Думает, что все знает о своих ближних, и поэтому не очень волнуется. Выяснить диспозицию, так сказать, ему мешает как раз собственная самонадеянность.
— Понятно, — без особого энтузиазма сказала я, — а что вы думаете о сегодняшнем взрыве?
Станислав Сергеевич невесело усмехнулся и пожал плечами.
— Думаю, что это не последнее покушение на представителей белкинской династии, — грустно произнес он.
— Считаете Новгородцева не способным на…
— Не знаю. Я прожил пятьдесят три года и понял, что ни черта не разбираюсь в людях. Даже с собственным братом попадал впросак…
— То есть как?
— А вот так! — разочарованно усмехнулся Станислав Сергеевич. — Задумал он разводиться и жениться на дочери Новгородцева…
— Значит, это правда, — заинтересованно сказала я, доставая из пачки сигарету. — Теперь моя очередь вас угощать.
— Нет, нет, я прихватил с собой сигары, — улыбнулся Станислав Сергеевич, хлопая себя по карману. — А вы и про его так называемое сватовство знаете?
— Людмила Николаевна просветила, — ответила я.
— Да-а, иногда она любит пооткровенничать, — угрюмо сказал Станислав Сергеевич, — не к лицу это солидному человеку — за молодыми бегать.
— Значит, вы не одобряли выбор вашего брата?
— Если говорить честно, нет.
Станислав Сергеевич, достав плоскую серебряную коробочку, взял оттуда сигару, откусил кончик, положил в пепельницу и принялся обстоятельно раскуривать это гаванское чудо.
— А если это была любовь? — я до конца хотела выяснить позицию Белкина.
— Я в этом не сомневаюсь, но в нашем возрасте пора научиться себя сдерживать! — категорично заявил он, попыхивая сигарой.
Взгляд его приобрел неумолимую твердость.
— Людмила Николаевна, конечно, переживала?
— Конечно.
— Милиция подозревает ее. Соседка видела, как женщина, похожая на нее, выбегала из подъезда. — Я пристально посмотрела на моего собеседника.
— Людка? — рассмеялся он. — Да она никогда бы не решилась на это! И потом взрыв…
