— возможно, радио или кто-то приглушенно разговаривал с ребенком. Я смотрю на Адама, который пожимает плечами, затем стучу снова. На этот раз немного жестче. Ответа по-прежнему нет, вообще никаких признаков жизни.
— Посмотри на это, — шепчет Адам, уставившись на крышу.
Я решила, что он имеет в виду солому, но, подняв глаза, увидела дымящуюся трубу. Кто-то точно должен быть внутри.
— Может быть, они нас не слышат, — предполагает он. — Ты оставайся здесь, а я быстро осмотрю заднюю часть.
Он исчезает прежде, чем я успеваю ответить, и его нет так долго, что меня одолевает беспокойство.
— Ну, видел что-нибудь? — выпаливаю я, когда он наконец возвращается. Возможно, это просто из-за холода или моего воображения, но он выглядит бледнее, чем раньше.
— И да и нет, — отвечает он.
— В каком смысле?
— На заднем дворе полный беспорядок, все заросло, и там даже туалет на улице. Впрочем, хотя бы ванны не валяются, но думаю, что здесь живет кто-то старый. Другой двери нет, только пара грязных окон. Я увидел внутри женщину, сидящую у очага.
— Прекрасно…
— Боюсь, что не совсем, — говорит он, прерывая мои позитивные мысли своими негативными. — Я постучал в окно, чтобы привлечь внимание, и, думаю, напугал ее.
— Что ж, это понятно — сомневаюсь, что у нее здесь бывает много посетителей. Мы можем просто извиниться. Я уверена, она захочет помочь, как только мы все объясним.
— Я сомневаюсь. Повсюду были свечи…
— Ну, если отключили электричество, вероятно, без них там было бы довольно темно.
— Нет, понимаешь, они везде. Их сотни! А она была похожа на ведьму, произносящую заклинание.
— Не будь идиотом! Из-за этой дурацкой брошюры тебе в голову лезут глупые мысли…
— Это еще не все. У нее на коленях сидело животное.
Я представляю бедного Боба, и мне становится дурно.
— Что за животное?
— Белый кролик… кажется… — Облегчение прогоняет мой страх. На мгновение я испугалась того, что может сообщить Адам. — У меня было недостаточно времени, чтобы разобраться, прежде чем она увидела меня.
— И что произошло, когда она увидела?
— Она долго смотрела на меня, а потом просто подошла к окну, так близко, как я сейчас к тебе. Продолжая держать в руках жирного белого кролика, если я правильно разглядел. Затем она задернула шторы.
Робин не просто задернула один комплект штор, она задернула их все.
Она также задула все свечи — их было всего несколько штук, а не сотни, но мужчины склонны к преувеличениям, — и осталась сидеть в темноте, ожидая, когда ее сердце перестанет биться так быстро. Ей никогда не приходило в голову, что кто-то может быть настолько груб, чтобы вторгнуться на ее территорию, обойти дом без приглашения и заглянуть через стекло, будто она животное в зоопарке. Занавески на самом деле вовсе не занавески — это старенькие простыни, прибитые над окнами. Она замечает, что потертая ткань приобрела желтый оттенок. Это от табачного дыма. Раньше они были белыми. Однако не имеет значения, каким что-то было раньше, главное, чтобы оно продолжало выполнять свое предназначение. И вещи не обязательно должны быть красивыми, чтобы служить какой-то цели. Робин, может, не настолько привлекательна, как прежде, но у нее есть полное право находиться здесь.
В отличие от них.
В детстве, когда ей становилось страшно, Робин нередко сидела в темноте совсем как сейчас. Это было довольно частым явлением. Чтобы попытаться успокоиться, она делает то же, что и тогда: скрещивает ноги, закрывает глаза, затем сосредоточивается на своем дыхании. Медленные, глубокие вдохи.
Вдох… и… выход. Вдох… и… выход. По крайней мере, ее видел только он, и это радует.
Задумавшись, она осознаёт очевидное — конечно, эти двое должны были прийти сюда в поисках помощи — она просто раздражена тем, что им удалось застать ее врасплох.
Робин становится интересно, о чем они сейчас думают.
Вряд ли это нормальная ситуация для них обоих. Отнюдь. И она ожидает, что стресс и страх должны бы начать сказываться. Супружеские пары всегда думают, что знают своих партнеров лучше, чем кто-либо другой, особенно когда у них за плечами пара лет, но это не обязательно правда. У Робин есть такая информация о каждом из них, которая, она уверена, им друг о друге неизвестна.
Она видела, как он смотрит на кролика у нее на коленях со смесью ужаса и отвращения на лице. Но кролик Оскар — ее единственный компаньон в эти дни. Как и его хозяйка, он раб привычки и всегда стремится вскочить в кресло после завтрака, состоящего из травы, свежих овощей или — когда идет снег — консервированного детского питания. По крайней мере он настоящий, в отличие от персонажей, которых Адам Райт придумывает в своей голове и с которыми проводит все свое время. Мистер Райт иногда ошибается. Не этим людям осуждать Робин.
Она ползет к передней части коттеджа на четвереньках, избегая окон. Ей нужно знать, ушли ли гости. Так много необходимо сделать и так мало времени! Но они продолжают стоять снаружи. Поэтому она опускается на пол и садится возле двери, прижавшись ухом к запечатанной щели для почты, снова взяв кролика и поглаживая его по шерстке. Кажется нереальным слышать, как они говорят о ней по ту сторону двери. Возможно, они и не представляют, кто она, но Робин точно знает, кто эти двое. В конце концов именно она пригласила их сюда, даже если они еще этого не осознают.
Достаточно скоро они всё поймут.
— Мы должны попробовать постучать еще раз, — настаиваю я.
— Не думаю, что это хорошая идея, — качает головой Адам. — Она выглядела как сумасшедшая.
— Тс-с! Она наверняка тебя слышит — здесь нет двойного остекления. С чего ты взял, что это женщина?
Он пожимает плечами.
— У нее длинные волосы.
Иногда неспособность Адама распознавать черты лица раздражает очень сильно.
— Если это действительно женщина, — говорю я, — тогда, наверное, мне стоит попробовать поговорить с ней. Я не вижу поблизости никаких других зданий — что, если она единственная, кто может нам помочь?
— Что, если она не захочет нам помогать? — шепчет Адам.
Я уже замерзаю, но мне становится намного холоднее, когда он это произносит. Я вспоминаю о газетных вырезках с Октобер О’Брайен, которые он нашел в одном из кухонных ящиков, и меня тошнит. Прошло так много времени! Адам работал с актрисой до того, как случилось то, что случилось, и я все еще удивляюсь порой…
— Как думаешь, не ее ли ты видела за окном
