Росаура помогает мне во всем, не знаю, что бы я без нее делала. Она даже предлагала отвезти меня в институт или посмотреть за меня мою почту, но я предпочла первое время побыть здесь, одна. Не хочу, чтобы до меня долетали призывы Братства. Или Артура. Когда я тебя увидела, то подумала вначале, что он тебя прислал.
– Так ты ничего не знаешь? Разве до тебя не дошла весть о смерти Леонарда Хинча?
– Да, он умер, видела по телевизору пару дней назад. Что-то связанное с диабетом, верно? Не могу сказать, что очень сожалею.
Я медленно покачал головой.
– Хинч убит. Отравлен. Просто пока об этом не сообщают. Ему прислали коробку конфет, в которые был впрыснут яд – аконитин. И внутри коробки была еще одна фотография Льюиса Кэрролла.
Я подождал, пока Кристин осмыслит новость, впитает ее в себя. Она пришла в замешательство, будто внутри нее зазвенели сразу несколько тревожных звонков, и то, что до сей поры представало отдаленной возможностью, вдруг обрело зловещие черты зримой, грубой реальности. На мгновение Кристин утратила дар речи, и в ее потемневшем взоре я прочитал, как множатся в ней предположения и страхи.
– Что за фотография? – спросила она.
– Обнаженная девочка, лежащая в лесу.
Кристин принялась рыться в книгах, разбросанных по столу. Открыла одну из них, пролистала до конца, до приложения с фотографиями, и нашла ту, которую нам показал инспектор. Я кивнул, и она минуту глядела на страницу. Рука, сжимавшая книгу, слегка дрожала, и я уловил еле слышный шелест падающей на бумагу капли. Я изумленно посмотрел на Кристин: та сняла очки и поднесла руку к глазам.
– Я думала, он умер естественной смертью, – прошептала она, – так сообщили в новостях. Но это меняет все. Все меняет! – вырвалось у нее чуть ли не со стоном.
– Факт убийства решили пока не разглашать: боятся скандала вокруг фотографий, который может повредить имиджу принца.
– Имиджу принца, – повторила Кристин, словно не веря своим ушам, будто реальность перешла в какое-то иное измерение, не подвластное контролю рассудка. – Какой в этом смысл? При чем тут королевская семья? Может, явится и Червонная Королева?
– Я думал, ты знаешь: принц – почетный председатель Братства. Там, наверху, не хотят, чтобы его имя всплыло в связи с преступлениями и педофильскими фотографиями. Полагаю, информацию придерживают до тех пор, пока не найдут того, кто отправил коробку конфет. И кто совершил на тебя наезд, – добавил я. – Это подтверждает правоту Селдома; если он уже тогда был обеспокоен, то теперь…
Но Кристин, не дав мне закончить фразу, дернулась, как от ожога, и подняла голову.
– Что еще Артур говорил тебе? Теперь все ясно: он отправил тебя за документом, да? – выпалила она, словно одержимая ужасным подозрением.
– Нет, все не так, послушай, пожалуйста! Я хотел прийти к тебе с самого первого дня. Всю неделю отправлял тебе письма, вот увидишь сама…
Мои слова не вполне убедили ее, но ярость из взгляда исчезла.
– Одного я не понимаю, – вздохнула она, – почему Артур думает, будто, если я оглашу содержание документа, это что-то объяснит? Ведь до того, как меня сбила машина, только мы трое знали о его существовании. Разве не так?
Я решил, что пора все рассказать начистоту:
– Это было не так с самого начала. Селдом сообщил Ричарду Ренлаху. Но, полагаю, он боится вот чего: вдруг кто-либо еще из Братства прочитал документ в Гилдфорде и не хочет, чтобы его содержание стало достоянием гласности. Уверен, он заботится о тебе: считает, что для тебя будет безопаснее, если все услышат наконец эту фразу.
– Ричард Ренлах знал, – повторила Кристин, будто из всех моих слов восприняла только это. – И вы оба лгали мне тогда, в больнице. – Ее черты исказились, она смотрела на меня чуть ли не с отвращением. – Теперь мне все ясно: ты сделал то, о чем тебя попросили, явился ко мне посланцем. Очень хорошо, – заключила она с холодной решимостью. – Вот мой ответ Артуру, и Ренлаху, и всему Братству: я верну этот проклятый документ, когда мне заблагорассудится. Может, и никогда. И не приходи сюда больше. Боже мой, – тихо пробормотала она, – подумать только: я почти позволила тебе, почти поверила… А теперь, – преодолев возмущение, Кристин подняла ко мне бесстрастное, отстраненное лицо, как бы показывая дорогу, – теперь, пожалуйста, уходи, я хочу остаться одна.
Уязвленный, я спускался по холму, злясь на самого себя. Не мог не думать о том, насколько все было близко. «Почему, – укорял я себя, – ты всегда произносишь лишнее слово, но скупишься на одно-единственное, необходимое движение. А теперь почти наверняка все потеряно окончательно». Я прочитал в глазах Кристин подозрение, даже ненависть, а главное – разочарование, а такой взгляд означает полный разрыв. Погруженный в размышления, я шел, не глядя на дорогу, и чуть не наткнулся на другого путника, который взбирался наверх, тяжело дыша. Разболтанная походка и спутанные кудри привлекли мое внимание; я поднял голову. Андерсон тоже остановился, удивляясь встрече. Под палящим солнцем, на длинной улице, погруженной в послеобеденную дрему, мы с ним были единственными живыми существами.
– Похоже, я направляюсь туда, откуда вы идете, – усмехнулся Андерсон и добавил с упреком: – Я ведь просил известить меня, если узнаете о каком-нибудь убийстве. Вы просто притягиваете к себе преступления.
– Преступление?
– Да. Ведь девушку тоже хотели убить, и вы определенно знали об этом, когда мы встречались в прошлый раз. Мне стало известно, что в больнице ее охраняли полицейские, и теперь я хочу задать ей несколько вопросов. И, к счастью, у меня есть в морге хорошие друзья, и я также знаю, что Хинча отравили. Даже о фотографиях знаю.
Тут я посмотрел на него, уже встревожившись по-настоящему. Мне в голову не приходило, кто бы мог ему об этом рассказать.
– О каких фотографиях? – осторожно осведомился я.
– Ах, значит, об этом вам не сообщили? – усмехнулся он. – Что же, снимайте сливки: в ящиках стола у Хинча нашли целую кучу фотографий голеньких девочек. Сначала подумали, будто это снимки эпохи Кэрролла, когда фотография только зарождалась, скажем так, винтажная коллекция. Но на самом деле фотографии современные, только сняты аппаратом Кэрролла, проявлены с помощью тогдашних реактивов и отретушированы в стиле эпохи, чтобы придать им старинный вид. Еще не совсем понятно, продавал ли их Хинч как подлинники того времени или, подделывая под старину, распространял среди педофилов. Нашелся и список клиентов, которые их покупали, нечто вроде двойной бухгалтерии. Лица наверняка высокопоставленные, хотя имена пока неизвестны: записи зашифрованы. Думаю, ни вам, ни мне не доведется когда-либо ознакомиться с этим
