Как и в его аппарате.
– Почему вы ей не позвонили? Не потребовали объяснить, что случилось?
– Зачем? И так все ясно. Выбрала того, кто побогаче. Давно грозилась.
– Вы сейчас про кого?
– Ну, этот. Старый хрыч. Сосед ее. Самоцветов.
Вздохнул тяжко. Добавил:
– О мертвых плохо нельзя. Но Марта в первую очередь блюла собственный интерес. Пусть мужчинка ничтожный, зато при особняке. И замуж позвал. В отличие от меня.
– А она настаивала?
– Да. И намекала, и напрямую. Но я убеждал: нужно сначала проверить чувства. Ей двадцать пять. Мне сорок семь.
– Вы ссорились?
– Иногда Марта слишком давила. Я понимал: ей хотелось официального статуса.
– Она вам угрожала?
– Как любят женщины. Говорила – вроде в шутку, – что к прежнему своему жениху вернется. Меня это бесило. И когда она написала, что все кончено, я решил: глупая провокация. Поэтому не стал ей перезванивать. И выяснять отношения тоже не пошел. Не хотел играть в глупые женские игры.
– Кто из вас покупал рицин?
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Вы знаете, как погибла Асташина?
– Знаю. Но ни я, ни Марта к ее смерти отношения не имеем.
– Это вы придумали план, как устранить Ангелину?
– Нет! Господи, конечно, нет! Зачем мне?
– Вы считали, что по ее вине погибла ваша дочь.
– Да! Считал! Но надеялся исключительно на правосудие! Я никогда и никого не стану убивать!
– Но ведь вы рассказали Марте, как действует рицин?
– Нет! Не говорил я ей ничего!
– Марта приобрела яд в интернет-магазине. Это вы ей велели?
– Да что вы говорите такое?!
– Значит, по своей инициативе?
– Чушь! Бред! Клевета! Марта не могла этого сделать!
Ему предъявили фотографии, но Шмелев продолжал бушевать:
– Это не она! Фотомонтаж!
– Марта могла убить Асташину, чтобы отомстить за вашу дочь. И покрепче привязать вас.
– Вы детективов начитались? Зачем ей это?!
– Могла – или нет?
– Да что вы говорите такое! Марта прекрасно знала, как я отношусь к убийствам! Не дура сообразить – уж таким образом она меня точно не привяжет!
Селиванову казалось – переигрывает.
Но на предположениях обвинение не построишь. А фактов нет.
Оперативники опросили всех возможных свидетелей: Шмелева в окрестностях Пореченского никто в тот день не видел. Следы его присутствия в доме Асташиной имелись, но он и не отрицал: да, бывал. После смерти Ангелины даже ночевать оставался два раза.
Но продолжал категорически настаивать: никакого отношения к гибели Марты он не имеет. И кто ее убил – без понятия.
– Может быть, ваш соперник?
Однако Шмелев лишь отмахнулся:
– Куда ему. Кишка тонка.
Самоцветова тоже допросили. Тот не запирался. Поведал про несчастную свою любовь, признал: да, ревновал. Страдал. Пытался сопернику отомстить. Сам рассказал: специально встречался с Полуяновым, чтобы попробовать Шмелева подставить.
Алиби на день убийства у Анатолия Юрьевича не имелось, но он уверенно утверждал: сидел безвылазно дома. Ничего не видел, не слышал. Если необходим обыск или его генетический материал на экспертизу – пожалуйста, он готов.
Оба – и Шмелев, и Самоцветов – конечно, могли нагло и талантливо врать.
Но судебные медики нашли под ногтями Марты частички кожи еще одного – пока неведомого – человека. А на кофточке обнаружили пятнышко крови. Тоже чужой.
Централизованного уличного наблюдения в Пореченском не имелось. Оперативники обошли дома, где имелись собственные видеокамеры, истребовали записи. Но все их проанализировать – дело небыстрое.
Опрос свидетелей тоже ничего не дал. И поселковые охранники, и жители дружно утверждали: ничего подозрительного. Никаких посторонних (кроме праздно шатавшегося Полуянова – его приметили сразу несколько человек).
Однако городские видеокамеры подтвердили: журналист в тот день вышел из дома лишь в полдень. Марта к тому времени давно была мертва. Так что по истечении сорока восьми часов его из-под стражи отпустили. Местный следователь хотел привлечь хотя бы за незаконное проникновение в чужое жилище, но Селиванов убедил не мелочиться.
* * *
Диму домой вез лично Селиванов. Журналист счел это добрым знаком и всю дорогу пытался выведать тайны следствия. Друг традиционно говорил экивоками. Но четко дал понять: версия, что убил Самоцветов, не подтверждается.
– Может, тогда второй? – спросил в азарте Дима.
Майор поморщился:
– У тебя есть другие варианты?
Полуянов озадаченно смолк.
– Может, у Нади спросишь? – вкрадчиво спросил Селиванов.
– Ей откуда знать?
– Ну, она вроде как знакома с Асташиной. В одном с ней клубе бывала.
– А, ты про это! – фыркнул Дима.
Пока находился в ИВС, свидания с Митрофановой ему, естественно, не позволили – только передачку от нее приняли. Но подруга подсуетилась. Пообщалась с его адвокатом, нажаловалась на Ксюшины инсинуации. Юрист, когда навещал Дмитрия, статейку из «XXL» привез, и Полуянов внимательно ее изучил.
Ксюша за те годы, пока не виделись, и близко не подобралась к истинной журналистике. Факты собирала неплохо, только выводы из них делала в корне неверные. Но относительно правдивое – как Надя спасала Юлию от самоубийства и та потом горячо ее благодарила за возвращенную любовь – Дима прочел внимательно.
– Я хотел было сам с твоей Надюшкой поговорить, но подумал, что с тобой она будет более откровенной, – улыбнулся майор.
– Не, Надька моя не свингер, – тепло улыбнулся Дима. – И с Асташиной не знакома.
– То есть статья – наглая и полная клевета?
– С минимальными частицами правды. Надькина читательница – та самая Юля Ласточкина – бывшая девушка балеруна. Когда тот к Асташиной ушел, Надюха беднягу просто утешала. Кто-то, видно, подслушал и неправильно истолковал. А Ксюша все остальное додумала. Она ж бывшая моя практикантка, клинья ко мне подбивала. Надьку считала своей соперницей. Вот и отомстила.
– Но ты все-таки расспроси подругу поподробнее, – мягко попросил Селиванов.
А у Димы вдруг – яркой вспышкой – мелькнула мысль. Что-то важное, о чем не подумал. Пронеслась – и тут же растаяла.
Но сейчас, в тепле и уюте дома, после Надькиных пирогов, вспомнил. Спросил:
– Надюшка, ты знаешь такого психолога Вальдшмидта?
Митрофанова вздрогнула, словно от пощечины. Глаза расширились:
– Ты почему спрашиваешь?
– А ты чего дергаешься?
– Да я как раз тебе рассказать хотела… Просто так. К делу отношения никакого…
* * *
Сидеть одной дома, когда любимый в тюрьме и ничем помочь, кроме теплых носков и простых печенек, разрешенных к передаче, ему не можешь, Наде казалось совсем тошным. Но на люди – к подругам, в магазины или в фитнес-клуб – ей не хотелось тем более.
Пока на работе крутишься – вроде бы ничего. Но чем ближе вечер, тем более тошно от мысли, что сейчас придется возвращаться в пустую квартиру.
Чем себя занять, только чтобы не сидеть одной, не гадать, как там бедный Димка?
И вспомнила: она ж собиралась собственное следствие провести. В рамках родной библиотеки.
Немедленно позвонила в службу охраны:
– Вы нашли, кто у нас в открытом доступе страницы из книг вырывает?
Начальник службы безопасности усмехнулся:
– Надежда Михайловна! Вы в курсе, что сегодня из гардероба дорогую кожаную куртку забрали по чужому номерку? А вчера в буфете у читательницы кошелек вытащили из сумочки?
– Понятно. – Вздохнула: – Я тогда сейчас приду сама записи смотреть.
– А как же семейный ужин?
– Ради дела готова отложить.
И несколько часов кряду сидела перед монитором, ломала глаза.
Лиходея вычислила только к десяти вечера. Тот самый специалист по сталинским временам, кого и подозревала. Хоть и стоит к камере спиной, но углядела: книга та самая. Как вырванные странички сует в карман, тоже видно.
Начальник охраны давно ушел. Надя растормошила дремлющего ночного дежурного, потребовала немедленно скопировать запись.
– С какого времени? – зевнул тот.
– С шестнадцати двадцати. Пять минут.
– Ладно. Сейчас сделаю.
С компьютером обращался неумело. Вместо воспроизведения нажал кнопку прокрутки вперед – и Надя вдруг увидела Юлию.
Девушка тоже стояла у полки открытого доступа, и в руках у нее была книга.
Больше ни в каких томах страницы не вырывали, да и Ласточкина в вандализме никогда не подозревалась. Но Митрофанова зачем-то попросила:
– А можно вот это изображение увеличить?
– Вы ж сказали: с шестнадцати двадцати!
– Да мне любопытно просто.
– Вам любопытно, а мне работать надо.
Но просьбу исполнил.
Митрофанова внимательно разглядела обложку. Ясное дело. Очередная книга по психологии. У Юли вся читательская карточка в таких.
Но название в памяти отпечаталось. Дэн Вальдшмидт. «Будь лучшей версией себя». Еще подумала: обычно-то Ласточкина абсолютную заумь читает. А тут вдруг научно-популярная книжка. Небось Вальдшмидт и надоумил отказаться наконец
