– Ей-богу, не знаю. – Желание общаться с Бондарем у меня уже пропало, зато желание выполнить все запланированное, наоборот, усилилось. – Но поговорить нам все равно необходимо. Думаю, что смогу предупредить вас об одном слабом месте в вашей защите.
– В моей защите? Это интересно. – Бондарь потрепал пса по косматому загривку. – Пошли, Полк, посиди еще немного на привязи.
– Как его зовут? Полк? Полкан?
– Полковник. Сокращенно – Полк.
Ну да. У директора краеведческого музея пес по кличке Полковник. Витольд Ржеутский, зуб даю. Бондарь и сам, похоже, слегка свихнулся на этой своей легенде.
Стоп!
Я ошеломленно замерла. Как же я сразу не заметила – он же фанатик. Скрытый, тихий, неприметный, но – фанатик. И все эти разговоры… Он, ученый, раскопавший легенду и исследовавший обстоятельства ее возникновения, вынужден делиться славой с толпой падких на сенсации проходимцев, причем – бесплатно. Такой человек, копящий злобу и ненависть, тоже способен на многое. Но на что именно? Пока не знаю, но уже начинаю сомневаться, что Бондарь так уж непричастен к этой истории.
Директор отвел пса к будке в глубине двора, щелкнул карабином увесистой цепи и вернулся, небрежно намотав поводок на руку. На крыльце он любезно пропустил меня вперед.
Дом оказался совсем небольшим – три комнаты и ни малейшего намека на женское присутствие. Я почувствовала это, едва переступив порог. Возможно, почувствовала бы и еще что-нибудь, но Бондарь жестом направил меня к открытой двери, ведущей в дальнюю комнату. Очевидно, кабинет. У всех ученых должен быть кабинет.
Угадала: книжные полки от пола до потолка, компьютер на столе в углу, рядом – какая-то фотография в рамке, небольшая стопка книг с торчащими из них закладками.
– Вот, собирался сегодня поработать. Материалы к докторской… – В его голосе внезапно появилась новая интонация – то ли он оправдывался, то ли извинялся. – Присядем. Кофе, чай? Есть и коньяк.
– Спасибо, ничего не надо. Я совсем ненадолго.
Я присела на краешек кресла, стоявшего в просвете между полками. Хозяин пододвинул к себе стул, стоявший у компьютерного столика, и уселся, закрыв своей фигурой от меня свое рабочее место. Вторжение в личное пространство, это мне знакомо.
– Ну, и какие еще сюрпризы вы мне преподнесете?
– Вы были лично знакомы с женой убитого Виктора Потурая?
– Конечно, – он и секунды не колебался. – Пани Лизе я обязан знакомством с ее мужем… покойным мужем. Это она убедила его стать нашим спонсором. Ей нравилось то, чем я занимаюсь. А Потурай родом из здешних мест. Историю родного края надо беречь, и он оказался мудрым человеком. И щедрым.
– Вы когда-нибудь рассказывали ей вашу легенду?
– Какая же она моя?
– Хорошо, я неточно выразилась. Она интересовалась легендой о Безголовом?
– Не она одна. А вам не кажется, что пора бы пояснить причину столь неожиданного интереса? Что, она тоже оказалась не в себе, как несчастный Степан, и откромсала голову собственному мужу? Если вы пришли ко мне с этим, мне остается только посмеяться.
– Надо мной – пожалуйста. – Мне начала надоедать его спесь, к тому же я не собиралась расставаться со своими догадками. – Запросто. А вот в милиции вам вряд ли придется смеяться.
– При чем тут опять милиция?
– Вы сами только что озвучили возможные обвинения, которые могут быть вам предъявлены.
– Вы серьезно? – Бондарь вдруг сник.
– Совершенно, – кивнула я. – Вы же сами сказали – у меня там друзья.
– Но ведь дело закрыто!
– Не факт. Могут открыться новые обстоятельства. Поэтому лучше бы вам поговорить со мной, и по возможности – откровенно. Я понимаю вас и, поверьте, не желаю вам зла.
– Хорошо, – проговорил он после небольшой паузы. – Ладно. Поговорим. Только я все-таки сварю кофе. Иначе не разобраться. Подождите пару минут.
Он поднялся и вышел. Поводок был по-прежнему намотан на его руку.
Тикали часы на стене.
Я поднялась с кресла и провела кончиками пальцев по корешкам стоявших на ближайшей полке книг. Много старопечатных изданий, очень дорогих. Почти нет художественной литературы – по крайней мере, здесь. История, историография. Ничего удивительного.
На соседней полке – несколько романов Переса-Реверте, Пауло Коэльо, Дэна Брауна, еще какие-то арт-детективы менее известных авторов. Но беллетристика все равно в меньшинстве, остальное – те же исторические труды разных лет издания.
Интересно, какую тему он выбрал для своей диссертации?
Я подошла к компьютерному столику, взяла верхнюю книгу из стопки.
Скользнула взглядом по фотографии в рамке.
И тут в моей сумочке запел Олегов мобильник. Не в силах отвести взгляда от фото, я машинально вытащила телефон и, даже не проверив, кто звонит, нажала нужную кнопку.
– Лариска, слушай меня! – торопливый голос Жихаря звучал на удивление серьезно. – Где ты сейчас?
– Да тут… В одном месте.
– Бегом домой, где б ты ни была! Каменец – город маленький. Мне в загсе в два счета нашли то, о чем ты спрашивала! Это все меняет, Лариска, слышишь?
Я по-прежнему не могла отвести взгляд от снимка, на котором были изображены счастливые новобрачные.
– И ты знаешь, за кого вышла замуж тридцатого мая тысяча девятьсот девяносто первого года Лиза Чмаренко?
Я знала. Уже знала.
За эти годы Лиза практически не изменилась. Та же красота мультяшной Белоснежки, но более зрелая.
А юный и счастливый очкарик Толя Бондарь по-хозяйски обнимал молодую жену за талию.
– Лариса, ты чего молчишь?
За моей спиной послышался шорох.
Удар. Боль.
Что-то захлестнуло шею.
Темно…
Темно.
Темно и влажно.
Я или на том свете, или в каком-то глубоком сыром подвале. Если это погреб, то здесь давно ничего не хранят. Я ведь помню обычные погребные запахи: стойкий дух проросшей или даже подгнившей картошки, смешанный с запахом сухой луковой шелухи.
Одна из моих бабушек жила в деревне, там же обитал ненавистный мне двоюродный брат Колька. Несколько лет подряд меня вывозили туда на все лето. Считалось, что ребенок оздоравливается, потому что в деревне свежий воздух, натуральные продукты и парное молоко. От парного молока меня мутило, чем отличается картошка с бабушкиного огорода от купленной мамой на рынке, я не знала, а деревенский воздух – просто смесь запахов пыли и навоза, свежего и успевшего подсохнуть.
Но это были еще не самые большие неприятности. Двоюродный брат ненавидел меня за то, что дома я моюсь не в оцинкованном корыте, а в эмалированной ванне, а писать хожу не в серую будку, воздвигнутую неизвестным архитектором в конце огорода, сразу за курятником, – у меня в городской квартире есть белый как снег унитаз. Однажды Колька встретил меня хвастливым заявлением: «А мне тоже купили цветной телевизор!» Этот самый кузен вечно пугал меня бабушкиным погребом – до тех пор, конечно, пока я не перестала бояться. Какими только тварями не населяло его воображение Кольки – крысами с длинными красными хвостами, скользкими серыми болотными гадюками, огромными жабами, от прикосновения к которым у девочек покрываются бородавками руки!.. А однажды, когда никого не было дома, он зачем-то зашвырнул в погреб мою куклу – импортную красотку с огромными глазищами. И мне пришлось, помирая от страха, поднять тяжелую грязную створку и спуститься по холодной железной лестнице вниз, чтобы спасти свою любимицу. Но как только я ступила на земляной пол погреба, Колька с хохотом захлопнул люк, и влажная темнота проглотила меня.
Значит, я до сих пор в бабушкином погребе. Мне двенадцать лет, все зовут меня Ляля, я до смерти испугана и вот-вот закричу. Время остановилось там, в этом жутком погребе. Не было ничего: я нигде не училась, никогда не работала адвокатом, никогда не выходила замуж и не уходила от мужа. Все это мне привиделось. Колька забыл открыть люк, и я осталась сидеть там на веки вечные.
Но здесь есть кто-то еще. Кто-то стоит совсем рядом! Я не вижу, кто это, но чувствую его присутствие. Не могу понять, открыты мои глаза или закрыты. Рук, ног, тела, головы – ничего этого нет. А, это Колька стоит, я знаю. Он наконец-то спустился, чтобы посмотреть, жива я еще или нет.
Мне не хватает воздуха. Уходи отсюда, Коля, не мучай меня, иди смотреть свой цветной телевизор! Я уже привыкла жить в темноте.
Это не Коля. Темнота приобретает женские очертания, и вот в ногах у меня – женщина. Я не вижу, молодая она или старая. Я вообще ничего не вижу, но чувствую – на ней длинная тонкая сорочка, она босиком, ее волосы распущены и ниспадают почти до пят. Кто она? Кто ты? Ты давно живешь здесь? Всю жизнь? Тебя тоже заперли в этом страшном сыром погребе? Молчит. Внезапно ее рука, твердая и холодная, касается моего лица.
Это не рука. Это когда-то было рукой. Теперь это голая кость, часть скелета, такого, как пластиковый муляж в школе в кабинете биологии… Нет, это настоящая кость! А женщина – призрак, ее когда-то бросили сюда, в этот подвал, и она ждала здесь меня или какую-нибудь другую жертву.
