у нас вам понравится».
— Нам нужно найти Боба и убраться отсюда, — говорю я, закончив читать.
Адам кладет брошюру и газетные вырезки об Октобер О’Брайен в кухонный ящик, затем плотно закрывает его, словно то, что они исчезнут из виду, может помочь. Я пока не представляю, какая связь существует между Октобер и этим местом, но, кажется, муж не в силах смотреть мне в глаза.
— Я не хотел тебя пугать…
— Я не испугалась. Я разозлилась, — перебиваю я. — Я не верю в призраков. Кто-то пытается нагнать страха. Пока непонятно, кто и почему.
— Не уверен, что мы должны спешить с выводами.
— Согласна. Мы должны найти Боба, собрать вещи и поспешить уехать.
На то, чтобы одеться, уходит меньше пяти минут. После того как мы снова облазили всю часовню и не обнаружили Боба, остается попытаться найти его снаружи.
Теперь, когда снег прекратился, мне кажется, что я попала в картину. С тех пор как я проснулась, небо из черного окрасилось сначала в серый цвет, а затем в бледно-голубой, и теперь я вижу гораздо больше, чем вчера в темноте, когда мы только приехали. Вдалеке виднеются заснеженные горы и густые леса. Стайка серебристых облаков отражается на спокойной, зеркальной поверхности огромного озера, а старая белая часовня, кажется, сияет в лучах раннего утреннего солнца. Потом я замечаю колокольню и вспоминаю прошедшую ночь. Ту часть стены, которая обрушилась, невозможно не заметить. Неудивительно, что табличка на двери гласила «Опасно».
— Адам…
— Что?
— Рухнувшая стена…
— Что с ней?
— Что, если Боб каким-то образом добрался до колокольни и поврежденной стены и упал?
— Тогда бы он разбился и лежал в снегу.
Мне не нравится такой ответ, но я знаю, что Адам прав. Мы молча начинаем поиски снаружи. Это, несомненно, один из самых красивых и нетронутых уголков мира, тем не менее я не могу дождаться, когда уеду отсюда.
Я не взяла с собой подходящую для такой погоды одежду или обувь. Сугробы чересчур высоки, но у нас нет другого выбора, кроме как пробираться по ним в кроссовках. Мои носки и ступни промокают за считанные секунды, а нижняя половина джинсов отяжелела от ледяной влаги. Я так беспокоюсь о собаке, что почти ничего не замечаю. Увидев это место при дневном свете, можно в полной мере оценить изолированность и масштаб огромной долины, в которой очутились. Мы не находим свою собаку, но вскоре узнаём, куда из здания делись ванны. Они стоят на когтистых лапах недалеко от заднего входа, наполненные растениями — судя по всему, вереском различных оттенков розового и фиолетового.
Это не единственное неожиданное открытие.
Мы натыкаемся на небольшое кладбище — полагаю, этого можно было ожидать — с рядами старых надгробий, почти полностью скрытых снегом. Вокруг часовни торчат темные деревянные скульптуры — по меньшей мере две или три в каждом направлении, куда я смотрю. Выточенные вручную кролики, которые, кажется, выпрыгивают из мерзлой земли, большая черепаха и гигантские деревянные совы, сидящие на пнях, из которых они были вырублены. У всех огромные глаза, которые таращатся на нас, словно им так же холодно и страшно, как и нам. Даже на деревьях вырезаны лица, и невозможно отделаться от мысли, что за тобой наблюдают.
Я снова и снова зову Боба, но после двадцати минут хождения по кругу я не знаю, что делать. Человек, не имеющий собаки, не понял бы, что это так же тяжело, как потерять ребенка.
— Как думаешь, его кто-то похитил? — спрашиваю я, когда у нас, кажется, заканчиваются все остальные идеи.
— Зачем кому-то это делать? — возражает Адам.
— А почему вообще кто-то что-то делает?!
— И кто же это мог быть? Мы находимся у черта на куличках.
— А как насчет того маленького домика с соломенной крышей, мимо которого мы проезжали?
— Он казался пустующим.
— Разве мы не должны проверить?
Он качает головой.
— Мы не можем просто обвинить кого-то в…
— Конечно нет, но мы могли бы попросить их о помощи! Они намного ближе к главной дороге, чем мы, так что, возможно, у них все еще есть электричество… или, по крайней мере, телефон, которым мы сможем воспользоваться. Это не так далеко, можно дойти пешком. Стоит попробовать, не так ли? Если Боб каким-то образом сбежал, они могли его видеть.
Адам на самом деле никогда не хотел заводить щенка. Мешали детские воспоминания, которые до сих пор преследуют его в ночных кошмарах. Его можно понять. Однако все изменилось, когда он увидел Боба. Мой муж порой хорошо это скрывает, но я знаю, что он любит эту собаку так же сильно, как и я.
— Ладно, пошли, — говорит Адам. Он берет меня за руку, и я позволяю ему это.
Озеро частично замерзло, и мои мысли снова обращаются к Бобу. Он ненавидит дождь, или мокрый снег, или просто снег, или все, что падает с неба. Зато он любит воду — всегда плюхается в реку или бежит к морю. Хотя, конечно, наш глупый старый пес знал бы, что нужно держаться подальше от замерзшего озера. Я стараюсь не думать об этом, пока мы тащимся к коттеджу, виднеющемуся вдалеке. За исключением скрипа наших шагов, утрамбовывающих свежий снег, в холодном воздухе ни звука. Тишина может казаться жуткой, когда ты к ней не привык, а я, живя в Лондоне и работая в «Баттерси», определенно не привыкла. Иногда я даже во сне слышу лай собак. А сейчас вокруг царит безмолвие. Неестественное. Здесь даже не поют птицы. Задумавшись об этом, я не могу припомнить, чтобы встречала нечто подобное.
Домик оказался дальше, чем нам показалось, нам потребовалось больше пятнадцати минут, чтобы до него добраться. Это крошечное сооружение с побеленными стенами, такими же, как в часовне, и соломенной крышей. Напоминает жилище хоббитов. Он такой маленький и уединенный, что я не могу себе представить, зачем кому-то может понадобиться в нем жить, но снаружи припаркована машина, почти полностью скрытая от посторонних глаз: это вселяет в меня надежду, что кому-то все-таки понадобилось. Это большой автомобиль, возможно, старый «Ленд Ровер». Трудно сказать, так как он наполовину занесен снегом. В любом случае, я уверена, что в такую погоду он справится лучше, чем моя машина.
Я прочищаю горло, прежде чем постучать в ярко-красную дверь. Я почему-то нервничаю и даже не знаю, что скажу, если кто-нибудь откроет.
Мне не стоило беспокоиться; этого не происходит.
Странно, что никто не реагирует на стук, потому что я могу поклясться, что слышала голоса, когда мы шли по тропинке
