Камень, ножницы, бумага - Элис Фини

Я пожимаю плечами, хотя больше похоже на то, что я ежусь. Впрочем, я испытываю и некоторое облегчение: теперь он как минимум верит мне.

— Не знаю. А ты?

— Откуда мне знать? Я не видел того, что видела ты, и мы оба понимаем, что я не смог бы узнать ее снова, даже если бы рассмотрел.

— А человек, которого ты только что обнаружил, толстый или худой? Старый или молодой?

— Полагаю, среднего телосложения, и у нее были длинные седые волосы.

— Значит, старый?

— Возможно.

— Интересно, это может быть тот самый человек, что приглядывает за часовней? Ну, экономка?

— Если и да, то она очень плохо приглядывает.

— Кто-то же писал записки, которые мы находили! — напоминаю я ему.

— Разве экономки не должны убираться? А из того, что я разглядел в окно, можно сделать вывод, что она понятия, как пользоваться метелкой для пыли. У нее, вероятно, есть метла… для ночных полетов…

— Сейчас не время для шуток.

— Кто сказал, что я шучу? Ты не представляешь все это: свечи и белый кролик у нее на коленях… Казалось, она произносит заклинание. У нас сейчас и так достаточно проблем без того, чтобы тревожить местную ведьму.

Иногда сверхактивное воображение — это проклятие. Я достаю свой мобильный и, подняв над головой, убеждаюсь, что сигнала по-прежнему нет. Адам наблюдает, затем делает то же самое.

— Ну что? — спрашиваю я с надеждой, заглядывая ему через плечо. Но он качает головой и кладет телефон обратно в карман, прежде чем мне удается бросить взгляд на экран.

— Ни одного деления. Почему бы нам не подняться на вершину того холма? Мне кажется, я вижу тропинку, — говорит он, указывая на то, что напоминает мне небольшую гору. — Там, наверху, у кого-то из нас может появиться сеть, или, по крайней мере, будет видно всю долину. Если есть какие-то другие дома, или люди, или даже оживленная дорога, где мы могли бы кого-то остановить, мы сможем это увидеть.

Это не совсем безумная идея.

— Ладно. Похоже на хороший план. Но я все равно собираюсь написать короткую записку, на всякий случай.

Я лезу в сумочку за ручкой, достаю старый конверт, чтобы нацарапать на нем несколько строк:

Я показываю записку Адаму.

— Зачем ты добавила фразу о вознаграждении?

— На тот случай, если она ведьма и захочет превратить Боба в кролика, — шепчу я, прежде чем попытаться засунуть записку в щель для писем. Кажется, она запечатана, поэтому я засовываю листок под дверь. Затем я слышу какой-то звук и делаю быстрый шаг назад. — Давай уже пойдем?

— С чего такая спешка? — интересуется Адам.

Я смотрю, как он отдает честь черной птице — на тот случай, если это сорока. Это одна из его многочисленных суеверных привычек, которые часто заставляют меня любить и ненавидеть его одновременно. Считается, что, если ты не смог отдать честь сороке, тебя за следующим углом подкараулит неприятность. В этот миф я со своим логическим складом ума никогда не верила. А вот Адам верит. Потому что так делала его мать. Учитывая наши нынешние обстоятельства, возможно, мне тоже стоит начать отдавать честь.

— Мне кое-что показалось, — бормочу я, когда мы отходим чуть дальше. — Думаю, что она была по другую сторону двери все время, пока мы стояли и разговаривали. А это значит, что она слышала каждое слово.

Робин действительно слышала каждое слово.

Она читает записку, которую женщина подсунула под дверь, затем сминает ее в комок, прежде чем бросить в огонь.

Робин не ведьма. Не то чтобы ее волновало, что они думают… Честно говоря, ее называли и гораздо хуже. Ну и что с того, что она не содержит коттедж в безупречной чистоте? Это ее дом, и то, как она живет, — ее дело. Некоторые люди думают, что деньги — это решение всех жизненных проблем, но они ошибаются; порой деньги, наоборот, являются их причиной. Некоторые люди думают, что за деньги можно купить любовь, или счастье, или даже других людей. Но никому не удастся купить Робин. Все, что у нее сейчас есть, принадлежит ей. Она заслужила это, или нашла, или смастерила сама. Ей не требуется и не хочется чужих денег, вещей или мнений. Робин способна позаботиться о себе. Кроме того, пусть этот коттедж и выглядит не очень, но именно сюда она частенько убегала в детстве. Точно так же, как когда-то ее мать. Иногда дом — это скорее воспоминание, чем место.

Комментарии о ее внешности немного ранили — острее, чем следовало бы. Но в наши дни насмешки жалят ее не больше, чем крапива, и первоначальное раздражение вскоре сходит на нет. К тому же то, что он описал ее, как пожилую женщину, в некотором смысле забавно. Седые волосы не означают, что Робин старуха. Она убеждает себя, что он просто не понимает, о чем говорит, этот мужчина, неспособный узнать даже собственное отражение. И пусть она ни капельки не тщеславна, тем не менее не готова сносить оскорбления.

Она немного приводит в порядок себя и свое жилище (потому что ей так хочется, а не из-за того, что он ляпнул!), затем осторожно отодвигает угол занавески, дабы удостовериться, что гости не прячутся снаружи. Она испытывает радость, когда видит, что они уже на полпути к вершине холма. Все дальше от дороги и вне пределов слышимости.

Теперь, когда они точно не могут ни увидеть, ни услышать то, чего не должны, Робин садится в старое кожаное кресло и набивает трубку. Ей просто нужно что-нибудь, чтобы успокоить себя и свои нервы, и у нее есть последняя возможность выкурить ее. Единственные посетители, к которым она привыкла в эти дни, — это Патрик, почтальон, который знает, что лучше — постучать или окликнуть, и Эван, местный фермер, пасущий своих овец на земле вокруг озера Блэкуотер. Иногда он заходит с молоком или яйцами, чтобы сказать спасибо: она позволяет животным кормиться бесплатно, понимая, что фермерство стало